Древние Боги - Дмитрий Анатольевич Русинов

холодная сталь пронзила бы его сердце, оставив отроков без учителя.

Он не мог разглядеть монаха, сидящего возле его постели, а вместо зарешеченного окна, видел мутное, расплывчатое пятно света. Первой мыслью было, что он лишился зрения, но потом он успокоился, и подумал, что после такого ранения так и должно быть.

– Что с осадой? Где перманы? – Хрипло спросил Хранитель, чувствуя нечеловеческую, иссушающую жажду.

Где-то совсем близко плеснула вода, и по дуновение воздуха он скорее угадал, чем увидел перед своим лицом чашу, полную холодной, кристально чистой воды. Жадно схватив её руками, он осушил чашу в несколько длинных глотков, и, протянул обратно в темноту, переводя дыхание, давая понять, что хочет ещё воды. Только после этого он обрёл способность думать, и говорить. В голове прояснилось, и понемногу начало восстанавливаться зрение.

– Три дня назад перманы ушли к Вольфбуру, оставив нам разрушенные стены и несколько сот трупов своих соплеменников. – Проговорил монах, принимая из рук Хранителя, пустую чашу.

– Сколько отроков осталось в Храме? – Спросил Жрец, уже заранее боясь того числа, что услышит. Каждый погибший это его воспитанник, в кого он вкладывал частичку своей души, частичку своего сердца, и бережно раздувал в нём огонь знаний, чтобы, когда придёт срок отпустить их за стены Храма возмужавшими, благородными, достойными звания вига, людьми. Может, не стоило бросать их во всепожирающее пламя войны? Может, более правильно было бы уйти в горы, куда враги никогда не доберутся? Но что бы тогда стоили его слова о любви к Родине? О верности долгу? Смог ли бы он тогда смотреть в глаза монахов уведя их в горы?

– Чуть меньше трёх сотен… – Еле слышно прошептал отрок, и его голос задрожал.

– О Боги! – Простонал Хранитель, и попытался подняться.

– Вам нельзя вставать, учитель! – Почти в отчаянии воскликнул монах, робко пытаясь остановить старика, но тот опёрся о его плечо, и поднялся на дрожащие ноги. Он наклонился к заплаканному лицу отрока, и прошептал:

– Я должен всё это увидеть. Ты, понимаешь это? Храм – это вся моя жизнь, и я должен знать, что от него осталось. Где все монахи?

– Они готовятся к похоронам…

– Тогда тем более я должен выйти на свет, почтить память павших братьев и воздать им по заслугам! – Жрец осмотрелся по сторонам в поисках посоха, и, кажется, заметил его у изголовья постели.

Монашек нагнулся, боясь отойти дальше, чем позволит рука Хранителя, и, подняв посох, всхлипывая, проговорил:

– Идёмте, учитель. Я буду вас сопровождать.

Ощущая, что силы ещё не совсем вернулись к нему, старик шёл медленно, шаркая ногами, будто был закован в многопудовые цепи. Каждый шаг давался с большим трудом, и с каждым ударом сердца в виски била волна обжигающей крови.

Остановившись в гулком, каменном коридоре, чтобы перевести дыхание, учитель наклонился к отроку, и спросил:

– Ты был в битве?

– Старшие братья не пустили меня в сечу, но я стоял на стене, и разил из арбалета наших врагов! – Монашек сказал это с таким воодушевлением, что Хранителю невольно вспомнились дни своей молодости, и он улыбнулся.

Это было счастливое время! Таким счастливым как в юности, он уже никогда не был. Ему казалось, что Обитаемый Мир только для того и создан, чтобы он в нём жил. Солнце светило только для него, только для него горы тянулись к небу, и царапали своими вершинами края облаков, и только для него был этот волшебный воздух, каким, казалось, невозможно надышаться. Впереди была вся жизнь, и можно было не заботиться о том, сколько времени отпустил ему Бессмертный Тэнгри. Он был вечным! Смерть представлялась чем-то таким далёким, несуществующим, как магия, что о ней не хотелось и думать! Идя в свою первую битву, он ни на мгновение не задумался, что его могут убить! В своих мечтах он видел себя прославленным воином, совершившего немало подвигов, и его чуть ли не боготворит собственный народ, и… Сразу чуть не погиб, не подставив под рой стрел свой щит. В той битве видимо Бессмертный Тэнгри ещё не хотел призвать его к себе, и пощадил. Тогда он в первый раз в жизни увидел, что такое смерть, и тогда осознал, что может так же лежать с раскроенной надвое головой, с вываленным на траву окровавленным мозгом.

– Что с вами, учитель? – Участливо спросил отрок, снова подставляя плечо, и поддерживая старика.

– Ничего. – Хранитель видел свет в конце тёмного, каменного коридора, лившегося через арочный проём открытой двери. Он манил к себе как мечта, что может никогда не сбыться, но к ней обязательно нужно идти, ведь жизнь, это и есть стремление к тому, что всегда будет за горизонтом.

Ещё несколько шагов, несколько ступеней, ещё одно нечеловеческое усилие… Свет хлестнул по глазам плетью, мгновенно выдавив слёзы, и жрец остановился, держась за дубовый створ, пытаясь проморгаться, и окинуть взглядом всё то, что осталось после нескольких дней жесточайшей осады.

В нос ударил запах гари, гниющей человеческой плоти, и Хранитель вдруг подумал, что может быть и к лучшему, что у него ещё не до конца восстановилось зрение, и он сейчас слеп как крот? Выдержит ли его сердце то, что он увидит? Внутренне уже приготовив себя, он медленно начал открывать глаза, и если бы не держался за массивные дубовые двери, то, наверное, упал бы, и снова потерял сознание. Храм Бессмертного Тэнгри перестал существовать! Всюду, куда ни бросал свой взор жрец, он видел только дымящиеся развалины, закопчённые глазницы окон, и застывшие в вековой неподвижности, тела убитых. Сначала ему показалось, что монашек обманул его, и выживших после осады нет вообще, но вот где-то внизу, у самого подножия обвалившейся стены вдруг раздался звонкий мальчишеский голос, и мёртвый, изувеченный замок начал медленно наполняться жизнью. Нет! Не все монахи погибли! Не всех призвал к себе Бессмертный Тэнгри! А если так, то те, кто выжил, отстроят новый Храм, и восславят тех, кто пал в жестокой, кровопролитной сече.

– О Боги… – Прошептал Хранитель, чувствуя, что силы вот-вот оставят его. – Сокровищница. Что с ней сталось? Цела ли она?

– Не беспокойтесь, учитель. – С самым серьёзным видом ответил отрок. – Варвары не смогли добраться до неё. Сейчас братья пытаются разобрать завалы, и освободить вход в неё.

– Слава вашему мужеству и стойкости. Об этой осаде ещё долгие века будут вспоминать с содроганием в сердце, и потомки восславят наши имена. – Жрец нашёл в себе силы,