М7 - Мария Свешникова

Когда Кати узнала про обманы мужа, ей стало легче дышать. Сначала, конечно, становилось больно, нестерпимо и дико, но когда температура каления начала спадать, она очень четко поняла, насколько эти обманы развязывают ей руки. И без всяких мучений совести совершила звонок.

― Алло! ― сонно ответил он.

― Это Кати. Пожалуйста. Забери меня. Мне некуда больше идти... И некому позвонить.

― Где ты?

― Я возле МКАДа... На шоссе Энтузиастов.

― Моя хорошая, я сейчас позвоню водителю. Он отвезет тебя в мою квартиру. Меня сейчас нет в городе ― но он о тебе позаботится. А я завтра вечером прилечу, и мы с тобой увидимся.

Кати услышала его голос и расплакалась. Она присела на бордюр и горько рыдала, что столько лет избегала самого родного голоса. Что столько упустила... Столько обошла... Столько вызовов скинула, сменила столько номеров и мыслей... Но все равно вернулась к В.

Спустя минут пятнадцать к посту ДПС подъехал водитель В. На черном блестящем S500. Он пригласил Кати присесть на заднее сиденье.

Кати была уверена, что он везет ее в дом В. в Салтыковке, и когда он припарковался возле незнакомого ей многоквартирного дома из красного кирпича в Балашихе, открыл ключом дверь подъезда, они поднялись на четвертый этаж, Кати смутилась... Водитель открыл кошелек и протянул ей двадцать тысяч рублей.

― Зачем мне это? ― удивилась девушка.

― Просили оставить на непредвиденные расходы. Ключи я положу на комод. Полотенца в ванной. Белье чистое. Вроде все. Ну, я поехал?

― Хорошо. Спасибо.

Кати прошлась по квартире.

Квартира В. была холодной, в серо-синих тонах, холостяцкая, свободная, но для женского взгляда пустая... Огромное пространство с кухонным гарнитуром стального цвета, барной стойкой, полукруглым кожаным диваном серого цвета, плазменной панелью и двумя огромными аквариумами от пола до потолка, подсвечивающимися ледяным светом... С огромным количеством рыб... Самых разных: серых, золотых, рыжих, красных, белых и даже цвета сажи...

Кати стояла между двумя аквариумами, обрамленная их светом... И вдруг увидела, как две крупные рыбы пожирают более мелкую ― сначала они просто ее покусывали, а потом начали раздирать на куски. Спустя час от маленькой рыбешки ничего не осталось. Она ушла из этой жизни бесследно, ее уход в небытие заметила только Кати.

«Что же ты за человек, если у тебя даже рыбы пожирают друг друга!» ― удивлялась Кати в сообщении В.

«Я сам не знаю, что я за человек. Но я очень рад, что ты объявилась. И я все для тебя сделаю. Только больше не пропадай. Целую тебя», ― получила она мгновенный ответ.

Кати в темноте открыла шкаф в спальне, сняла с вешалки одну из рубашек и направилась в ванную. Она долго стояла на пороге и пыталась внюхаться в рубашку ― надеясь почувствовать запах В. Тот, что она так старательно пыталась запомнить в ту последнюю с ним ночь. Принюхивалась, а чувствовала лишь крахмал и кондиционер для белья. Кати еще долго стояла под душем, стараясь смыть с себя прошлую жизнь... Смыть брак, обманы, предательства всех этих лживых людей, которых встретила на пути... Она смывала пот и слезы, смывала московскую гарь... Она смывала все, чем умудрилась покрыться за эти три года... И спустя час под горячей водой Кати надела выглаженную рубашку В. и забралась под плотное одеяло в огромную кровать... Она долго разглядывала одинокую лампочку, свисающую с потолка, и удивлялась, как человек с таким уровнем дохода, машинами и статусом не нашел времени (конечно, времени, а не денег), чтобы повесить люстру. Она не понимала, почему водитель не отвез ее в Салтыковку... Она не понимала многого... Но знала точно, что если в ее «завтра» будет встреча с В., значит, Бог ее услышал. И она наконец снова свободна. И значит, у нее есть причина просыпаться с утра и радоваться солнечному свету. Ведь в ее жизни снова поселилась странная субстанция по имени «Надежда». А «Вера» и «Любовь» придут следом. Или они никогда от Кати и не уходили.

Кати вспомнила, как несколько лет назад сидела в бабушкином саду, полном увядающего детства и отмирающих воспоминаний. Одно за другим они выходили из нее, как разлетаются ночные бабочки, стоит лишь погасить старый ночник на ветхом крыльце. Эти воспоминания слетали с Кати, как осенние листья неслышно опадают с деревьев ― без надрывов, надломов, а просто по наитию, выполнив свою летнюю роль, ― возникшие из ниоткуда, они отправляются в никуда.

