Личное дело - Александр Михайлов

Я знаю, как Моуди описывает жизнь после смерти. У меня не было никакого коридора - было дивное туманное озеро. Огромное водное пространство, светящееся... Потрясающая цветовая и звуковая гамма. Потом люди, плавающие в лодках. Вернее, даже не столько люди виделись, сколько лики необыкновенной красоты и их лёгкие, словно дымчатые, одежды. Я наконец-то вдохнул за всё время болезни полными лёгкими, и мне так хорошо было, так легко! Я стал входить в воду, они приближались ко мне. Я был уже почти с ними.

Вдруг я вижу, что человек выпадает из лодки. Но его никто почему-то не спасает. И я в порыве, в тревоге, в панике - надо же спасать! Барахтается, тонет тот человек! А они, в лодках, улыбаются и не обращают на это никакого внимания... Я стал кричать, так и не дойдя до них по воде. И - возвращаюсь к боли, к реальности. Господь прикоснулся только ко мне - но снова вернул меня на грешную землю. Как того тонущего человека, которого я хотел спасти... И, может быть, тот тонущий человек был - я.

Тогда я услышал слова: "Мы ещё не договорили с тобой, сын мой". И после двух безболезненных часов меня вдруг пронзила, как мечом, адская боль. Я мучительно возвращался к жизни.

До сих пор для меня остаётся загадкой: почему Господь вернул меня на эту грешную землю? Не взял. Только показал то, что за той гранью. После болезни я стал относиться ко всему чуть-чуть спокойней. До болезни я очень нервничал, суеты было много. Отсюда и ошибки. А после того, как там побывал, произошла резкая переоценка ценностей. Многие вещи приобрели иной смысл...

Мне три вещих сна было. Было откровение. Разговоры были со святыми во сне. Но это уже из той области, где следует сохранять в словах большую осторожность и сдержанность, хотя информации было много. Это - отдельная область, отдельная тема, отдельное знание... В общем, один раз я оказался в состоянии клинической смерти - и один раз тонул на глазах у всего театра. Попал в крутой отлив моря, мы тогда на гастролях в Ливии были. Говорят, что, погибая, человек всю жизнь свою вспоминает. Нет, я думал тогда только об одном - спокойно собраться и не дать волнам себя захлестнуть. Возможно, морская выучка сказалась. А со стороны всё это выглядело довольно смешно. Привезли на гастроли исполнителя главной роли, а он - тонет на виду у всех. По-моему, это весьма комично.

А вот когда прошла череда операций, тут места смешному как-то совсем не осталось. Близкие мне люди стали говорить: надо тебе бросать эту работу, надо уходить. Всё как будто правильно - ведь когда ты стараешься нести миру светлое слово, тьма устремляется на тебя в той же самой мере. Ты попадаешь на стремнину борьбы света и тьмы, и тебя закручивает, потому что грешный ты всё же человек. И тьма мстит тебе беспощадно за каждый шаг к истине. Стоит отказаться от этого пути, и тьма оставит тебя в относительном покое, если ты не будешь ей опасен какими-то своими действиями. А когда ты противопоставляешь ей свет - ты вызываешь огонь на самого себя. Может быть, в этом и есть смысл жизни.

А ещё я мечтаю о небольшом доме в Анапе. Деревянном. Я два дома построил - третий построю. На берегу моря. Со временем в Анапе хотел бы жить. И там - Геленджик. Там благостно. Там - энергетика особая. Там столько всего открывается душе!... Никакая Ялта не сравнится, никакое Сочи. Анапа, казаки рядом, Кубань... Казаки наши кубанские. Со своими законами, со своим укладом жизни. Уж больно тепло мне с ними.

РАДОСТЬ МОЯ

Я боюсь, очень сейчас боюсь нагружать людей теми словами, которые содержат некую отрицательную энергетику. Даже если это великая песня, но там две-три фразы есть, которые могут повергнуть людей в чёрную меланхолию, я стараюсь всё же её не петь. Давно уже наступил у нас переизбыток мрачных переживаний. Это не значит, что только слащавые какие-то песни надо исполнять, только праведные и хорошие. Но образно прекрасные вещи сейчас востребованы! Они нужны исстрадавшимся людям России, которые и так не видят ничего хорошего. Вот стихи иеромонаха Романа. Я знаю, что за ними. Знаю, какая за ним самим судьба. Но светлую радость они несут человеку!

"Радость моя, наступает пора покаянная,

Радость моя, запожарилась осень вокруг.

Нет ничего на земле постоянного,

Радость моя, мой единственный друг..."

Каждая песня его - свет, и каждая песня - это такие образы! Белые церкви. Родник...

"...Если тебя неудача постигла,

Если не в силах развеять тоску,

Осенью мягкой, осенью тихой

Выйди скорей к моему роднику.

