Кортни. 1-13 (СИ) - Смит Уилбур

Они глубоко просовывали клювы в открытое горло желтых цветов и высасывали длинными треугольными языками густые чистые капли нектара.

Глядя на них, Марион испытала глубокую радость, и прошло немало времени, прежде чем она опять отправилась в путь.

Немного дальше она нашла первые грибы, наклонилась, обламывая ножки у самой земли, потом поднесла мясистые зонтики шляпок к лицу и вдохнула великолепный грибной запах, прежде чем уложить грибы в корзину шляпками вверх, чтобы грязь и пыль не затронули нежные волнообразные пластинки на их нижней стороне. На одном пятачке она набрала два десятка грибов, но знала — во время готовки их объем сильно уменьшится.

Марион отправилась по крутому берегу дальше.

Поблизости что-то зашипело, и ее сердце снова дрогнуло.

Сначала она подумала о змее, об одной из тех толстых рептилий с шоколадными и желтыми пятнами и плоской чешуйчатой головой, которые так громко выпускают воздух, что их называют пыхтящими гадюками. Марион начала пятиться, глядя на куст, из которого доносилось шипение. Потом заметила легкое движение, но прошло несколько секунд, прежде чем она поняла, что видит.

Львенок лежал в пятнистой тени, прижавшись животом к земле; детские пятна на его шкуре полностью сливались с фоном из сухих и заплесневелых листьев, на которых он лежал. Он уже усвоил первый урок искусства скрываться — абсолютную неподвижность; только два круглых пушистых уха дергались взад и вперед, выдавая его переживания и намерения. Он смотрел на Марион широко расставленными круглыми глазами, которые еще не приобрели свирепой желтизны взрослого льва и были туманно-голубыми, как у котенка. Усы его щетинились, а уши свидетельствовали о смятении.

Прижались к черепу: еще шаг, и я разорву тебя на куски. Легли по сторонам и распластались: еще шаг, и я умру от страха. Поднялись и наклонились вперед: да что это такое ты делаешь?

— О! — воскликнула Марион. — Какой малыш! — Она поставила корзину и присела на корточки. Протянула руки, примирительно воркуя: — Какой хорошенький. Ты совсем один, малыш?

Она медленно двинулась вперед, продолжая говорить и ворковать.

— Никто тебя не обидит, маленький.

Львенок колебался, нерешительно настораживая уши от любопытства, когда смотрел на нее.

— Ты совсем один? Ты будешь хорошим другом моему ребенку, правда?

Она придвигалась все ближе, и львенок предостерег ее неуверенным виноватым шипением.

— Какой ты злюка, малыш. — Марион улыбнулась, сидя в трех футах от львенка. — Как же мы попадем домой? — спросила она. — Ты поместишься в корзину?

* * *

На реке львица несла по отмелям второго детеныша, а за ней, увязая в плотном белом песке, бежал один из героев выводка. Но когда он добрался до мелкого ручья и коснулся лапой воды, вся его новообретенная храбрость исчезла, он сел и горько заплакал.

Львица, к тому времени уже почти вне себя от задержек и досады, обернулась, выронила свою ношу (та тут же галопом пустилась назад, в знакомые кусты), схватила плачущего героя и решительно направилась к дальнему берегу.

Когда она поднималась от реки, таща львенка, большие круглые подушечки лап ступали совершенно беззвучно.

Марион услышала за собой громкое рычание и повернулась.

В пятидесяти ярдах от нее на краю откоса прижалась к земле львица. Она снова предостерегающе зарычала.

Марион увидела только ее глаза. Сверкающе-желтые, свирепо, ужасающе желтые. Она закричала — истошно, в ужасе.

Этот звук сорвал львицу с места, она приближалась невероятно быстрыми гибкими движениями, превратившись в расплывчатое желтое пятно, летела, низко приседая, взрывая лапами песок, выпустив когти, растянув губы в беззвучном рычании, оскалив длинные, белые, острые зубы.

Марион повернулась и побежала; она сделала пять шагов, и львица догнала ее. Ударила лапами в спину, глубоко вонзив кривые когти.

Такой удар убивает даже взрослого быка, и он швырнул Марион на двадцать футов вперед, но когда она упала на спину, львица уже была над ней.

