По секрету всему свету - Ольга Александровна Помыткина

Лида, если сможешь.

— Приду, — ответила она, одела шапку и поспешила к выходу.

Парни сидели на той же скамейки и улыбаясь, смотрели на меня. Я же сделала серьезное и дерзкое выражение лица. Поспешила в свою палату. И у меня родилось стихотворение:

Сырая, холодная эта больница.

Повсюду чужие, суровые лица.

Угрюмые стены, из дерева пол.

А старый фундамент уж в землю ушел.

Стара! Сколько лет, сколько зим

Она удивляла терпеньем своим.

Стара!

На следующий день, после обеда, Вику отпустили домой на выходные. Я осталась одна. В больнице стало совсем тихо. Я достала свою тетрадку и стала придумывать стихотворение.

И вот что у меня получилось:

Ох, одиноко, слезы вот польют.

Палаты раздражает неуют.

Зачем решетку вставили в окно?

Здесь, как в тюрьме, и сыро, и темно.

Я не терплю больниц,

Где старомоден быт,

Где немощных лелеют до поры.

Где верх берут — тоска и стыд,

И тело изнывает от жары.

В других палатах — радио, камин,

Светлей, просторней, веселей.

А здесь — тоска.

Да, что тут говорить,

Домой бы поскорей.

Завидую дневным — ночуют по домам,

Теплом согреты, койки их пусты.

Я часто просыпаюсь по ночам

От страшных снов, где войны и кресты.

Потом я походила по комнате, вспомнила свою бывшую подругу Олесю, которой я решила больше никогда не писать. Олеся же мне прислала одно письмо в начале января, но я ей не ответила. И больше она мне не писала.

Походив по комнате, я легла и задремала.

Проснулась уже в сумраке. Встала, чтобы включить свет и услышала за дверью чей-то голос, шаги. Я поспешно включила свет и села на койку.

Послышался стук в дверь, и не дожидаясь ответа, дверь отворилась. На пороге появились парни: Олег, Дима и Алексей. Олег — мой ровесник, очень высокий и худой.

Я не ожидала, что они заглянут ко мне. И мне этого вовсе не хотелось.

— Ну, привет! Чем занимаешься? — спросил смело Алексей.

— Да так, сижу, — тихо выдавила я.

— А что так тихо говоришь? Тебя, что не кормят? Говори громче, — произнес Алексей.

— Ой, здесь еще хуже, чем у нас. Как ты только терпишь? — протянул Дима, глядя на меня.

Парни сели все на противоположную кровать и стали смотреть на меня внимательно, точно на смотринах. Мне даже стало не по себе. Я старалась отвести взгляд в сторону и думала только о том, чтобы они ушли. Но они продолжали сидеть и смотреть на меня. Я тогда соскочила с кровати и пошла к двери.

— Мне нужно взять лекарства, — сходу придумала я.

— Хорошо, — проговорил Дима.

Я вышла за дверь и стала искать повод, где бы протянуть время, пока парни не уйдут. Зашла в туалет. Там было ужасно: пахло мочой и сыростью. Простоять там я смогла недолго, да и дверь постоянно дергали больные. Столпился народ и стал возмущаться: почему так долго.

«А может у меня понос! — подумала я, выходя из туалета. — Вот нетерпеливые».

Я почувствовала, как снова вспыхнуло мое лицо от гнева. Поторопилась в свою палату, не обращая внимания на больных. Там уже никого не было.

Следующие два дня прошли спокойно. Приходила мама и принесла недовязанный мной носок. Я стала его вязать и вздрагивала при каждом шуме в коридоре.

Вскоре, выписали Вику, и стало очень скучно. Мне приходилось рано ложиться спать, чтобы быстрее наступил следующий день.

Но я все чаще вспоминала пристальный взгляд Димы. Его красивое смуглое лицо, с карими глазами и длинными ресницами. И Лида с ним уже успела подружить и рассталась. Такому парню подошла бы очень яркая девушка. А Лида серая мышка и еще медлительная. А я вообще никуда не гожусь.

В один из вечеров, я не находила себе место от тоски. Процедуры все были уже сделаны. Носок вязать при тусклом свете было неудобно. Писать стихи — лень. Да, и в палате по-прежнему было сыро и прохладно. Я решила поболтаться по коридору и кого-нибудь встретить. Больше всего мне хотелось увидеть Диму. Мне нравилась его обаятельная улыбка и нежный взгляд. Но мне, почему-то казалось, что смотрел он на всех девчонок одинаково — нежно и мило. И я его внимание не воспринимала, как симпатию к себе, стойко понимая, что в любви мне не везет.

В коридоре было тихо. Все уже разошлись по палатам.

Я прошла до широкого вестибюля, где стоял телевизор и несколько скамеек для зрителей, которые были пусты. Телевизор был выключен. Я вернулась в палату огорченная. Легла спать.

Проснулась в полночь. Решила выйти в туалет.

В коридоре стоял Дима.

— Ольга, иди сюда! — произнес он встревоженно и нежно.

— Что? — удивилась я. — А сколько время? — спросила я, взглянув на часы, висевшие над дежурным столиком медсестры. Издалека было плохо видно стрелки. — Не поняла?

— Скоро кино будет. Пойдешь смотреть?

— А сколько время?

— 12 часов. Пойдем?

Мы пошли в вестибюль. Там уже сидело несколько человек, в том числе Алексей с Олегом. Мы сели на скамью подальше друг от друга.

«Притворюсь, что очень спать хочу», — подумала я.

Дима подсел ближе и сказал:

— Мне так жалко тебя.

— Да, я сегодня целый день сплю. Выпью снотворного и сплю, — проговорила я.

— Да какой тут может быть сон. Не пей снотворное больше.

— Ага. А когда кино? — зевнула я и прикрыла глаза.

— Во втором часу ночи.

— Во втором часу!? Нет, я пойду спать. Не дождусь, — спохватилась я, точно проснулась.

— А мы тебя разбудим. Я постучу три раза, — сказал Дима.

Алексей и Олег тоже смотрели на меня.

— Если разбудишь, я крепко сплю.

— Разбудим, — произнес весело Дима.

Я пошла в свою палату и услышала смех парней за спиной. Мне даже стало как-то неловко, точно я сделала что-то предосудительное. У меня даже вспыхнуло лицо, ни то от расстройства, ни то от стыда. И немного от злости. От злости на парней.

Но Дима не постучал.

В девять часов утра я пошла на завтрак.

Мрачная столовая с деревянным полом, наполовину побеленными стенами и наполовину выкрашенными в голубой цвет, наводила на меня тоску. Там стояло два длинных стола. Один для мужчин, другой для женщин. Частенько пахло чем-то подгоревшим, жаренным луком и морковкой. Больные постоянно галдели, пробиваясь к раздаче. Повара ворчали и их одергивали. Мне не нравилась эта атмосфера. Мне последнее время совершенно не хотелось есть, именно здесь, где голодные больные, точно стадо баранов, толпились и пробивались вперед к раздаче еды. Я же всегда пропускала голодающих.

Я получила еду и пошла за