Дети восьмидесятых - Светлана Рябцева

— Вот откуда двойка: виновата Зойка!

Наташа, с обидой:

— Мы же не оправдываемся! Сами виноваты!

Кодирование ни в коем случае нельзя противопоставлять развитию устной речи. Одно другому не мешает, напротив! Речь мы развиваем постоянно, используя разные методы. Здесь вопрос меры. Где надо, ребята могут подробно, четко и ясно изложить суть вопроса, а в другом случае уместно ограничиться намёком.

Конечно, далеко нам ещё до отличных результатов, но мы — на правильном пути.

В конце концов все ребята (в разной степени) научились понимать язык взглядов и движений. И театр наш перешёл — в полном согласии с диалектикой — на новый качественный уровень. Дети почти самостоятельно, с минимальной моей помощью, открыли, что можно параллельно передавать речевыми средствами одну информацию, а пластическими — другую, причём противоположного содержания. И что столкновение их порождает комический эффект. И что слова могут солгать, а движения скажут правду, надо только суметь их понять, «прочитать».

(Не ожидала, что дети 8–9 лет на такое способны. И вообще прихожу к выводу, что возможности детей безграничны. Это мы мало что можем им дать.) И вот на этом новом уровне понимания, режиссерском и исполнительском, мы продолжали работу.

Есть у Л. Фадеевой маленькое стихотворение «Непосильная работа»:

Это только дошколятаБез работы бегают,А ребята-октябрятаВсе работу делают.

Каждый знает, что онаБыть посильною должна.Я хожу и рассуждаю:Что мне делать из работ?

Непосильная, я знаю,Двигать шкаф или комод,А посудомойная, мусорвыносильная,Пылевытиральная — это все посильная…

Но пока я рассуждала,По квартире бегала,Всю посильную работуМама переделала!

И вокруг — какая жалость! —Непосильная осталась.

В тексте заложены богатейшие возможности, и мы должны их выявить и взять на вооружение. Отмечаю для себя подзаголовок: «Монолог лицемера-демагога». С этой позиции начинаем работу.

Ребята трудились очень активно и заинтересованно (значит, и этот высокий уровень трудности для них вполне доступен!), спорили, вносили ценные предложения. И вот что получилось.

Мама (Лена К., у неё роль без слов) устало убирает в комнате. На первом плане из угла в угол ходит дочь (Лена М.), жестикулирует по мере надобности, но в основном держит руки в кармашках платья. «Правильным» голосом говорит «правильные» слова. В то же время изо всех сил старается не увидеть мать с ее заботами. А не увидеть то, что перед глазами, — надо постараться! Дочь, желая продемонстрировать свой трудовой энтузиазм, изложенный в декларации, подходит к пианино и вроде бы пытается плечиком сдвинуть его с места. С притворным огорчением разводит руками: сами видите, товарищи, не по силам бедной девочке этакий труд! Нечаянно опирается рукой на крышку пианино — вся ладонь в пыли. Торопливо отряхивает руку, делая вид, что ничего не заметила. Мать видит её уловку, подходит, вытирает пыль, укоризненно смотрит на дочь. А дочь продолжает демагогическими речами заглушать в себе голос совести. Все сделав, мать уходит. Дочь старается изобразить огорчение «по поводу отсутствия» горячо любимой работы, но не в силах сдержать довольную улыбку, которая расползается по лицу.

Обе Лены сыграли прекрасно. Мы собственными усилиями вскрыли уловки и хитрости ещё одного нашего врага — лицемерия. Теперь дети смогут опознать его при встрече, сумеют противопоставить ему свою позицию, потому что во время такой работы ума и души у каждого ребенка образуется свое отношение к происходящему, вырабатывается гражданская позиция. И позиция эта проявляется на деле.

