Эволюционизм. Том первый: История природы и общая теория эволюции - Лев Кривицкий

Дарвин причисляется Бергсоном к механицистам, поскольку теория отбора предполагает «механическое» устранение из эволюции нежизнеспособных линий. Критика «механистических» (т. е. научных) теорий биологической эволюции основывается у Бергсона на том, что ни одна из них якобы не может удовлетворительно объяснить возникновение сходных органов у расходящихся ветвей эволюции. Зато его теория хорошо объясняет этот феномен, поскольку различные ветви эволюции, распространяющиеся по расходящимся направлениям из одного истока, могут получить от творческой эволюции одинаковые импульсы (Там же, с. 84). Это объяснение представляется Бергсону доказательством преимущества его теории перед научными теориями в объяснении эволюции. Поэтому он стремится опровергнуть теорию конвергенции, т. е. формирования у различных видов сходных признаков в сходных условиях на основе приспособления к этим условиям.

Возражения Бергсона против теории приспособительной конвергенции совершено несостоятельны. Он полагает, что различные части органов, например, глаз, должны были эволюционировать отдельно друг от друга, а не в целостной системе. А поскольку эти части строго скоординированы друг с другом, то прогрессивная эволюция одной из частей только ухудшит или даже сделает невозможной функционирование органа. «Если тонкая структура сетчатки развивается и усложняется, то этот прогресс не будет благоприятствовать зрению, а, без сомнения, расстроит его, если в то же время не развиваются и зрительные центры, и различные части самого зрительного органа. Если изменения случайны, то слишком очевидно, что они не могут договориться друг с другом о том, чтобы произойти одновременно во всех частях органа и дать ему возможность и дальше выполнять свою функцию» (Там же, с. 92).

Отсюда вывод: глаза позвоночных и моллюсков не могли возникнуть на основе приспособления к сходным условиям, их могла сформировать только творческая эволюция путём единого порыва. Увлечённый своей концепцией, Бергсон не замечает, что данное им объяснение ничего, по сути, не объясняет, что формула «таков творческий порыв» обладает не большей объяснительной силой, чем формула «такова воля Божья». В обоих случаях эволюция, по существу, отрицается, так как мобилизационный источник развития выводится за пределы материального бытия и присущих ему закономерностей. Видообразование по Бергсону также порождает первоначальный порыв жизни, проходящий на эволюционные линии. Он «представляет собой глубокую причину изменений», по крайней мере тех, которые регулярно передаются, накапливаются и создают новые виды (Там же, с. 110). Аналогичным образом возникают чувствительность растений, животный инстинкт и человеческий интеллект.

Бергсон неоднократно употребляет понятия усилия, работы, разделения труда, описывая факторы биологической эволюции. Он вплотную подходит к понятию эволюционной работы, но эту работу у него совершают не сами эволюционирующие системы, а через них творящее их сверхсознание, испытывающее сопротивление материи. Бергсон сравнивает это сверхсознание то с потоком, то с порывом ветра, то со взрывающейся гранатой, то с ракетой. Сопротивление материи может привести к остановке или зацикливанию творческой эволюции сверхсознания, к образованию тупиковых ветвей. Там, где сопротивление меньше или найдено удачное новое решение, образуются прорывы и наблюдается ускоренное развитие. Главным таким эволюционным порывом выступает по Бергсону линия, ведущая к человеку. Распространяясь подобно огромной волне от центра, творческая эволюция «почти на всей окружности останавливается и превращается в колебание на месте: лишь в одной точке препятствие было побеждено, импульс прошёл свободно. Этой свободой и отмечена человеческая форма» (Там же, с. 260).

Человеческое сознание, являющееся копией сверхсознания и наделено способностью творчества и свободы, выступает в двух альтернативных формах – интуиции и интеллекта. Интуиция, будучи превращённой формой животного инстинкта, «движется по ходу самой жизни, интеллект идёт в обратном направлении, а потому вполне естественно следует движению материи» (Там же, с. 261).

Теория творческой эволюции Бергсона оказала огромное влияние на эволюцию духовной жизни XX века. Она явилась философским источником очень многих течений и направлений в искусстве XX века. Именно Бергсон положил начало антропологическому направлению в западной философии, которое занялось критикой науки как формы знания, неспособной объять глубинные основы существования человека и противопоставило ей вненаучные способы выявления человеческой сущности. При этом философский антропологизм сыграл в развитии культуры, в эволюции самой философии и искусства XX века выдающуюся роль, которая очень напоминает роль творческой эволюции по Бергсону.

