Ловцы человеков - Олег Геннадьевич Суслопаров

Господи, за что эта зряшность человеческой жизни? – думал он утром, сидя в направляющейся к аэродрому с его самолетом машине. – И что это я впервые о боге вспомнил? К чему бы это?

Он набрал на ноутбуке фразу «Поговорить с богом» и вдруг среди множества роликов его заинтересовал один. Он прослушал прозвучавшие там фразы один раз, потом еще раз.

Потом он отправился к тому, кто говорил эти фразы.

– Зачем вам быть приговоренным? – сказал тот. – Может быть, интерес к жизни вам будет еще дарован, если оставить лицедейство. Только интерес к жизни делает нас настоящими, а лицедеи настоящими не бывают.

Как будто я один такой! – чертыхнулся в сердцах он сразу же по пути домой. Достал телефон и тут же предложил отправиться сюда одному из своих знакомых.

– Семен Абрамыч! Ты знаешь мою натуру скупую и скромную, прикинь, как я сегодня расщедрился. Десять тысяч зеленью – за один разговор! Без всяких обязательств! С кем говорил? Сходи, сам оценишь…

***

– Десять тысяч долларов! – Владимир старался быть спокойным, но голос его был совершенно поперхнувшимся. – Десять штук баксов перевел этот самый богатей! Это же все меняет!

– Что меняет? – Антон, хлопая глазами, слушал сообщение о переводе невероятной суммы денег от недавнего клиента и не мог поверить, что нет тут никакого подвоха. Игорь молчал, сидя в плетеном кресле и глядя на Владимира, расхаживающего по террасе домика.

– Меняет вот что, – Владимир собирался с мыслями. – Если стала клевать крупная рыба – надо брать другие удочки. Хватит пескарей таскать, а то когда опять крупняк клюнет, он только леску оборвет, уйдет в расстройстве и всю рыбу распугает. Так вот обрисуем ситуацию.

– С чего ты взял, что клев меняется?

– Крупная рыбка тоже в стайку жмется. Ты думаешь, он никому не расскажет про то, сколько денег отвалил? Нет, тайные благодеяния у этих господ не в почете. Как там по Библии – чтобы правая рука не знала, что делает левая? Это не про тех, кто на миллион прогуляет, да за копейку удавится! Если никто не узнает об их широком жесте – жаба будет душить до конца жизни! – Владимир, вывалив язык и закатив глаза, потряс головой, схватившись руками за шею – изобразил страдания несчастного безвестно раскошелившегося.

– Так что кому-то из сотоварищей он все равно расскажет, а те, скорее всего, пожелают оценить дорогостоящую услугу, – объяснял свои предположения далее Владимир. – И что увидят они из окна своего авто, подкатив сюда? Очередь у ворот скромного домика, к которому можно на электричке съездить! Не смешно ли? Да ни один из них из машины не выйдет! А надо, чтобы вышел, да подобивался приема, да над Лицедеем потом посмеялся, который свою спасенную жизнь всего в сто штук баксов оценил. Посмеялся, да себя постарался более крутым в расходах показать. Поэтому нам нужна слава и новое место для работы! Нам надо создать организацию, в которой состоять было бы достаточно круто для таких господ. Так что заканчивай эту психотерапию, пока не уподобился какому-нибудь недоучке, который показуху с актерами для телеящика разыгрывает. Все! Подлинная слава хватается за хвост одним резким движением! По перышку в год ты ей только весь хвост повыдергаешь.

***

Тот, кому позвонил Лицедей, в детстве получал на комсомольских собраниях разносы от школьных активистов за, как однажды мельком прозвучало и впечаталось в его память, «отчаянный индивидуализм». Он сразу стал чувствовать, насколько в точку случайно попал этой характеристикой один из его тогдашних обвинителей. И вечно гложущее чувство это он нес в себе с той секунды ежедневно и ежеминутно. Индивидуалистами были многие. Он же постоянно ощущал отчаянность своего индивидуализма.

Участвовать в общественных делах тогдашней пионерии-комсомолии в его восприятии было каким-то извращением – настолько противно было наблюдать за глупо-одухотворенным выражением лиц товарищей. Однако вместе со всеми приходилось идти делать какие-то показушные добрые дела для ветеранов-старичков, пересказывать на мероприятиях одни и те же всем опостылевшие истории про молодых героев военных лет. В конце концов, это пренебрежение к всеобщим обрядам переросло в неприязнь к большинству сверстников, в болезненное отвращение к тем, кто спокойно жил в круге этих обрядов и условных ценностей и считал этот круг нерушимым. Его существо бунтовало против того, что все вокруг живут с тупой уверенностью в безоблачность будущего, что все устроится и наладится, ведь всегда есть тот, кто за тобой приглядит и вытрет, если надо, сопли. И в то же время все, с кем приходилось общаться, смеялись над всеми устоями своей же жизни.

Уклад жизни последних советских лет представлялся ему давно вставшим на глиняные ноги монстром, который панически боится пошатнуться и именно поэтому так смешон трусливым и пакостным поддерживающим его карликам. Казалось, толкни этого колосса – он сам рухнет под напором их издевок, а потом ошарашенные карлики покорно потянутся за тем, кто сумеет громче на них прикрикнуть.

Смысловое предначертание для своей жизни он получил совершенно неожиданно в старших классах школы после одного из уроков истории. Учитель – совсем недавно закончивший институт неловкий высокий и полноватый молодой человек, погрязший разумом в собственных умозаключениях и оригинальных выводах по мировой истории, как-то выдал, заходя в класс, очередной свой изыск по поводу окончания мрачного Средневековья:

– Вся эта охота на ведьм и поджигание еретиков на кострах стали, в конце концов, как это обычно бывает, смешными. Инквизиторы уже не очень-то спешили кого-нибудь поджечь таким образом, да и лица не очень-то серьезные делали, когда на охоту выезжали. Все это было уже не так чтобы и страшно, прослыть посмешищем не очень-то хотелось. И это в тех даже городах Германии, в которых когда-то сжигали на кострах, увлекшись охотой на ведьм, чуть не по половине всего женского населения! Раз сожгли, два сожгли, на третий поневоле заметят, что над ними в соседнем городе посмеиваются. Странствующие рыцари, да и любой вооруженный дубиной прохожий покупали у служителя церкви индульгенцию на отпуск будущего греха и тут же грабили продавца… Из раза в раз на выборах Папы римского кардиналы стали вести отбор по какому бы вы думали принципу? Выбирали самого болезненного и немощного, которому бы особого дела не было, кто что там из подчиненных воротит! Так стала заканчиваться некогда грозная эпоха инквизиции… Так уменьшение с веками в человеческой массе такого качества как наивность и повышение такого качества как здоровый цинизм способствует смене эпох!

Надув щеки и с шумом выпустив воздух, пытаясь импровизацией выстроить дальнейшую логическую цепочку, молодой педагог сел на свой деревянный стул, из которого ученики на перемене по наущению «отчаянного индивидуалиста» из любви к истории заботливо вывинтили все стягивающие конструкцию болты. Стул благополучно