Дети восьмидесятых - Светлана Рябцева

Творчество — это единственное, что спасает нас в этой дикой атмосфере. Стараюсь научить творчеству ребят.

Творят на уроках умных вопросов:

— Почему летом бывает град? Ведь вода при такой температуре не должна замерзать!

— Почему на Земле теплее, чем в космосе? Ведь Солнце греет одинаково!

— Почему на коньках нельзя прокатиться по полу, даже если он совсем гладкий?

— Почему все вещи так называются? Например, стол — это «стол», а дерево — «дерево»?

— Почему воду нельзя зажать в руке?

— Откуда все взялось?

Извольте отвечать, С. Л.!

Творим театральную программу на переменах, после уроков. В этом году выступают уже все ребята, правда, кто на большой, а кто на малой сцене, перед своими. Это очень важно. Свои не осудят, если что-то не получилось, наоборот, поймут, поддержат. Зимой впервые выступила Эльмира. Распрямляется ребенок. Дома стало поспокойнее, мать устроилась на работу.

Прорвалась на большую сцену Таня Л. Забавным был ее путь в театр. После первых же успехов одноклассников Татьяна подошла ко мне:

— С.Л., а можно я тоже буду выступать?

— Пожалуйста, выступай.

— А вы мне подберёте сценку?

— Конечно нет.

— Почему?

— Мне некогда. Будь добра, подбери сама.

Обе хитрим. Таня хочет выступать и зарабатывать аплодисменты… не работая. (Вспомним Бобика, который стоит «под крыльце».) Я ещё больше Тани хочу, чтобы она свои богатые артистические таланты направила в нужную сторону, но преднамеренно воздвигаю препятствие на её пути.

Татьяна входит в свою излюбленную роль беспомощного дитяти:

— А как я подберу-у?.: Я не знаю что…

Подхватываю её ноющий тон:

— И не знаю где… и не знаю как…

Татьяна, узнав себя «в зеркале», веселится.

— Таня, ведь тебя же никто не заставляет. Не хочешь — не играй на сцене…

— Хочу, хочу, очень хочу! — энергично.

— А раз так — приходи со своим репертуаром.

И Таня с Наташей нашли чудесное, полное юмора стихотворение Б. Заходера «Никто», с которым обе потом и выступали.

В течение года мы много выступали: перед родителями, на утренниках, в детских садах, перед учителями, перед шефами, в ДК. Записались на радио. Редактор Эльвира Вячеславовна отметила рост:

— По сравнению с прошлым годом — небо и земля! Научились держаться, доброжелательны, остроумны. В творческом плане театр значительно вырос: дети выразительны, с хорошим чувством меры.

Думаю, что Эльвира Вячеславовна просто к нам добра, но небольшие сдвиги есть.

Самое трудное выступление было на утреннике первых классов, а самые большие переживания — не на сцене, а в зале, среди режиссеров, когда на сцене играл наш подшефный класс. Мои режиссеры места себе не находили. Потом Алёша Ш. признался:

— Играть самому намного легче, чем смотреть, как играет твой ребенок.

Они так и называют первоклассников: наши малыши, наши дети. Это очень важная позиция. Человек как можно раньше должен почувствовать себя старшим, сильным и добрым, защитником и покровителем. Когда он видит восхищённый взгляд малыша, он растёт, стирается делать всё, чтобы не обмануть веры, старается стать именно таким, каким его видит малыш.

И в то же время ему самому необходимо смотреть снизу вверх на кого-то из старших, смотреть восторженно и преданно, иметь перед глазами эталон. И чтобы этот эталон тоже был сильным, добрым и умным. И чтобы очень-очень хотелось стать таким же, как он.

Полноценным человек вырастает только при условии включенности в такую цепь в качестве звена. Человек — звено в цепи отношений. У нас же в настоящее время звенья либо валяются где попало сами по себе, либо, что гораздо хуже, включены в порочную цепь унижений и подлости — сверху вниз.

Мне могут возразить, что в любой школе старшие шефствуют над младшими. Кое-где — мoжeт быть, но, как правило, всё это фикция. Шефство существует только в липовых отчетах, в порядке миража. Как, впрочем, многое в школе, начиная от пионерской организации и кончая фактическими знаниями детей.

И у нас были назначенные шефы. Но, во-первых, они ничего не могли дать младшим, поскольку находились на той же ступени развития, хотя учились в V классе (наша школа здорово умеет оглуплять, этого у неё не отнимешь). Во-вторых, мы им были не нужны и не интересны, а необходимость появляться у нас 2–3 раза в год — в тягость. Шефы, неплохие, по крепко обработанные школой ребята, чувствовали моральное превосходство младших, а кому это понравится… Я пыталась поправить дело, но бесполезно: я одна, а там система.

