М7 - Мария Свешникова

Кати похоронила своего отца еще при жизни. Это случилось, когда ей было пять лет, именно тогда отец ушел от матери и несколько лет не появлялся, может, он, конечно, и присылал подарки на день рождения, но мать не передавала, может, он и звонил, но ей никогда не давали телефонную трубку. Может быть, а может и не быть. Тогда она приняла сознательное решение похоронить его в собственных мыслях ― она представила себе панихиду, скопировав антураж действия из сериала «Моя вторая мама» (было самое начало девяностых, и в дневное время больше ничего не показывали), проплакалась, попрощалась с ним. На занятиях в хореографической школе на вопросы об отце 23 февраля она спокойным голосом ответила, что его больше нет, приняла соболезнования. А мать, услышав третьи за вечер соболезнования в телефонной трубке, не стала отрицать факт трагической гибели в одной из типичных зимних аварий на трассе М7.

Мы ненавидим лишь тех, кого когда-то любили. Есть ненависть-презрение. Это презрение. Есть ненависть-обида, ненависть-боль ― это не ненависть, это любовь.

Еще этим утром Кати видела в Ильдаре идеального отца, пусть даже чужого. Она его никогда не любила. Но теперь всем сердцем ненавидела.

― Лучше бы Лета сделала аборт! Ты сам понимаешь, что ты сделал со своей дочерью? Ты думаешь, даже если случится чудо и Николай будет с ней, ты сможешь спокойно жить? А если сможешь ― ты еще больший подонок.

― Я просто прошу тебя, помоги мне... ― просил Ильдар.

― Помочь тебе ― да никогда в жизни. Я хочу, чтобы ты горел в аду, лицемерный козел. Но я сделаю это ради твоей дочери. Пусть я ее не знаю. Пусть она коварно хотела разрушить мой брак. С твоей подачи. Она ― жертва твоей халатности. Дети всегда расплачиваются за ошибки родителей. Но тебе плевать... Тебе плевать на Сабину... Ты спасаешь свою душу... Грязную никчемную душонку...

Ильдар терпел все оскорбления Кати. Он знал, что заслужил их. Хотя несколько раз ему и хотелось ее ударить. Никто не позволял себе так с ним разговаривать.

― Сколько ты хочешь? Просто назови сумму и уходи! ― не выдержал Ильдар.

― Я хочу, чтобы ты заплатил за все, что ты сделал! И чтобы твоя дочь была свободна! Мне не нужно от тебя ни копейки. Чтоб ты в аду горел!

Кати вышла на Николоямскую улицу и присела на корточки. Ей хотелось выть и плакать. Но она впервые в жизни была безмолвно благодарна Богу за то, что тот ее уберег от «отцовской любви». Пусть равнодушие ― но только не такая любовь. Не быть марионеткой в руках бездушного сучьего потроха.

А Ильдар даже не осознавал того, что сотворил с собственной дочерью. Он просто откупался, как сейчас. Он думал, что заплатит и все сойдет ему с рук.

Метаморфозы далеких мест

Кати шла пешком по Николоямской, потом брела по улице Сергия Радонежского, пока не оказалась у истоков, первых указателей «М7» и не вышла на Шоссе Энтузиастов... Шла по шоссе... Мимо Рабочей улицы... Где они жили с Николаем. Остановилась на мосту в Лефортово. Мысли ― перекресток железных дорог, стальных путей, их раскаленных ветвей с деревянными жердочками и камнями между рельс. Железнодорожные пути сплетались в жарких объятиях под мостом. Иногда Кати хотелось, чтобы там, под мостом, столкнулись поезда. И, увлекшись далекой трагедией, она на секунду перестала бы думать о В. Кати прошла мимо заводского района, она просто брела по ночному городу без страха и упреков, она шла на восток ― навстречу солнцу... Час... Два... Она шла на восток... Вот, почти МКАД. Здесь М7 была нулевым километром и трассой всех начал. Кати оставляла за собой свои круги ада, а когда увидела, что впереди зажглась зеленая подсветка окружной, она не выдержала и позвонила В., стоя на пути каторжан, пресытившись собственной каторгой.

Кати скучала по В. животно. Иногда она оказывалась в лифте с мужчинами за сорок, которые своим запахом и спокойствием напоминали то утраченное, что она искала. Но уже не отца ― а В. Кати зажмуривалась, пытаясь впустить в себя будоражащий воспоминания аромат. И вроде уже начинала представлять, как хорошо было бы его встретить ― пускай на часок, даже на минуту, хоть на один скользящий взгляд.

Кати не сомневалась, что у ее упущенной возможности уже все хорошо. В мыслях она старила его лет на десять, чтобы отговорить себя вспоминать, представляла, как седина постепенно подступает к вискам, а чуть поодаль начинает прослеживаться небольшая залысина, как морщины, окаймляющие рот по бокам, проникают все глубже, как кожа на скулах становится все более сухой и бледной. Она представляла в самых ярких красках и как полнеет его живот, как под мышками появляются складочки, и становятся еще более развесистыми плечи. Но это ее не пугало и не страшило ― Кати и сама уже была не прочь потихоньку начинать стареть, рядом с ним... Хотя какие ее годы?

