Эволюционизм. Том первый: История природы и общая теория эволюции - Лев Кривицкий

Эта необратимость длительности, постулируемая Бергсоном, как бы предвосхищает крупнейшее научное открытие второй половины XX века – неравновесную термодинамику И. Пригожина, в основе которой лежит тезис о принципиальной необратимости времени вследствие очень похожего на бергсоновскую длительность введения разнообразных событий в ткань физических процессов. Это сходство не осталось незамеченным и самим Пригожиным в книге, опубликованной в соавторстве с философом Изабеллой Стенгерс. И хотя они оговариваются, что не могут согласиться с теорией Бергсона об интуиции, дающей более истинное постижение эволюции, чем научное знание, однако «дух поставленной Бергсоном проблемы пронизывает эту книгу» (Цит. по: Блауберг И.И. Предисл. к книге А. Бергсона «творческая эволюция» – Там же, с. 30).

Но можно ли рассматривать неравновесную динамику как конкретно-научное подтверждение теории длительности и всей теории эволюции Бергсона? Конечно же, нет. В физической теории речь идёт о необратимом обращении хаоса в порядок как материальном эволюционном процессе, что скорее опровергает, чем подтверждает существование нематериальной движущей силы эволюции по Бергсону.

Предвосхитил Бергсон своей теорией длительности и другую ключевую для XX века теорию – психоанализ Зигмунда Фрейда, базирующийся на признании бессознательных процессов определяющими эволюцию сознания. Есть серьёзные основания считать, что Фрейд создавал свою теорию под прямым влиянием Бергсона. По существу, эпиграфом к психоанализу Фрейда могут служить следующие слова Бергсона: «Мозговой механизм для того и создан, чтобы оттеснять в бессознательное почти всю совокупность прошлого и вводить в сознание лишь то, что может осветить данную ситуацию, помочь готовящемуся действию – одним словом, привести к полезному труду. Лишь контрабандой удаётся проникать в полуоткрытую дверь другим воспоминаниям…» (Там же, с. 42).

Теория потока сознания Бергсона, тесно связанная с его концепцией длительности, оказала колоссальное влияние на культуру XX века, стала одной из важнейших философских предпосылок искусства модернизма. Крупнейшие произведения литературы эпохи модернизма – «В поисках утраченного времени» Марселя Пруста и «Улисс» Джеймса Джойса были написаны под прямым влиянием философии Бергсона и воплощали в литературных образах концепции длительности, потока сознания и творческого интуитивизма.

Аналоги бергсоновской концепции длительности обнаруживаются в психологическом арсенале китайского чань-буддизма – японского дзен-буддизма. Тезис о необходимости избавления от диктата интеллекта для прямого и непосредственного постижения реальности на протяжении многих веков культивировался в этом религиозном течении и нашёл воплощение в медитативной практике и боевых единоборствах. Избавляясь от гнёта интеллекта, мастер чань-дзен приобретает интуитивное постижение действий противника и ощущение единства с ним, что позволяет, уже в противоположность Бергсону, предвидеть все действия в процессе единоборства. Но можно ли рассматривать всё это как подтверждение бергсоновского варианта теории эволюции? Конечно, нет. Ибо структурность человеческого сознания, включающая интуицию и бессознательные процессы, не может служить доказательством некоей субъективно творимой длительности, противопоставленной объективной последовательности времени, а тем более творящей необратимость времени. Как бы субъективная длительность ни отвлекалась от объективного течения времени, неумолимая последовательность материальных эволюционных процессов покажет, что необратимость времени творится в материи, а не в сознании, и не в каком-либо оторванном от материи сверхсознании.