Кати тогда пыталась поймать несколько воспоминаний, как дети в парках ловят опадающие кленовые листья и, принеся домой, кладут их меж книжных страниц, саму книгу ставят на полку и забывают. И открыв через много-много лет, уже и не помнят, что это был за лист, что это была за осень.

Лет восемь... Хотя какие восемь... Лет шестнадцать назад мир был другой. И поселок Никольское, и сама Балашиха. В конце пятой линии, на которой обитала семья Кати, в самой середине ― где центральная улица делила ее на две, тогда еще ровные части ― располагался старый магазин. С дверцами из мутного стекла и плоскими алюминиевыми ручками. За прилавком стояла полноватая и неопрятная дама и развешивала гречку по полиэтиленовым пакетам ― и больше чем по килограмму на нос не продавала. Бабушка становилась с утра пораньше в длинную и тягучую, как ириска, очередь и покупала свой положенный килограмм, возвращалась домой и высыпала содержимое пакета на фанерный стол, начисто протерев его тряпкой. Звала Кати. И они начинали перебирать, тщательно отметая черные зерна в сторону. И даже сейчас, заметив в тарелке с гречкой темное пятно, Кати знала, что это тот самый осенний лист, выпавший из книги... Да, она уже не помнила, когда именно в последний раз они перебирали крупу, чтобы потом, уже вычищенную, пересыпать в жестяную банку, ярко-красную в желтый горошек с надписью «гречка», ― она знала, что гречка ― это всегда детство. Хотя не столько гречка, сколько Балашиха была домом Кати под названием «детство». Она так и не научилась взрослеть.

Кати проснулась раньше будильника В. Не успела раздаться нервная и бодрая трель, а Кати уже чувствовала, как утро захватило пространство, и в смущении открыла глаза. Без одной минуты семь.

Меж полотняных льняных штор в комнату пыталось пробраться лимонно-ванильное зарево, оно сочилось сквозь кухонное окно и текло как будто влажными отблесками по темному паркету в сторону кровати В. ― терпкое и кислое утро. Казалось, если коснуться этих отблесков кончиком языка, то можно получить суточную дозу витамина С. От ярких красок, наполняющих серо-бежевые стены спальни витиеватыми солнечными зайчиками и другими неизвестными природе зверями, Кати хотелось съежиться, а еще лучше зажмуриться и снова погрузиться в мир снов с перевернутыми вверх ногами предметами и ценностями. Кати силой пыталась закрыть глаза и вернуться обратно в свой распорядок дня, как вдруг ее застало чувство стыда за собственную жизнь. Он ощутила себя выбитой из течения жизни лошадью, которая сначала пыталась в спешке и одышке догнать несущийся по склону табун, а потом просто неторопливо отошла в сторону. Там она и стояла. Смотрела из окна, как люди спешат и бегут, и вряд ли задумываются или выбирают, за них все давно решено, они приняли правила игры системы и не считают важным осознавать свою социальную роль. Кати когда-то мечтала стать частью той самой системы с девяти до шести, с понедельника по пятницу, от кредита до ипотеки. В ее же жизни каждое утро начиналось с разных показателей на циферблате, да и в сутках было неясное количество часов, встреч и никакого кофе. Зачем человеку, свободному от системы, кофе?

Да, с такой грудой мыслей Кати и проснулась, тем самым опередив В. на одну минуту ― она знала, где бы он ни находился, он всегда просыпается в семь часов по московскому времени. Кати не надо было вставать, собираться и куда-то бежать, ее не преследовало ни одно дело ― только будильник и солнце. Она отсчитывала тридцать секунд до того, как у В. начнется утро. И она сможет спокойно отправиться обратно в сон. Пять, четыре, три, два, один... Утро... Она не смогла снова уснуть.

Будильник срабатывал внутри Кати, где-то под ребрами, и целую минуту теребил ее дыхание, пока неспешно по однотонному циферблату на восточной стене текли стрелки часов. Часы не издавали ни звука и всегда помалкивали о безысходном течении дней, только сердце, только стук.

В том месте, где В. проводил эту ночь, звучала мелодия, похожая на ту, что раздается в начале выпуска новостей. Он перевернулся на другой бок и переставил будильник еще на пять минут, хотя уже проснулся. Он окинул холодным взглядом комнату в поисках очков и почесал переносицу, дыхание женщины на подушке рядом было неслышным, и В. улыбнулся. Эта женщина не знала, что вчера вечером ему позвонила Кати ― Кати даже не догадывалась, что есть эта женщина и кем она приходится В.

В. почистил зубы, стоя под едва теплым душем, он убавлял температуру градус за градусом. И мог позволить себе не бриться. Ему же сорок три. И уже не так обязательно.