Фаворит. Американская легенда - Лаура Хилленбранд

Именно в Цинциннати тренер и жокей впервые поняли, насколько силен в коне дух соперничества. Люди, которые не работают с лошадьми, могут презрительно ухмыляться, когда слышат о лошадиной гордости, считая это понятие всего лишь глупым антропоморфизмом. Но такое явление действительно существует. И те, кто тесно связан с лошадьми, каждый день видят подтверждение этому. Лошади, которые по какой-то причине лишаются седока, почти всегда все равно пытаются выиграть скачку. Они стараются захватить лидерство и иногда даже встают на дыбы, когда обходят последнего претендента на пути к победе. Табуны жеребят на левадах по нескольку раз в день состязаются между собой в скорости. И даже старые племенные жеребцы, которые уже по десять лет не выходят на трек, все еще устраивают дуэли, носятся друг за другом вдоль забора конезаводов. Как заметил однажды Джордж Вульф, проигравшие лошади показывают все признаки уныния, разочарования и даже стыда. А победители держат уши на макушке и расхаживают с важным видом. «Хорошей лошади не нужно говорить, когда она выиграла, а когда проиграла, – говорил Вульф{223}. – Они сами это знают. Думаю, они от природы понимают такие вещи». Люди – не единственные живые существа, которые хотят добиться господства и бунтуют, если ими кто-то руководит. Внутренний жар, который прежде приводил Сухаря в ярость и делал неуправляемым, теперь питал его неудержимую волю к победе.

Впервые этот азарт проявился в жаркой борьбе с отличным спринтером Ховарда, жеребцом по кличке Экспонат{224}. Сухарь легко обошел его, но вместо того, чтобы вырваться далеко вперед, замедлил бег, чтобы бежать с ним вровень – но с небольшим перевесом. Экспонат старался изо всех сил, но Сухарь регулировал скорость бега, чтобы сохранять минимальное преимущество. Он словно насмехался над соперником. Так они и бежали почти два фарлонга, пока Экспонат внезапно не остановился. С того дня он отказывался тренироваться с Сухарем.

Этот сценарий будет повторяться на беговой дорожке снова и снова в течение следующих нескольких лет и станет визитной карточкой Сухаря. Конь, казалось, получал какое-то садистское удовольствие от унижения соперников, замедляя бег, чтобы поддразнить их, фыркнуть в морду, позволить соперникам обойти его, а потом рвануть вперед с невероятной скоростью, убивая их надежду на победу. И если другие лошади полагались только на скорость, Сухарь использовал тактику запугивания.

Было очень сложно подобрать Сухарю напарников для тренировок – он поочередно разделывался со всеми лошадьми Ховарда на утренних тренировках, с веселым азартом оскорбляя их чувства. Все лошади конюшни стали его смертельными врагами. Все были крайне расстроены: Сухарь мог вытравить всю радость из карьеры хорошей скаковой лошади. Типичным примером стал прекрасный аргентинский жеребец по кличке Сабуэсо{225}. Однажды утром на тренировке на коротком рывке этому жеребцу удалось победить Сухаря. Он вернулся в конюшню гордый и высокомерный. Поллард жаждал мести. В их следующую встречу спустя некоторое время Поллард похвастался: «Я натравил на него Сухаря». И Сухарь унизил Сабуэсо.

Сабуэсо отказался от еды и не спал несколько дней. «Мы здорово намучились, приводя его в норму, – вспоминал Поллард. – Он хандрил и дулся, словно пытаясь сказать: “Верните меня назад в Аргентину!”» Смиту пришлось прибегнуть к обману. Он убедил Сабуэсо в том, что Сухаря увели из конюшни, и разместил этих коней как можно дальше друг от друга. И когда Сухаря вели мимо денника Сабуэсо, Смит или Поллард закрывали дверь его стойла, чтобы тот не увидел обидчика. «Думаю, аргентинец считал, что того большого коня увезли, – говорил Поллард. – В любом случае, теперь с ним все в порядке. Он славный конь. Такой себе кусок гранита. Но не следует заблуждаться, он все-таки не Сухарь».

Психологические приемы, которыми пользовался Сухарь, создавали некоторые проблемы, не ограничиваясь уязвленной гордостью побежденных. Если конь слишком увлекался, дразня какого-то конкретного противника, то рисковал не успеть набрать скорость, когда остальные преследователи подбирались слишком близко. К счастью, хотя Сухарю доставляло истинное удовольствие поддразнивать соперников и насмехаться над ними, когда ему бросали реальный вызов, все игры и развлечения тотчас заканчивались. К борьбе за победу он относился со всей серьезностью. Когда Смит наблюдал за ним в такие моменты, перед его мысленным взором оживали картины тех времен, когда он ловил мустангов. «Вы когда-нибудь видели схватки двух жеребцов?{226} – заметил он позднее. – Они, казалось бы, ни в чем не уступают друг другу – обычно так оно и есть. Но только в одном из них есть этот последний запас стойкости и энергии, который помогает победить, превзойти соперника. Вот в Сухаре есть такой запас».