Пришли как-то шефы в апреле рассказать ребятам о В.И. Ленине и его соратниках. Сразу протягивают тетрадку, в которую я должна поставить отметку. Рассказывают безграмотно, нелогично, допускают фактические ошибки. Так и выглядит работа не для души, а для галочки. Второклассники слушают их вежливо, не шумят, в трудные моменты деликатно приходят на помощь: то поправят в фактах, то мысль правильно сформулируют, то дополнят. И ещё подбадривают и успокаивают. Шефы до конца не договорили, засмеялись:

— Да ну, хватит. Они больше нас знают о Ленине.

— А вы хотите знать? Приходите к нам почаще.

Не пришли…

А знают мои дети о В. И. Ленине действительно много, более того, воспринимают его как живого и близкого человека. И это несмотря на полное отсутствие каких бы то ни было стендов. Или благодаря этому обстоятельству.

«Застендованность» школы — это какая-то болезнь. Порой страсть к увешиванию стен стендами и плакатами доходит до абсурда. Во время зимних каникул на одном из заседаний, главная цель которого — не допустить, чтобы учитель, хотя бы в каникулы, остановился и поразмышлял о детях, о своей работе, нам рекомендовали (попробуй не: выполни рекомендацию!) сделать:

1) стенд к знаменательной дате;

2) стенд к еще одной, менее знаменательной, дате;

3) классный уголок (то, что в нем обязательно должно быть, займет половину стены);

4) календарь природы и труда;

5) уголок чтения;

6) экран соревнования;

7) уголок «Учись учиться»;

8) уголок «Сегодня на уроке».

И т. д.

При самых скромных подсчетах все это великолепие займет все стены, окна, дверь и даже часть потолка.

Закончив перечисление всех деталей «правильного оформления класса», мудрые методисты посоветовали нам не загромождать класс стендами, ибо детей ничто не должно отвлекать на уроке.

Ещё нас обязали оформить кучу альбомов по разным темам: собирание, вырезывание и приклеивание картинок, оказывается, со страшной силой воспитывают детей.

Польский поэт С. Лец говорил, что всегда найдётся эскимос, который напишет инструкцию для жителей Конго о том, как уберечься от жары…

У нас стендов не было: я их постепенно из класса выживала, несмотря на их бурное сопротивление. Были только цветы на стенах и выставка рисунков. Но зато с полной нагрузкой работала магнитная доска. И папки в шкафу не пылились. Все необходимые материалы были перед детьми. Они вызывали большой интерес, рождали споры, обсуждения. Но как только материал переставал работать, я тут же его убирала. Ведь если то, что ты уже усвоил, продолжает торчать перед глазами, продолжает воздействовать насильно, оно становится источником недовольства и раздражения. Действует, но уже со знаком «минус». А я не могу допустить, чтобы фотографий, репродукции картин выдающихся художников, рассказы о Революций, о Победе, о замечательных людях мозолили детям глаза, вызывали негативную реакцию. Каждая такая встреча должна быть праздником.

Высокие комиссии подобными материями не интересовались. Их занимал только один вопрос: сколько стендов? И доказать свою правоту было невозможно, меня просто не слушали. Точка зрения комиссий поражала монументальностью: есть инструкция, всё, что в ней написано, хорошо, всё, что ей не соответствует, плохо. Со всеми вытекающими последствиями: нарушает… не выполняет… проявляет аполитичность. Поговорить про творческий подход можно, на этот счёт тоже есть инструкция. Поговорить, но не более. Но ведь тут и творчества-то никакого нет, обыкновенный здравый смысл.

Вообще такой уровень руководства школой и контроля просто пугает. Любой чиновник при малейшей опасности начинает кричать, что вы обижаете — уже обидели! — Советскую власть, хотя вы всего лишь щёлкнули его, чиновника, по носу. Методика, раздувшись от сознания своего величия, претендует на вселенскую мудрость и пытается уверить нас в том, что всё знает наперёд, всё, что может произойти, давно предусмотрела и даже выдала рецепт: принимать по две беседы три раза в день. То, чего нет в методике, не существует. Даже если находится перед глазами.

Самое первое столкновение с методистом запомнилось мне надолго. Она, посмотрев урок изобразительного искусства, отметила его положительные стороны, но сделала и замечание: