Фаворит. Американская легенда - Лаура Хилленбранд

После того как Сухарь проскакал две мили, двигаясь зигзагами по дорожкам, он полностью выдохся и, тяжело дыша, остановился посреди трека. Всадник сидел в седле, позволяя коню самому решать, что делать. Идти было некуда – только домой. Сухарь повернулся и по своей воле направился в конюшню. Смит встретил его морковкой. Ни Смит, ни наездник не подняли на коня руку, но он хорошо усвоил урок и превратится из норовистого буяна в послушного, довольного жизнью коня. Больше его не станут заставлять делать то, чего он не хочет. И сам конь никогда не будет воевать с наездником.

После той сумасшедшей скачки Смит впервые посадит Полларда на Сухаря, чтобы посмотреть, как тот управится с лошадью. Поллард проехал круг, присматриваясь к жеребцу. Сухарь не требовал никаких усилий со стороны жокея, и он повернул назад в конюшню. Тренер и жокей посовещались. Поллард сказал, что кнут, которым так охотно пользовался Фитцсиммонс, нужно убрать подальше и прибегнуть к нему только в случае крайней необходимости: он заметил, что, если коня принуждать, он будет еще больше упрямиться. И Смит понял, что нашел жокея, который ему нужен.

Они решили, что позволят Сухарю делать то, что ему нравится{212}. Смит распорядился, чтобы Сухаря никогда, ни при каких обстоятельствах не беспокоили во время сна. Конюхам и наездникам приходилось часами стоять у стойла, ожидая, пока лошадь проснется и они смогут приступить к работе. И Сухарь извлекал из этого положения максимум выгоды. «Он просыпается по утрам, как хитрый старый чудак, – рассказывал Поллард. – Знаете, Сухарь, как пожилой джентльмен, не любит вскакивать с первыми лучами солнца. Когда приходишь к нему в стойло, он валяется, словно смятый старый половик, и поглядывает одним глазом, проверяя, понимаешь ли ты, что он старается донести – что он такой больной и несчастный. И ему бы удалось тебя провести, но старый мудрый Том Смит читает его как раскрытую книгу».

Полларду и другим наездникам было велено просто прижиматься к его спине, сидеть в седле спокойно, не натягивать поводья, чтобы конь мог сам выбрать темп. Смит следил, чтобы все тренировки заканчивались у финишной отметки, – таким образом, он приучал Сухаря, что к тому времени, как конь доберется до финишной черты, он должен быть впереди всех остальных лошадей. Скаковые дорожки отмечены столбами, которые указывают наездникам, какая часть мили осталась до финишной черты. Поллард заметил, что с каждым пройденным столбом лошадь старалась бежать все быстрее. Ему не требовалось придерживать или подгонять ее на ранних этапах тренировок. Конь сам знал, что финишная прямая – это именно тот участок дистанции, где нужно выкладываться по полной. «Зачем его подгонять? – говорил позже Поллард{213}. – Он разбирается в столбах лучше, чем я».

В течение следующих недель Поллард и Смит выяснили, что единственной отрицательной чертой Сухаря была его непокорность. Конь развлекался тем, что посреди тренировки мог внезапно затормозить, так что жокей повисал на его шее. А еще у него была странная страсть к ограждению внутренней бровки. Жеребец категорически отказывался бежать, пока не прижимался к ограждению чуть ли не вплотную. Смит считал, что причиной тому была практика Фитцсиммонса тренировать лошадей исключительно по внутренней бровке. Как только Сухаря направляли к внешнему краю дорожки, он притормаживал и из всех сил старался вернуться к внутреннему краю, а иногда, резко развернувшись, кидался к ограждению. Это создавало несколько серьезных проблем. Во-первых, дорожка вдоль внутренней бровки была самой низкой частью чуть наклоненного внутрь овального трека, поэтому там, как правило, застаивалась вода после дождя. Во-вторых, у внутреннего ограждения высока опасность того, что лошадь заблокируют другие участники скачек. Любая лошадь, которая отказывается проходить поворот по широкой дуге, рискует попасть в серьезную беду.

