Кортни. 1-13 (СИ) - Смит Уилбур

— Раньше я смотрела, но никогда не видела, — сказала она, когда Марк показал ей гнездо колибри, искусно сплетенное из лишайника и паутины; он осторожно повернул гнездо, чтобы она могла заглянуть в узкое отверстие и увидеть крошечные пятнистые яйца. — Я не знала истинного мира, пока не пришла сюда, — проговорила Буря, когда они сидели на берегу Бубези в желтом свете гаснущего дня и смотрели, как самец куду с длинными спиральными рогами и словно вымазанными мелом плечами ведет своих большеухих самок на водопой. — Раньше я не знала, что такое счастье, — шептала она, когда они без видимой причины просыпались за полночь и тянулись друг к другу.

Потом однажды утром она села на измятой постели, по которой беспрепятственно скакал Джон, разбрасывая крошки печенья, и серьезно посмотрела на Марка.

— Однажды ты попросил меня выйти за тебя замуж, — сказала она. — Не угодно ли повторить предложение, сэр?

В тот же день они услышали выше по долине топор дровосека.

Когда двуручный топор ударяет по стволу дерева с жесткой древесиной, звук напоминает ружейный выстрел; этот звук натолкнулся на утесы Ворот Чаки, отлетел назад и раскатился затихающим эхом по всей долине; звук каждого удара висел в воздухе, пока не раздавался следующий. Работало несколько дровосеков, и стук стоял непрерывный, словно там гремела битва.

Буря никогда не видела Марка в таком гневе. Кровь отхлынула от его лица, так что загорелая кожа стала лихорадочно-желтой, губы словно замерзли и гневно поджались. Но глаза сверкали, и ей пришлось бежать вверх по усеянному осыпью речному берегу под утесами, чтобы не отстать от Марка, который теперь шагал размашисто, подстегиваемый злостью, а наверху гремели топоры, и каждый новый удар становился таким же жестоким потрясением, как предыдущий.

Прямо над ними могучее дерево задрожало, словно в предсмертной муке, и пошатнулось на фоне неба. Марк остановился, глядя на него, запрокинув голову; та же боль искривила его губы. Дерево было удивительно соразмерное, правильной формы, серебряный ствол уходил к небу с такой грацией, что казался стройным, как девичий стан. Требовалось двести лет, чтобы дерево могло достичь такой высоты.

В семидесяти футах над землей темнел зеленый купол кроны.

У них на глазах дерево задрожало, и стук топоров смолк. Медленно, величественно дерево начало очерчивать нисходящую дугу, все быстрее, полуразрубленный ствол застонал, затрещали, разрываясь, тяжи древесины; дерево падало все быстрее и быстрее, круша вершины менее высоких деревьев; раздираемая древесина пронзительно стонала, как живое существо, пока наконец дерево не ударилось о землю с глухим стуком, который отозвался у Марка во всем теле.

На долгие секунды воцарилась тишина, потом послышались звуки голосов, как будто говорившие были пристыжены и устрашены размерами учиненного ими разрушения.

Потом, почти сразу, вновь застучали топоры, разрывая великую тишину долины, и Марк побежал. Буря не поспевала за ним.

Он вышел на место уничтожения и увидел растущую просеку; среди упавших деревьев пятьдесят черных дровосеков, полуголые и блестящие от пота, обрубали ветви и сваливали их в груды, чтобы потом сжечь. Белые обломки древесины блестели на солнце, как кости, а сок, капавший из разрубов, пах сладко, как свежепролитая кровь.

В начале узкой просеки к теодолиту на треножнике склонился единственный белый человек. Он направлял инструмент вдоль просеки и показывал руками, где ставить ярко раскрашенные маркеры.

Увидев Марка, он оторвался от инструмента: молодой человек с легкой дружелюбной улыбкой, в толстых очках в проволочной оправе, с падающими на лоб длинными светлыми волосами.

— Привет, — улыбнулся он, но улыбка замерла, когда Марк спросил:

— Вы здесь главный?

— Да, полагаю, я, — ответил молодой геодезист.

— Вы арестованы.

— Не понимаю.

— Все очень просто, — сказал Марк. — Вы рубите живые деревья на запретной территории. Я государственный охранитель и помещаю вас под арест.

