Кортни. 1-13 (СИ) - Смит Уилбур

Пока Пунгуше ждал на передней веранде, Марк вошел в маленький покинутый дом. Дикие цветы в вазах завяли, они придавали комнате печальный, заброшенный вид. Марк начал собирать личные вещи Марион, ее одежду, дешевые, но дорогие ей украшения, ее расчески и щетки, несколько флаконов с косметикой. Все это он уложил в самую большую сумку, чтобы отправить сестре Марион, а когда закончил, вынес сумку и закрыл в пристройке для инструментов. Оставлять все это в доме было слишком больно.

Потом он вернулся в дом и сменил городскую одежду.

Взял со стойки «манлихер» и зарядил его медными патронами из свежей пачки. Гильзы желто блестели под слоем воска, пули были с мягкими головками — такие вызывают при ударе максимальный шок.

Когда он с ружьем в руках вышел на веранду, Пунгуше по-прежнему ждал его.

— Пунгуше, — сказал Марк, — есть работа.

Зулус медленно встал. Несколько мгновений они смотрели друг на друга. Потом Пунгуше опустил глаза и кивнул.

— Возьми след, — негромко приказал Марк.

Они нашли место, где львица убила импалу; стервятники буша успешно очистили всю территорию.

Осталось несколько осколков костей, выпавших из пасти гиены, немного шерсти, вырванной пучками, кусок засохшей шкуры и часть черепа с изогнутыми черными рогами, все еще целыми. Но след давно остыл.

Ветер и лапы стервятников: шакалов, гиен, грифов и журавлей марабу — стерли с земли все.

— Она пойдет дальше на север, — сказал Пунгуше, и Марк не спросил, откуда он это знает, потому что зулус не смог бы ответить. Он просто знал.

Они медленно двинулись вверх по долине, Пунгуше шел перед мулом, далеко отклоняясь в стороны; он внимательно искал признаки пребывания львов и на второй день взял след.

— Теперь она повернула. — Пунгуше сидел на корточках над следом: отпечатками больших, размером с блюдце, лап и множеством меньших следов львят. — Думаю, она возвращается к Усути. — Он кивком указал на след, коснувшись его стеблем тростника — своей палочкой следопыта. — Она вела детенышей обратно, но потом изменила намерение. Повернула на юг; должно быть, прошла недалеко от того места, где мы вчера заночевали. Она остается в долине. Теперь это ее долина, и она из нее не уйдет.

— Да, — мрачно кивнул Марк. — Больше она не уйдет из долины. Иди по ее следу, Пунгуше.

Львица двигалась не спеша, и след с каждым часом становился все горячее. Они нашли место, где она неудачно охотилась. Пунгуше показал, где она затаилась, показал глубокие царапины в земле — следы, оставленные когтями задних лап, когда львица прыгнула на спину взрослой зебре. В двадцати шагах она тяжело упала, сброшенная диким прыжком зебры. Она ударилась плечом, — сказал Пунгуше, — а зебра убежала, но теряла кровь из-за ран на боку. Львица ушла хромая и долго лежала под колючим деревом, потом встала и медленно вернулась туда, где она оставила львят. Вероятно, падая, она порвала мышцу или жилу.

— Когда мы ее найдем? — спросил Марк. Его лицо превратилось в каменную маску мести.

— Может быть, до заката.

Но они потеряли на каменистом хребте два часа, и Пунгуше пришлось далеко уходить в стороны и приложить все свое умение, чтобы найти след там, где он был сдвоен, а потом резко повернул на запад, к откосу.

Пунгуше и Марк заночевали у маленького костра, прямо на земле.

Марк не спал. Он лежал и смотрел на медленно восходящую над вершинами деревьев убывающую луну, но только когда Пунгуше негромко заговорил, Марк понял, что зулус тоже не спит.

— Детеныши еще не отняты от груди, — сказал он. — Умирать они будут долго.

— Нет, — ответил Марк, — их я тоже застрелю.

Пунгуше приподнялся и взял понюшку, опираясь на локоть и глядя на угли костра.

— Она попробовала человеческую кровь, — сказал наконец Марк. Даже в своем горе и гневе он чувствовал неодобрение Пунгуше и хотел оправдать то, что собирался сделать.

