Ловцы человеков - Олег Геннадьевич Суслопаров

чем я обязан? – пролепетал Лицедей, не имея на лице никакой маски.

Мужчина посмотрел на печатку на пальце, перевел взгляд на глаза собеседника.

Взгляд был так равнодушен и холоден, словно глядела на Лицедея одна из легиона плывущих над грустной сумеречной землей и не находящих покоя теней, с ужасом осознавших ничтожность краткой грешной жизни по сравнению с вечностью расплаты… Лицедей впервые в жизни содрогнулся сам и подумал, не бросить ли все, и, выскочив за стены изолятора, сразу воспользоваться билетом.

– Чем я вам так понравился?

– Нам не нужны люди, которые со временем, когда в этой стране установится стабильность, станут строить из себя патриотов…

И Лицедей стал одним из богатейших людей планеты. На стол перед ним легли на подпись бумаги, которые сообщали о том, что он приобретает нефтяную компанию за несколько миллионов долларов, которые обязуется отдать государству в течение года из доходов этой самой компании. Он подумал: как все просто и одновременно маразматично, и все вокруг как будто в какой-то спешке не замечают идиотичности написанного в этих бумагах. Он поставил подписи.

Теперь многомиллиардное состояние принадлежало ему одному и стабильно пополнялось прибылью. Он заметил, что в кружке самых богатых людей очень много подобных ему – выдвинувшихся из грязи в князи примерно такими же способами. Кружок избранных почти сформировался. Схватки заканчивались. Рваться и стремиться было особенно ни к чему, состоянием управляли менеджеры, которые вкладывали деньги в создание со всех сторон оптимальных условий для максимально скорого обогащения себя и своих хозяев.

Менеджеры, получившие образование в лучших университетах мира, были холодны и расчетливы. Однажды он даже сам поежился в разговоре с тем, кто был нанят для разработки стратегии развития его нефтяной компании и в конце беседы шутя спросил:

– А с точки зрения христианских моралистов наши решения не найдут предосуждение?

– А вы верите в Христа? – неожиданно спросил менеджер.

– Ну, если бы он сошел с креста в сиянии молний, я бы поверил и тоже головы его врагам рубить побежал. Но ведь он не сошел?

– Наверное, потому и не сошел, – усмехнулся менеджер. – Впрочем, простите. Найдут – будем действовать по обстоятельствам.

Лицедей вспомнил слова, что ему не стоит становиться «другим человеком», и махнул рукой: ну что ж, пускай.

Денежные потоки с ревом рвались в карманы избранных и на счета зарубежных банков. Лицедеям оставалось только наслаждаться жизнью. И возможность наслаждаться своим богатством стала страшным наркотиком для многих, которые одуряли себя им изо всех сил, лишь бы забыть и не вспоминать о серой копошащейся массе «дешевых» людей. Но внутри Лицедея поселилось опустошение. Он не умел заводить друзей, придумывать с ними какие-то авантюры. Он вообще чувствовал себя не в своей тарелке, когда надо было просто искренне радоваться жизни – маску Лицедея уже было не снять. Единственное удовлетворение он получал, когда мог кого-то удивить этой своей маской.

Он с отвращением ощутил, что в три горла при всем желании есть не получится, что у миллиардера потребностей не настолько уж и много больше, чем у обычного человека. С горечью он понял, что нет в нем какого-то желания странствовать, заниматься какими-нибудь исследованиями, изучением каких-нибудь букашек – зверушек. Он не может заниматься чем-то «для души» – Бог обидел его и не даровал ему никакого интереса в жизни, кроме игры в Лицедейство…

Единственное, что как-то оживляло его – это возможность продолжать быть Лицедеем. И он покупал самые шикарные особняки в столицах европейских стран, самые огромные яхты, назначал огромное жалование всей обслуге. И делал это только для того, чтобы раз в несколько месяцев заявиться в этот особняк или на яхту, изображая из себя простоватого чудачка, пройтись в очередной раз с деланным удивлением убедиться, что здесь «все на высшем уровне» и прочитать на лицах своих лакеев примерно следующее: «Надо же, каким простофилям достаются богатства»!

Он мог сделать какую-то совершенно невероятную покупку, по поводу которой в данной европейской стране поднимался шум, а потом с внутренним торжеством раздавал интервью иностранным журналистам, в которых сам себя подавал как развлекающегося таким образом балбеса. Он приобретал известные на всю Европу футбольные клубы только для того, чтобы глядящие на его газетные фотографии футбольные болельщики восклицали: «Боже!» – потрясенные несоответствием между его обличием и тем, что они ожидали увидеть.

Но лицедейство шло уже вовсе без всякой интриги, и он с ужасом понимал, что превращается на самом деле в простофилю, которого его лакеи таскают по его же владениям, слизывая с него денежную патоку. Лицедеями становились уже те, кто его окружал, а он становился их игрушкой. Он даже однажды понял, что весь обслуживающий персонал в местах отдыха миллиардеров, осваивая работу в особых условиях труда, проходил обучение на лицедейство: учился держать на лице требующееся от него выражение сдержанно-потрясенного умения оценить степень расточительности клиента.

У одного из самых богатых людей мира пошли пустые праздно и бездарно проводимые годы. Он словно перестал быть мыслящим человеком, превратился в какое-то тело с глупенькой личиной. Его мысль не находила былого поля для работы, а безудержное насыщение всеми возможными видами утех скоро перестало приносить удовлетворение – ни одно из них не пробуждало в нем какого-то увлечения. Лицедейство из грозного оружия превратилось в глупую маску. Он перестал позировать для журналистов, но сути дела это не изменило. Лицедей махнул на все рукой и сказал своему отражению в зеркале: «Так и живи теперь, трус…»

Как за соломинку, спасающую от полной моральной деградации, он схватился за возможность быть счастливым в своей семье. Создал он семью со случайно встретившейся ему в самолете бедной девушкой, в сущности, не красавицей, но сумевшей его как-то очаровать. Первые годы его семейной жизни, действительно, были счастливыми, и он с удивлением ловил себя на мысли, что ему нравится и одновременно волнует взгляд жены, когда она разглядывает его словно сквозь эту постоянно носимую им маску. Но потом, когда появились дети, он почему-то перестал замечать у нее этот взгляд.

А потом, совершенно неожиданно, жена потребовала развода. И вдруг оказалось, что пока он деградировал как Лицедей, она была гениальнейшим учеником по лицедейству. Вместо медленной моральной деградации вместе с ним она найдет себе увлеченного какой-нибудь чепухой человечка, проживет свой век довольно нескучно. А все, что он ей мог дать, у нее уже есть.

А он будет без конца будет повторять одно и то же, пока не наступил конец его бессмысленного существования…

– Что же, я зря добивался того, чтобы стать тем, кем стал? Как странно: столько трудов в этой жизни у человека, а потом наступает момент, когда все они кажутся бессмысленными. Хуже всего, когда этот момент наступает до твоей смерти…