За родником белый храм,

Кладбище старое.

Этот забытый край

Русь нам оставила".

Радость моя... - как же это всё просто и замечательно! Чудовищные перекосы современности, чудовищные искажения жизни вокруг - и вот она, душа человеческая, которая противостоит им, сияет...

Когда ты поёшь перед людьми, то ты - на помосте. Пусть этот помост будет на три сантиметра выше от зрительского ряда, но ты на него - взошёл. И ты уже как бы диктуешь какие-то условия, на тебя смотрит не одна сотня людей. И что ты им поёшь с этого помоста, вопрос не праздный. Вольно или невольно ты либо усугубляешь дисгармонию в их душах - либо наоборот: привносишь что-то такое, чего им дорого и знакомо, но чего они лишены. Поэтому мне хочется дать им какой-то свет. Немножко помочь. Словом помочь, взглядом помочь... Сегодня это дорого.

Надо же, чтобы радость была... Человек - Божье созданье. Даже последний преступник - всё равно в нём есть элемент стремления к очищению. Элемент стремления к самоанализу. В любом из нас есть стремление сделать какой-то ещё шаг к тому, чтобы ощутить себя микрочастицей великого горемычного нашего народа. Даже бессознательно, мы стремимся лучше ощутить свою природу, которая растворена именно в этом, нашем мире, не в каком-то другом.

А всё, что связано со смертью, с водкой, с болью, с наркотиками, с могилой - оно всех напрягает, оно выбивает из душевного равновесия и меня самого. Нам всем надо, вместе, встать чуть-чуть над этим. Выше встать. Обязательно - выше. Это совсем не примитивные какие-то вещи... И когда я езжу по Чечне, я пою перед бойцами - светлое. Перед людьми, которые выносят войну на своих плечах и видят много трагического, жестокого. Слишком много для человека видят...

Ой, какие красавцы, какие ребята там. А как поют!.. Они мне, лейтенанты, бойцы, металлическую пластину дали. Её кладут к сердцу, против пули... Должен я был лететь на вертолёте в опасный район - мне протягивают лимонку: "На, возьми. Вдруг в плен захватят. Дёрнешь вот здесь чеку подорвёшься. А то мучить будут". Ну, я же - просто актёр, говорю, боевики узнают, отпустят. "Нет, - говорят. - Возьми... А по фигу им там, актёр ты, не актёр. Им разницы нет. За последнее десятилетие они всё это забыли".

Слетал с гранатой. Отдал потом...

Моя любовь к песне пришла из детства, от мамы. Она замечательно пела. Весёлая, остроумная... Она всегда была заводилой в любых компаниях. Могла, развеселившись, разыгрывать целые спектакли. Хорошо танцевала. Плясала. Играла на балалайке. У нас дома часто собирались гости. До сих пор у меня на слуху русские народные песни в их исполнении. Песни, частушки... Какая благодать чувствовалась в этом! Не знаю ничего лучшего в России, чем русские народные песни! И чаще всего "Липу вековую" мы с матушкой моей на два голоса пели. И "За окном черёмуха колышится"...

Из послевоенного своего детства помню такую картину. Приехал к нам в село земляк знаменитый, из военного ансамбля. Сбежались, конечно, все событие! Он же наверно и петь будет!.. Из последних запасов по домам собрали разной закуски, уставили весь длинный стол в горнице. Дети к окошку с улицы липнут. Деды из уважения у порога курят - в рукав. Ну, выпили все. Гость расслабился чуток. И запел.

Одна песня. Другая... И, замечаю, шум какой-то в горнице пошёл. А там и вовсе: он сам по себе поёт - люди сами по себе разговаривают. И курят уже в открытую. Дым стоит коромыслом, он кашлять начал. Наверно, не курящий был...

И вдруг мама моя с тётей Нюрой, старшей сестрой, запели. "По диким степям Забайкалья, где золото роют в горах... бродяга, судьбу проклиная..." Тихо-тихо запели, а все - смолкли. Деды успокоились. И наступила такая тишина... Невероятная, пронзительная тишина!

И я тогда просто почувствовал разницу, а через много лет - сам хорошо понял, как важно в искусстве, приобретая исполнительское умение, не терять душу. С тех самых пор и влюбился в наши ТИХИЕ песни. И не изменю себе - не хочу "ходить враскарячку", как говорил мой герой из "Очарованного странника" Ваня Флягин. Мы потом так программу назвали - "Очарованные странники". Большую поэтическую программу с ребятами из "Хоруса" сделали. В неё входят русские народные песни, романсы, духовные песни на слова и музыку иеромонаха Романа, Владимира Волкова, Володи Оксиковского, Вани Кононова. Начинается духовное возрождение России. И если песни нашего ансамбля хоть в одном человеке укрепят веру Православную, наша задача будет выполнена...