— Она не кормилась, — заявил Пунгуше, и Марк снова ощутил горечь во рту, вспомнив искалеченное тело. Но Пунгуше прав: львица не стала есть разорванную плоть.

— Пунгуше, это моя жена.

— Да, — кивнул Пунгуше. — Это так. И ее детеныш.

Марк обдумал его слова и впервые заколебался. Львица действовала, подчиняясь одному из древнейших жизненных инстинктов — стремлению защитить своих детей. А что движет им?

— Я должен ее убить, Пунгуше, — сказал он ровно, и в животе у него шевельнулось что-то скользкое и недостойное: это произошло впервые, и он попытался отрицать его существование.

Марион мертва. Милая, верная, послушная Марион. Мужчина может только мечтать о такой жене. Умерла страшной смертью, и теперь Марк один. Или на ум ему слишком легко пришло слово «свободен»?

Неожиданно он увидел стройную смуглую женщину и маленького голого мальчика, идущих вдоль края моря.

Вина — эта скользкая тварь — снова шевельнулась в животе и начала извиваться, как змея, а он не мог ее раздавить.

— Она должна умереть, — повторил Марк; возможно, с этой очистительной смертью умрет и его вина.

— Хорошо, — согласился Пунгуше. — Мы найдем ее завтра до полудня. А теперь поспешим к великой пустоте.

* * *

Львицу они нашли на следующий день рано утром. Она перебралась поближе к откосу, и когда детеныши, ослабев от начинающейся дневной жары, уже не шли, а мрачно плелись за ней, она выбрала дерево с плотной зонтикообразной кроной, с ветвями, отходящими от прямого ствола, и легла в тени на бок, показав мягкую кремовую шерсть на брюхе и двойной ряд плоских черных сосков.

Львята были сыты, и только два самых алчных принялись сосать; их животы раздулись, и они пыжились, стараясь проглотить лишку.

Неутомимый охотник за хвостами сейчас сосредоточился на длинном материнском хвосте; в последний миг каждого его нападения она отдергивала черную кисточку, которой заканчивался хвост.

Трое других доблестно боролись со сном яростными взрывами ни на что не направленной энергии, но все же медленно сдавались слипающимся глазам и набитым животам, пока не улеглись неаккуратной грудой меха и лап.

Марк находился в ста двадцати ярдах по ветру. Он лежал за маленьким муравейником, и ему потребовался почти час, чтобы подобраться так близко. Дерево с кроной зонтиком росло на открытой, заросшей травой площадке, и Марку пришлось ползти по-черепашьи, держа ружье на сгибе локтя.

— Можно подобраться ближе? — спросил он; его шепот был еле слышен. Короткая желтая трава едва скрывала лежащую на боку львицу.

— Джамела, я могу подобраться так близко, что сумею ее коснуться.

Пунгуше подчеркнул слово «я», оставив остальное невысказанным.

Они лежали на солнце еще двадцать минут, пока львица не подняла голову.

Может быть, какое-то глубинное чутье, инстинкт выживания предупредили ее о появлении охотников. Голова ее поднялась стремительным желтым движением — с тем невероятным проворством, что свойственно всем большим кошкам; львица пристально посмотрела туда, куда дул ветер, в сторону наибольшей опасности.

Она смотрела несколько долгих секунд, ее широко расставленные желтые глаза не двигались и не мигали. Чувствуя ее тревогу, два львенка сонно сели ждать вместе с ней.

Марк чувствовал, что львица смотрит прямо на него, но подчинился закону полной неподвижности. Если он попытается поднять «манлихер», первое же движение заставит львицу исчезнуть с невероятной скоростью. Поэтому Марк ждал. Медленно проходили секунды. Неожиданно львица опустила голову и снова вытянулась.

— Она беспокоится, — предупредил Пунгуше. — Подойти ближе нельзя.

— Я не могу стрелять отсюда.

— Подождем, — сказал Пунгуше.

Все львята теперь спали, львица дремала, но оставалась настороже: раздув ноздри, она в поисках опасности старательно принюхивалась к каждому порыву ветра, большие круглые уши не останавливались — при малейшем шорохе ветра, треске ветки, в ответ на голос птицы или животного они дергались.

Марк лежал под прямыми лучами солнца, пот пропитал его рубашку. За его ухом села муха цеце и вонзила жало в мягкую плоть, но он не попытался согнать ее. Прошел час, прежде чем представилась такая возможность.