— Послушайте, — примирительно начал геодезист, протягивая открытые руки, чтобы продемонстрировать дружеские намерения. — Я только делаю свою работу.

В гневе Марк не заметил другого, только что подошедшего мужчину, плотного телосложения, с широкими плечами; этот человек неслышно вышел из подлеска на краю просеки. Однако его сильный северный акцент Марк сразу узнал, и по спине у него побежали мурашки. Он помнил Хобди с того далекого дня, когда вернулся в Андерсленд и увидел, что весь его мир поставлен с ног на голову.

— Все в порядке, дружище. Я поговорю с мистером Андерсом.

Хобди успокоительно коснулся руки молодого геодезиста и улыбнулся Марку, показав короткие ровные зубы; в его улыбке не было ни капли теплоты.

— Вы ничего не можете мне сказать, — начал Марк. Хобди поднял руку, останавливая его.

— Я здесь в своей официальной должности районного инспектора министерства земледелия, Андерс. И вам лучше меня выслушать.

Гневные слова замерли на устах Марка. Он смотрел на Хобди, а тот спокойно достал из бумажника и протянул ему документ. Это было напечатанное на машинке правительственное распоряжение, подписанное заместителем министра земледелия. Подпись была отчетливая, размашистая, черная — Дирк Кортни. Марк с растущим отчаянием медленно прочел бумагу и потом вернул Хобди. Документ давал тому неограниченное право распоряжаться в долине, подкрепленное всей властью правительства.

— Вы идете вверх в этом мире, — сказал Марк, — но по-прежнему работаете на того же хозяина.

Тот довольно кивнул и перевел взгляд на подошедшую Бурю. Выражение его лица изменилось. Длинные волосы Бури свисали на грудь. Солнце окрасило ее кожу в богатый красновато-коричневый цвет, и на этом фоне глаза казались поразительно голубыми и ясными. Если бы не это, она выглядела бы как индейская принцесса из романтического предания.

Хобди обшарил взглядом ее тело с такой неторопливой наглостью, что она невольно взяла Марка за руку и прижалась к нему, словно отдавала себя под его защиту.

— В чем дело, Марк? — Она еще тяжело дышала после подъема по склону, и ее щеки раскраснелись. — Что они здесь делают?

— Это государственные люди, — тяжело ответил Марк. — Из министерства земледелия.

— Но они не могут рубить деревья, — сказала она, повышая голос. — Ты должен их остановить, Марк.

— Они прорубают межевые просеки, — объяснил Марк. — Проводят геодезическую съемку долины.

— Но этим деревьям…

— Это неважно, мэм, — перебил ей Хобди. В его сиплом голосе звучала насмешливая нотка, и взгляд не отрывался от тела Бури, полз по нему, как жадные насекомые на запах меда; Хобди смотрел на выгоревшую ткань, прикрывающую груди Бури. — Это совершенно неважно, — повторил он. — Они все равно уйдут под воду. Стоячие или сваленные, все будут под водой. — Он наконец отвернулся от нее и обвел рукой грубую просеку. — От сих до сих, — сказал он, показывая на утесы Ворот Чаки, — прямо поперек мы построим самую большую в мире плотину.

* * *

Они сидели в темноте, прижимаясь друг к другу, словно в поисках утешения, и Марк не зажигал лампу. На крытую тростником веранду падал отраженный звездный свет, так что они едва видели лица друг друга.

— Мы знали, что так будет, — прошептала Буря. — И все равно не верится. Как будто, если сильно захочу, это прекратится.

— Завтра рано утром я поеду к твоему отцу, — сказал ей Марк. — Он должен знать.

Она кивнула.

— Да, мы должны быть готовы противостоять им.

— А что будешь делать ты? Я не могу оставить тебя здесь с Джоном.

— И не можешь взять меня с собой, к моему отцу, — согласилась она. — Все в порядке, Марк. Мы с Джоном вернемся в наш дом. Будем ждать тебя.

— Я приду туда за вами, и когда мы вернемся сюда, ты будешь моей женой.

Она прижалась к нему.

— Если будет куда вернуться, — прошептала она. — О Марк, Марк, они не могут! Не могут затопить все это…