После забега с Экспонатом Смит решил, что Сухарь готов перейти на следующий уровень. На быстро развивающемся Западе был популярен гандикап Санта-Аниты. Но все руководство элитного конного спорта находилось на востоке страны. Там же располагались знаменитые конезаводы и конюшни, там же проводились самые престижные соревнования. В октябре 1936 года Сухарь вышел из вагона поезда, ступив на ипподром Эмпайр-Сити в Йонкерсе, штат Нью-Йорк. Конь еще не был готов участвовать в самых крупных скачках на восточном побережье, поэтому Смит заявил его на участие в гандикапе Скарсдейл, призовых скачках среднего уровня. Мало кто из зрителей обратил внимание на Сухаря. Все считали, что у него мало шансов на успех, и, как еще одна лошадь в списке, он был очевидным аутсайдером.

Коню понадобилась всего одна минута и сорок четыре секунды, чтобы зрители поменяли свое мнение. Прокладывая себе дорогу в одном из самых яростных соревнований сезона, Сухарь, повинуясь указаниям Полларда, аккуратно обогнул нескольких упавших из-за столкновения на дальнем повороте лошадей, прошел целый круг, упрямо пытаясь нагнать лидеров гонки. В захватывающей дух борьбе Сухарь низко опустил голову, вытягивая шею, и выиграл гонку, обойдя противников всего на несколько дюймов. Фотофиниш выдал незабываемую картину: плотная группа лошадей стремится к финишной линии, уши плотно прижаты к головам, губы задраны в напряженном оскале. И впереди всех тяжелая, неказистая голова Сухаря. Уши торчат вперед, на морде – самодовольное выражение. Легко!

Спустя неделю Ховард встретился со Смитом. «Давайте поедем в Калифорнию, – сказал он{227}. – Нам пойдет на пользу свежий ветер залива Сан-Франциско». Смит согласился, посчитав, что отдых действительно пойдет Сухарю на пользу.

Проблема заключалась в том, как доставить его в Калифорнию. В тридцатых годах лошадей можно было транспортировать только в железнодорожных вагонах. И такое долгое путешествие становилось тяжелым испытанием: пять дней в гремящем, раскачивающемся, дергающемся закрытом пространстве. Путешествие поездом было настолько утомительным и угнетающим опытом для чистокровных скакунов, что большинство из них никогда не выезжало далеко за пределы своих регионов. Поэтому Смит волновался не без оснований. Тогда, в Саратоге, когда конь увидел вагон поезда, который должен был доставить его в Детройт, он так сильно запаниковал, что пот струей тек по его животу.

Тогда как остальные лошади Ховарда переезжали в обычном вагоне для перевозки животных, Сухарь заслужил роскошные персональные апартаменты. Это был специально переоборудованный пульмановский вагон. Половину вагона покрывал толстый слой соломы, вторая половина была пустой, чтобы коню было где размять ноги. Смит наблюдал, как поведет себя Сухарь. Тот вошел и сразу лег. Он проспит бóльшую часть путешествия{228}. Смит сел в задний вагон и на каждой остановке приходил проверить, как чувствует себя его воспитанник.

Теперь, тридцать лет спустя, они повторяли тот самый маршрут, по которому молодой Ховард ехал на Запад. «Мы вернемся, – сказал бывший веломеханик своим друзьям. – И когда вернемся, вот тогда держитесь!»{229}

Глава 8

Пятнадцать скачков

Сухарь и Роузмонт вместе несутся к финишной черте на состязании за приз в 100 тысяч долларов. 1937 год

(© Bettmann / Corbis)

Шел ноябрь 1936 года. Однажды в среду прохладным утром поезд с пыхтением въехал в Танфоран. Звонко цокая копытами, Сухарь ступил на разгрузочную платформу и остановился, чтобы взглянуть на свое новое место жительства. Пейзаж глаз не радовал. Лучи калифорнийского солнца обнажали унылую картину, окрашенную в темно-серые тона уходящей осени. Несколько работников конюшни суетились на утоптанной земле, готовясь к отъезду. Вокруг недовольно фыркали лошади.

Поблизости стояла кучка репортеров, которые равнодушно разглядывали нового скакуна Ховарда. Они знали, что этот жеребец будет заявлен на участие в гандикапе Санта-Аниты 27 февраля, но посчитали, что у него слишком мало заслуг, чтобы придавать серьезное значение этому событию. Все их внимание было направлено на прославленных чемпионов, а именно мирового рекордсмена Индийского Ракитника и первоклассного скакуна Спецагента. Однако более всего их интересовал великолепный король Востока Роузмонт и, конечно же, победитель Тройной Короны 1935 года Омаха. В те дни лошади с Востока были редкими гостями на Западе, но внушительный размер призового фонда заставил Роузмонта перемахнуть через Скалистые горы. Зная, что в скачке будет участвовать сам Роузмонт, ни у кого и мысли не возникало, что лошадь, которую вел по платформе Том Смит, может составить ему хоть какую-то конкуренцию.