Кортни. 1-13 (СИ) - Смит Уилбур

Она не нашла слов и замолчала, прильнув к нему.

Они молчали, пока через несколько минут не услышали вежливый негромкий кашель. Марк, выпрямившись, увидел знакомую фигуру Пунгуше. Зулус стоял у веранды в звездном свете.

— Пунгуше, — сказал Марк, — я вижу тебя.

— Джамела, — ответил Пунгуше, и его голос звучал напряженно; Марк раньше такого не слышал. — Я ходил в лагерь чужаков. Рубщиков леса, людей с раскрашенными палками и блестящими топорами.

Он повернул голову, глядя на долину, и они проследили за его взглядом. Внизу под утесами мерцал красный огонь множества костров, в неподвижном ночном воздухе были хорошо слышны голоса и смех.

— Да? — спросил Марк.

— Там есть двое белых. Один из них молодой слепыш, пустое место, а второй крепкий, толстый, он стоит на ногах, как самец буйвола, но движется неслышно и говорит мало и негромко.

— Да? — снова спросил Марк.

— Я уже видел этого человека в долине. — Пунгуше умолк. — Это тот молчун, о котором мы говорили. Он застрелил иксхегу, твоего деда, и курил, глядя, как он умирает.

* * *

Хобди, неслышно, но уверенно ступая, шел вдоль края просеки. Топоры молчали, но ровно в полдень они застучат снова.

Пробьют часы, и работы возобновятся. Он безжалостно подстегивал рабочих, и всегда загонял их, и гордился своим умением выжимать из людей все. Это качество и ценил в нем Дирк Кортни — это и еще верность, свирепую верность, не признающую никаких преград и ломающую сопротивление.

Ни мешкать, не сомневаться, ни привередничать. Когда Дирк Кортни приказывал, никакие вопросы не задавались. Вознаграждение Хобди с каждым днем становилось все значительнее, он уже влиятельный человек, а когда будут освоены новые земли — эта красная, хорошо увлажненная почва, сочная, как мясо только что забитого быка, — он будет вознагражден еще полнее.

Он остановился там, где начинался крутой подъем, на самом изгибе реки, и посмотрел вокруг. И невольно облизнул губы, как обжора, почуявший запах еды.

Они невероятно долго добивались этого, каждый по-своему, ведомые и вдохновляемые Дирком Кортни, и хотя личная доля Хобди будет всего лишь долей процента всей добычи, это будет такое богатство, о каком большинство и мечтать не может.

Он снова облизнул губы, стоя совершенно неподвижно и неслышно в тени и глядя на небо. Там, в огромной вышине, — облака, серебряные горы, ослепительные на солнце, у него на глазах они громоздко двигались на легком ветру. Он почувствовал прохладу и нетерпеливо пошевелился. Дождь серьезно задержит их, а он приближается — сильный тропический летний ливень.

Но тут его что-то отвлекло, какое-то движение на краю поля зрения, и его взгляд устремился туда. Это была вспышка, яркая, цветная, как взмах крыла колибри; его зрачки мгновенно расширились, тело напряглось.

Из кустов вышла и остановилась в тридцати шагах от него девушка. Она его не видела и стояла неподвижно, прислушиваясь, наклонив голову, как лесное животное.

Легкая, грациозная, со стройными загорелыми ногами и плотью такой твердой, и молодой, и сладкой, что он испытал прилив похоти, как вчера, когда увидел ее впервые.

На ней свободная, широкая, ярко-пестрая крестьянская юбка и тонкая блузка с глубоким вырезом, так что выпуклости грудей почти свободны, здесь гладкая кожа меняет цвет от темно-красноватого до светло-кремового. Одета так, словно идет на встречу с возлюбленным, и в ее движениях чувствуется замечательная пугливая настороженность — в том, как она делает шаг и снова нерешительно останавливается. Он почувствовал, как желание разливается по всей промежности, и неожиданно услышал собственное хриплое дыхание.

Девушка повернула голову и посмотрела прямо на Хобди; увидев его, она вздрогнула, отступила на шаг и поднесла руку ко рту. Она смотрела на него целых пять секунд, затем произошла медленная перемена.