Позитивистский же сциентизм с его известной фобией – боязнью метафизики – остался наглухо пристёгнутым к обслуживанию конкретной науки, занятым изучением её языка, логики и методологии, что тоже, конечно, сыграло определённую роль в развитии современной науки, но отодвинуло научную философию от решения человеческих проблем. Только философский эволюционизм с характерным для него синтезом сциентизма и антропологизма может вернуть научной философии давно утерянную ей роль лидера в развитии науки и в выработке мировоззренческих основ человеческого существования. Побудить людей к регулярному самосовершенствованию, к постоянной творческой эволюции – такова задача научно-философского эволюционизма в XXI веке в духовно-практической сфере. Но решение этой великой задачи требует совершенно иного понимания творческой эволюции, чем то, что отстаивал в начале XX века Бергсон. Не отказ от разума и научного отношения к жизни, а их всемирное использование для её улучшения и усовершенствования – такова трактовка творческой эволюции при мобилизационно-историческом подходе. Творческое усовершенствование себя и мира вокруг себя – вот его категорический императив и первооснова гуманистической веры.

Человек – это эволюция, которая познаёт саму себя и способна стать фактором творческой эволюции окружающей Вселенной. Поэтому человек все меньше нуждается в мифическом Творце. Смысл жизни человека – в его творческой эволюции, в способности самому стать творцом окружающего мира, творческим преобразованием естественной эволюции, мобилизационной структурой гуманистической эволюции на Земле и за её пределами.

Создав концепцию творческой эволюции, Бергсон изобразил её спонтанной, стихийной, хаотической, лишённой разума. И он совершенно прав по отношению к естественной эволюции, которая, однако, является «творческой» лишь в весьма специфическом смысле, поскольку на её основе создаётся всё, сто существует и познаётся в окружающем нас мире. Но в человеческом смысле естественная эволюция является как раз крайне нетворческой именно в силу её спонтанности, стихийности, хаотичности, лишённости разума. Такая эволюция не допускает возможности существования внеприродного Творца ни в смысле бергсоновского сверхсознания и внебиологической вселенской жизни, ни в смысле всемогущего Создателя традиционных религий. Творческая эволюция – всецело прерогатива социально организованного существа – человека. Но эволюция человека как естественно-исторический процесс также протекает спонтанно, стихийно, хаотически, неразумно, хотя и содержит в себе уже некоторые элементы творческой, целесообразно-преобразовательной мобилизационной активности.

Человек – ещё неполноценный творец истории, он скорее её создание и пленник её обстоятельств. Между тем эволюционное предназначение человека, его главное стремление заключается в том, чтобы стать субъектом творческой эволюции, освободиться из плена, стать подлинно свободным творцом исторических обстоятельств. Извращение этого стремления создаёт безудержную волю к власти, садистское желание власти ради господства над людьми. Политическая демократия создаёт серьёзные предпосылки для реализации политической свободы и творческой эволюции человека. Но без научной веры и регулярного самосовершенствования самого человека она бессильна полночь человеку стать творцом исторических обстоятельств и источником гуманной творческой эволюции, реализуя тем самым потенциал его внутренней экзистенциальной свободы.

В этом отношении весьма характерно, к каким этическим и социально-историческим выводам приходит Бергсон как создатель определённой модели творческой эволюции. В 1932 г. Бергсон опубликовал работу «Два источника морали и религии», в которой выделил две формы морали и соответствующие им две формы общества – закрытое и открытое. Статическая форма морали, источником которой является инстинкт, сближает человеческое поведение с поведением «коллективных» насекомых, например, с сообществами муравьёв. Это мораль, основанная на запретах, принуждении, наказаниях, общественном прессинге, подавлении человеческой свободы, превращении человека в элемент механизма, в который в свою очередь превращается человеческое общество. Такое общество Бергсон называет закрытым. Такое общество закрыто для продвижения жизненного порыва, оно опирается на насилие, стремится к самосохранению и потому зацикливается в эволюционном круговороте и оказывается неспособным к достижению социального прогресса. Его эволюция носит нетворческий, механический характер. Альтернативой статической морали и закрытому обществу выступает динамическая мораль и открытое общество.