Зачем в мыслях она наделяла его бедами и изъянами? Надеялась, что так оно все быстрее пройдет. И В. перестанет ей сниться, перестанет путать все карты. Сколько раз за эти пять прошедших лет она могла набрать его номер? Или просто снять трубку? Сколько раз она могла свернуть с М7 на светофоре около Горсовета и поехать прямо в направлении железнодорожной станции «Салтыковская»? Пересечь железную дорогу. Вглядываться в шлагбаум, в усталых пешеходов, только что сошедших с электрички, в руках газеты, сумки, тяжелый трудовой день за спиной стекает с их сгорбленных плеч. Открыть окно и вдохнуть прелый и резиновый запах креозота, которым долгие годы пропитывали деревянные шпалы. Этот тяжелый, но родной любому русскому человеку запах, как будто навечно остался висеть над блестящими рельсами, даже ночью, в холод утрат и ветер перемен. Кто мешал ей, вдохнув этот запах, свернуть направо, проехать еще полкилометра, и она бы оказалась рядом, можно было бы просто нажать на дверной звонок и коснуться В., хотя бы взглядом. Что останавливало Кати на этом пути? Почему она не могла просто оставить М7 за спиной и свернуть? Все время проносилась мимо, иногда на красный, вперед, в неведомую ночь, каталась по всем полосам сразу, слушала музыку, плакала, курила, смеялась, говорила вроде и с ним, а оказывалось, что с самой собой.

Потому что он жил в ней. Этот В. все эти годы просыпался и засыпал внутри Кати. А не в двух километрах от М7. Был ли он похож на настоящего В., Кати уже и не знала. И вряд ли была готова к реальности ― ей жизненно важно было иметь возможность в любое время боли и обиды пуститься в спасительное бегство к воспоминаниям. На берег прошлого. На обочину М7.

М7 скользила многие годы сквозь Кати, как время, которому Владимирка была не подвластна. Придет день, и Кати продаст ее и забудет. Уйдет на запад через центр.

Как Левитан.

Через Москву, стоящую на семи холмах.

Что стало с В.? Кати старалась желать ему счастья. Знала каким-то животным, может, и опрометчивым знанием, что на его руке кольцо, в ушах ночной крик и плач, детский, ― и может, он этому и не рад уже вовсе, но любовь к детям, ответственность, спокойствие и Бог в помощь. У В. конечно же, Кати была уверена, есть жена. Ей тридцать, она стабильна, добропорядочна и хозяйственна. Она вызывает привыкание, как хороший завтрак или целесообразный для работы режим дня. В. ее любит. В. никогда бы не женился без любви. У В. все по-настоящему. А у нее, Кати, кольцо на пальце и куча проблем, ею выдуманных.

Была ли вероятность, что В. до сих пор один? Была. Что он ждет Кати? Нет. Он никогда ее по большому счету не ждал. Помочь ― помогал, даже как-то заботился, испытывал симпатию. Но не более, как сейчас понимала Кати. Сейчас ей казалось, что и она его не любила. Что по молодости и глупости приняла болезненно изрезанное самолюбие за чувства. Она уже знала, что любовь не падает сверху и не рождается, в отличие от страсти и влечения ― она создается годами усидчивой работы над собой, терпением, спокойствием, добродетелью. Но именно сейчас она знала, что они должны были быть вместе. Но этого не сложилось.

И с каждым днем еще сильнее скучала по В. Кати ко многим чувствам относилась с научной точки зрения, принимая их за цикличную звуковую волну. И нехватка человека ― такое же физическое явление. Волновой эффект ― поднимаясь на вершину, ты неумолимо будешь катиться вниз, а когда докатишься, тебя будет силой твоего падения тянуть к новой вершине ― и так будет длиться, пока амплитуда падения и покорения вершин не приблизится к нулю. И тогда все сойдет на нет. И ничего не останется. Но есть и второй, в данной ситуации самый плачевный для Кати вариант, что с каждым падением она будет забираться на новые вершины ― и раздвигать все возможные пределы собственных чувств. А что там, она не знала, это было за пределами физики. И Кати боялась этого, но неумолимо продолжала скучать по В.

«Верить в сказки и неженатых мужчин за сорок! Глупость какая! Девочка! О чем ты думаешь, ― говорила она себе тоном В., ― ты пойми, ты себе напридумываешь всего, встретишься с ним, увидишь, что он про тебя забыл, не помнит уже и имени твоего, и потом, поджав хвост, вернешься в свою ущербную жизнь. А ущербной ты ее сделала сама. Своими самокопаниями и воспоминаниями». Конечно, В. так грубо никогда бы не сказал. Но Кати настаивала на подобном тоне общения с самой собой.