Медитативное подавление интеллекта в чань-дзен-буддизме приводит к вхождению в измененное состояние сознания, при котором не только обостряется инстинкт и высвобождается интуиция, но и, как это ни парадоксально, резко возрастает мобилизация интеллекта на управление телом для решения конкретных задач. То же самое происходит в состояниях творческого вдохновения, в которых мобилизующая роль интеллекта не ощущается, поскольку внимание полностью сосредоточено на интуитивно направляемой длительности. Но отключение интеллекта в творческом процессе – только кажимость. Напротив, интеллект длительно работает в чрезвычайно напряжённом режиме, чтобы не позволить интуиции оторваться от реальности и направить её в русло упорядоченного действия. Если же интуиция полностью отрывается от интеллекта, она порождает хаос, абсурд, не эволюцию, а деградацию творческого потенциала. Сон разума рождает чудовищ. Концепция длительности Бергсона построена, таким образом, на понимании творчества, построенном на абсолютизации иррациональных процессов сознания. Её необычайная популярность в XX веке объясняется необходимостью творческого воспроизведения социального хаоса в адекватных ему формах искусства. Но достижения модернистского авангардизма в искусстве не сводятся к хаосу художественных инстинктов. Они огромны благодаря созданию искусственных способов восприятия, позволивших адекватно отражать сверхсложные процессы человеческого бытия. Разрыв с внешней реальностью, конфликт с зеркальным отображением, адекватным нашему естественному способу восприятия явлений кажется поражением интеллекта и явным выражением длительности Бергсона. На самом деле восприятие такого искусства, как и его создание, требует высочайшей мобилизации интеллекта и его способности к выявлению порядка в хаосе. В противном случае искусство перестаёт быть искусством и превращается в бессмыслицу, в абракадабру.

Концепция длительности Бергсона построена и на абсолютизации изменчивости и непредсказуемости того, что он называет жизнью. Аргумент Бергсона прост: поскольку «предвидеть – значит проецировать в будущее то, что было воспринято в прошлом», «непредвидимым является каждое из состояний, рассматриваемое как момент развёртывающейся истории» (Там же, с. 43–44). Но если бы прошлое не порождало тенденций, ведущих в будущее и доступных интеллекту, и если бы не было вечных возвращений и повторений на самых различных уровнях, никакая деятельность, никакая история и никакая эволюция не были бы возможны. Если бы мы не могли предвидеть, то не могли бы и жить. Творец Бергсона, как и человек, начисто лишённый интеллекта, действует спонтанно, ничего не планирует и ни к чему не стремится. Такой неразумный Творец, безусловно, не устраивал религиозные круги, вследствие чего все книги Бергсона были квалифицированы как еретические и занесены католической церковью в Индекс запрещённых книг.

Творец, осуществляющий эволюцию, по Бергсону, представляет собой сверхсознание, погружённое в длительность, такое же длящееся, как сознание человека. Его жизнь, подобно сознательной деятельности человека, есть постоянное изобретение, создающее ткань времени и представляющее собой интуитивное творчество (Там же, с. 57). Творец Бергсона не вечен и не всемогущ, он зародился столь же спонтанно, как и действует на материю «В известный момент, в известной точке пространства зародилось конкретное течение: это течение жизни…» (Там же, с. 60). Это течение невидимо, невоспринимаемо, оно проходит через все тела, разделяясь и рассеиваясь по видам и индивидам. Оно – источник всякой эволюции и той непредвидимости и необратимости в последовательных моментах истории, которые ускользают от науки и научного интеллекта. Чтобы его представить и понять, Бергсон предлагает «порвать с научными привычками, отвечающими существенным требованиям мысли» и даже «совершить насилие над разумом, пойти против естественных склонностей интеллекта» (Там же, с. 63). В этом он видит роль философии. В этом же проявляется неестественный, надуманный характер представлений Бергсона об эволюции. Эволюция исходит из течения жизни, которое невозможно обнаружить ни в каком опыте, которое по определению противоречит всей прошлой, настоящей и будущей практике человечества.

Творец Бергсона – так же мифологичен, как и его библейский прототип. Но в XX веке чтобы обосновать любую мифологию необходимо дать ответ на вызовы науки. Стремясь обосновать своё представление об эволюционирующем Творце, Бергсон подвергает критике как механицизм, так и радикальный телеологизм, т. е. учение о заранее предопределённой цели Творца в развитии природы. Он рассматривает телеологизм как оборотную сторону механицизма, поскольку он также отказывается видеть в развитии непредвидимое творение формы. Бергсон представляет творение как непрерывное фонтанирование нового. Он также сравнивает творение с порывом ветра, который «разделяется на перекрёстке на расходящиеся струи воздуха, но все они представляют собой одно и то же дуновение» (Там же, с. 81). Это чистая стихия, творчество без идей, без разума, совершающее изобретения путём порывов, а не исследований. Жизнь по Бергсону «с самого начала является продолжением одного и того же порыва, разделившегося между расходящимися линиями эволюции» (там же, с. 83). Этим Бергсон пытается объяснить биологическую эволюцию, как бы возвышаясь тем самым над теоретическими конструкциями Дарвина и неодарвинизма, Ламарка и неоламаркизма, другими научными объяснениями биологической эволюции, над их дискуссиями и аргументацией.