Ее пасть была широко раскрыта, длинные желтые клыки обрамляли глубокую влажную розовую пещеру горла и язык. Невероятно обострившееся на мгновение восприятие позволило Марион увидеть гладкие бороздки твердой розовой плоти, правильным рисунком покрывающие изогнутое небо пасти, и почувствовать мясной запах дыхания.

Марион, дергаясь и крича, лежала под большой желтой кошкой, нижняя часть ее тела была повернута под неестественным углом на перебитом позвоночнике, но она подняла руки, пытаясь защитить лицо.

Львица впилась ей в предплечье сразу за локтем, и кость громко хрустнула, дробясь на осколки; обе руки были почти мгновенно оторваны.

Потом львица схватила Марион за плечо и принялась рвать его, распарывая длинными клыками кости, жир и ткани, а Марион кричала и билась под кошкой.

Львице потребовалось время, чтобы убить ее, потому что ей мешали собственный гнев, незнакомый вкус и форма тела жертвы.

Она рвала и кусала почти минуту, прежде чем добралась до горла.

Когда львица наконец встала, ее голова и шея превратились в кровавую маску, а шерсть промокла и стала липкой от крови.

Ее гнев отступал; она била хвостом по бокам и длинным гибким языком облизывала морду, морщась от непривычного сладкого вкуса. Она тщательно облизала морду и передние лапы, прежде чем подойти к львенку и покровительственно облизать и его длинными движениями розового языка.

Разорванное тело Марион лежало там, где его бросила львица, до самого заката, пока не пришли жены Пунгуше.

* * *

Марк и Пунгуше переправились через реку в темноте. Лунный свет делал песчаные берега призрачно-серыми, в зеркальной поверхности водоема под главным лагерем отражалась круглая луна. Переходя через этот водоем, они разбили отражение на тысячи светлых точек, как бьется хрусталь, брошенный на каменный пол.

Поднимаясь на берег, они услышали в ночи крик смерти, страшный траурный плач зулусских женщин. Мужчины невольно остановились — этот звук привел обоих в ужас.

— Пошли! — крикнул Марк и пришпорил сула. Пунгуше схватился за ремень, и Марк пустил Троянца галопом. Они ринулись вверх по холму.

Костер, разведенный женщинами, давал желтый дрожащий свет, который отбрасывал причудливые танцующие тени.

Четыре женщины сидели вокруг обернутого в каросс тела.

Ни одна не посмотрела на мужчин, подбежавших к костру.

— Кто это? — спросил Марк. — Что случилось?

Пунгуше схватил старшую жену за плечи и затряс, пытаясь прервать похоронную истерию, но Марк нетерпеливо прошел вперед и поднял край каросса.

Он мгновение смотрел, не понимая, не узнавая, потом неожиданно вся краска сошла с его лица, он повернулся и метнулся во тьму. Упал на колени, наклонился, и его вырвало.

* * *

Марк отвез Марион в Ледибург, завернув тело в брезент и привязав в коляске мотоцикла.

Он присутствовал на похоронах и на семейных поминках.

— Если бы ты не забрал ее в буш, если бы только она оставалась с нами. Если бы только…

На третий день он вернулся к Воротам Чаки. Пунгуше ждал его у излучины реки.

Они сидели на солнце под утесами, и когда Марк дал Пунгуше папиросу, тот тщательно отломил ее кончик; они курили молча, пока Марк не спросил:

— Ты прочел следы, Пунгуше?

— Прочел, Джамела.

— Расскажи мне, что случилось.

— Львица переводила детенышей через реку, перетаскивая их по одному из логова в кустах.

Пунгуше неторопливо и тщательно восстанавливал разыгравшуюся трагедию по следам, которые изучал в отсутствие Марка, а когда договорил, они снова долго молчали.

— Где она сейчас? — негромко спросил Марк.

— Повела детенышей на север, но медленно, и три дня назад, через день после… — Пунгуше поколебался, — после сделанного убила самца импалы. Львята немного поели с нею. Она начала отлучать их от груди.

Марк встал, они перешли реку и медленно начали подниматься лесом к дому.