Надеясь нацелить лошадь на отработку скорости и отвлечь от странной приверженности к ограждению, Смит надевал на Сухаря шоры, ограничивавшие его обзор только дорожкой прямо впереди. Он вывел лошадь на тренировку и в то утро, когда руководство ипподрома, стараясь защитить слишком часто используемую внутреннюю бровку трека, распорядилось установить вдоль нее козлы для распила дров, чтобы лошади тренировались на внешней дорожке трека. Пуская лошадь галопом вдоль этих козел, тренер надеялся, что они отучат Сухаря прижиматься к ограждению. Но конь сорвал его планы, пробираясь к ограждению в просвете между ними, сворачивая, чтобы не наткнуться на козлы, и снова прижимаясь к бровке{214}. Смит продолжал гнуть свое, постепенно одерживая верх. Не в состоянии полностью избавиться от странной приверженности лошади к внутренней дорожке, тренер решил использовать ее во благо. Поскольку Сухарь был склонен сопротивляться явным попыткам подгонять его, Смит велел наездникам корректировать скорость лошади легкими поворотами{215}. Когда наездник хотел, чтобы Сухарь бежал быстрее, он направлял его ближе к внутреннему ограждению, а если требовалось притормозить, достаточно было повернуть коня к внешней бровке.

Самым сложным испытанием стало поведение Сухаря в стартовых боксах{216}. Внутри этой металлической клетки он устраивал полнейший ад. Он метался и бился об ограждения, выматывая служителей ипподрома. В этом он походил на своего отца, Морского Сухаря. Чтобы умерить неистовую ярость жеребца, Смит использовал весьма рискованный метод. Каждое утро он заводил коня в стартовый бокс и становился перед ним. Конь начинал нервничать и неистовствовать, но Смит не двигался с места, только поднимал руку и хлопал коня по груди и по плечам – до тех пор, пока тот не замирал. Когда конь останавливался, останавливался и Смит. Когда Сухарь снова начинал рваться, Смит снова похлопывал его. День за днем, каждое утро, тренер повторял этот урок. «Нужно взяться за лошадь и медленно учить ее всему, – позже объяснял Смит{217}. – Именно простое, твердое повторение дает такой нужный результат». Эффект был просто потрясающим. Жеребец стал успокаиваться в стартовом боксе. «Он довольно быстро все схватывает, – сказал Смит. – Он мудрый старый филин». Со временем Смит добился того, что Сухарь мог оставаться в боксе до десяти минут не шелохнувшись.

Смит придавал большое значение тому, чтобы жизнь Сухаря была упорядоченной. Конь получал завтрак, когда просыпался, обычно в половине пятого, позже, часов в пять, чистили стойло и его самого, а в восемь их с Тыквой выводили на утреннюю пробежку. Лошадям нельзя резко останавливаться после энергичного движения, это рискованно. Если после быстрой скачки они слишком быстро остановятся – как говорили старые ковбои, «после жесткой скачки – и сразу мокрым в стойло», – в основной группе мышц может возникнуть мучительный спазм, который называют «сковывание». Кроме того, у них может развиться колика, потенциально фатальное расстройство пищеварения. Именно из-за этого после тренировки лошадям следует снижать нагрузки постепенно, примерно на полмили после скачек, и еще долго выгуливать их шагом. Для Сухаря это означало, что после каждой тренировки его укрывали попоной и, разгоряченного, водили спокойным шагом еще полчаса, пока он не остывал и не высыхал. Потом его мыли теплой водой, высушивали и вели в стойло, где его ноги покрывали мазью и забинтовывали защитными повязками. В одиннадцать у него был второй завтрак, в течение всего дня он жевал сено, а в пять обедал. После этого конь отправлялся спать, и его личный конюх Олли дремал рядом на соломенном тюфяке. Сухаря полностью устраивал такой распорядок дня. Каждый вечер в любую погоду около восьми часов Смит приходил проверять, как у него дела.

Смит дал жеребцу время привыкнуть и научиться доверять ему и Полларду. И Сухарь научился{218}. Когда он слышал глубокий голос Полларда, раздававшийся у дверей конюшни, то высовывал голову в проход конюшни над низкой загородкой стойла, чтобы поприветствовать жокея. Когда Поллард, который называл коня «старик», сидел у стойла и читал газету, пока Сухарь остывал после скачки, конь обязательно тащил своего сопровождающего, чтобы подойти к жокею и обнюхать его ладони. Когда Смит вел коня в стойло, ему даже не требовался повод: куда бы он ни пошел, лошадь следовала за тренером, тыкаясь носом в его карманы. Смит говорил с конем тихо, едва различимым шепотом, называл его «сынок» и лишь легонько похлопывал, когда хотел, чтобы тот повернулся. Сухарь всегда понимал тренера и делал все, что тот просил. В моменты неуверенности конь замирал и искал взглядом Смита, а находя, сразу заметно успокаивался. Смит доказал коню, что тот может доверять тренеру и жокею, и именно доверие стало основой тех испытаний, которые этим троим предстояло пережить вместе в следующие пять лет. «Смит помог коню обрести уверенность в себе, – вспоминал Кейт Стакки, один из берейторов коня. – Он был лучшим лошадником, которого я когда-либо встречал»{219}.