Она отняла пальцы от лица и сложила руки за спиной, выпятив грудь; ткань блузки натянулась, и сквозь тонкую материю он увидел розовые соски. Девушка дерзко выставила бедро и вызывающе подняла голову, вздернув подбородок. Намеренно неторопливо окинула взглядом его тело, задержавшись на промежности, и снова посмотрела Хобди в лицо. Это было приглашение, такое же недвусмысленное, как если бы оно было произнесено вслух, и у Хобди кровь зашумела в ушах.

Она махнула головой, приподняв длинные волосы на плечах, повернулась и неторопливо пошла к деревьям, подчеркивая движение плотных круглых ягодиц под юбкой.

Потом оглянулась через плечо и, когда Хобди двинулся за ней, игриво рассмеялась и легко побежала наискось по склону. Хобди кинулся вдогонку.

Через пятьдесят ярдов в густом подлеске Буря потеряла его из виду и остановилась, прислушиваясь, опасаясь, что он откажется от преследования. Но тут над ней, на вершине подъема, возникло движение и она, впервые испугавшись, поняла, что преследователь движется гораздо быстрее, чем она предвидела; он не пошел за ней, а оказался выше, в господствующей позиции.

Она снова побежала и почти сразу поняла, что он перед нею, быстро перемещается по вершине. Оттуда он легко следит за ее передвижениями.

Тут она почувствовала панику и побежала по-настоящему.

И тут же осыпь подвела ее, камни заскользили из-под ног. Буря упала и покатилась, выставив вперед руки, чтобы смягчить падение; как только оно прекратилось, она стала на колени.

Она слегка всхлипнула от страха. Мужчина видел, что она упала, и спускался по склону. Он был так близко, что она видела квадратные белые зубы на его смуглом лице.

Она вскочила и бросилась в сторону, инстинктивно удаляясь от преследователя — и от помощи. Неожиданно она оказалась совершенно одинока в своем отчаянном бегстве по пустынному бушу, и спаситель не мог ее услышать. Марк был прав, поняла она, когда не хотел, чтобы она становилась приманкой. Он знал, какой опасной будет игра, в которой ей вздумалось участвовать, но она настаивала, по обыкновению высокомерно, смеялась над его возражениями, насмехалась над страхами, пока он очень неохотно не согласился. А теперь, перепуганная, бежала; ужас заставлял колотиться ее сердце и так сдавил грудь, что ноги ослабели и начали подгибаться.

Один раз она попробовала повернуть назад, но Хобди, как старый хитрый пес, преследующий зайца, угадал ее намерение и преградил ей дорогу. Она снова кинулась вперед, и внезапно перед ней оказалась река. Дожди в верховьях привели к разливу Бубези, и теперь широкое зеленое течение величественно катилось перед ней. Пришлось повернуть, и Буря сразу наткнулась на густой кустарник. Со всех сторон ее окружили густые колючие заросли, оставив только узкий проход, лабиринт темных тайных поворотов, в которых она почти сразу потеряла направление. Она остановилась и стала прислушиваться, стараясь различить хоть что-нибудь за своим шумным дыханием, стараясь хоть что-нибудь увидеть сквозь туман слез — слез страха и беспомощности.

Волосы легкими прядями упали на лоб, щеки раскраснелись, а глаза лихорадочно блестели от слез.

Она ничего не услышала. Ее обступали колючие кусты.

Медленно, почти как слепая, Буря повернулась. Теперь она не скрываясь всхлипывала от ужаса; подойдя к одному из узких проходов, она углубилась в него.

Хобди ждал ее. Она вышла из-за поворота и едва не ткнулась ему в грудь.

Только в самый последний миг Буря увидела протянутые к ней руки, толстые, коричневые и ровные, с согнутыми пальцами, готовыми схватить.

Она взвизгнула, развернулась и побежала по проходу, по которому пришла, но его пальцы ухватили тонкую ткань блузки. Ткань порвалась, как бумага, и в прорехе блеснула сливочно-белая спина; этот блеск своим перламутровым обещанием еще больше разжег его похоть, и тогда Хобди рассмеялся — это был хриплый задышливый звук. Услышав его, Буря испытала новый приступ паники и ужаса.

Он преследовал ее в кустах и дважды мог схватить, но сознательно отпускал, позволял ускользнуть, точно кошка, играющая с мышью, наслаждался ее испуганными криками и новыми приступами ужаса, когда она пыталась уйти от него.