Ставили мы сценку по стихотворению С. Михалкова «Одна рифма» («Шёл трамвай десятый номер по Бульварному кольцу…»). Стихотворение заканчивается фразой «Старость нужно уважать». Повторяем сценку раз, другой… Вроде бы делаем всё правильно, но… что-то не так. И вдруг, неожиданно для меня и, наверное, для себя тоже, безо всякого предварительного обсуждения, спонтанно исполнители играют другую концовку, да так дружно и слаженно, как будто она была заранее отрепетирована. Двое пассажиров трамвая подхватывают пионера Валентина под руки и выносят под его возмущённое бормотание: «Куда вы меня несёте?! Это же не моя остановка!» (В роли Валентина — Дима Л., тот самый новенький, который сожалел в начале года, что «не тянет».) Еще двое заботливо усаживают старушку на освобождённое место и тут же поясняют:

— Ну, сколько можно на него смотреть?! Надо же навести порядок!

Вот чего, оказывается, не хватало в сценке: действия, дела! Ребята настолько глубоко вошли в предлагаемую ситуацию, прочувствовали её, что не выдержали, вмешались, перекроили по-своему, в соответствии со своими представлениями о справедливости. Причём все вместе, не сговариваясь, на едином порыве. Это уже активная позиция. Но тут ещё надо отдать должное Кате, она играла старушку. Задача перед ней стояла чрезвычайно сложная: сыграть старушку так, чтобы никто не засмеялся, а в нашей смешливой аудитории к этому, один путь — все должны увидеть старость, которой трудно разогнуться, трудно передвигаться, которую клонят к земле возраст и болезни. И никто не должен увидеть Катю — в школьной форме и с косичками. Катя справилась, как до неё, ещё в прежнем моём классе, справилась Лена Лысак. (Всё же правы методисты: мне всё время попадаются только замечательные дети!)

Активная позиция проявляется не только на театральных занятиях. Ребята перестали ссориться, стали добрее и терпимее друг к другу. Часто проявляют инициативу — помогают первоклассникам (не только «своим») дежурить в столовой, те пока ещё убирают медленно и неуклюже. Приходят на помощь без всякой просьбы, только увидев, что кому-то трудно.

Но всё хорошо в меру, и мне опять придётся проследить, чтобы прекрасное качество — отзывчивость — не превратилось в потакание бездельникам.

Дружат Инна и Наташа. Наташа сломала ключицу, и Инна взяла на себя уход за подругой: одевала её, застегивала пальто, завязывала шапку и шарфик, носила оба портфеля в школу и из школы. Опекала Наташу заботливо и радостно. И Наташа настолько привыкла к этому, что, когда всё зажило и ей можно было делать всё самой, по-прежнему как должное принимала помощь Инны.

— Наташа, почему теперь-то твой портфель носит Инна?

Наташа:

— А ей нравится. Пускай…

Инна:

— Да ничего, мне не трудно!

Дружбе тоже приходится учить…

Дома мамы не нарадуются: дети становятся внимательными, предупредительными, стараются помочь по хозяйству.

И хотя положительные сдвиги уже заметны, до идиллии, конечно, далеко.

Вот пожалуйста — подрались Антон с Денисом. Начали в столовой после того, как я ушла в класс, «додирались» в коридоре. Всеобщий ажиотаж, поскольку драка у нас — явление чрезвычайно редкое.

— На какую тему дерёмся?

Надулись, пыхтят и сопят, но тему не сообщают. Оказывается, драка просто так, без темы. Один нечаянно на ногу наступил, другой стукнул — оба хороши.

— Нет, граждане, не признаю я таких драк. И оправдать не могу. Сколько раз в прошлом году вы меня нечаянно толкали да на ноги мне наступали! Ну, представьте, что я всякий раз бросалась бы драться с Антоном или Денисом!

Смеются все, даже драчуны, у которых перышки уже, улеглись. И правда, интересная картина могла получиться.

— Драка обязательно должна быть тематической! Например, хулиган обижает кого-то слабее себя — малыша, девочку или даже ровесника. Ты заступился. И если обидчик слов не понимает, может получиться драка. А то, что у вас произошло, — просто безобразие.

Я возмущена, что никакое содержание они воплотили в дикую форму, демонстрирую свое отношение — в негодовании ухожу. Насколько помню, это была последняя беспричинная драка. Вообще же вопрос формы и содержания чрезвычайно интересен.

На перемене короткая схватка, в несколько секунд, но сами её тут же прекратили. Сверкают взглядами, Шмыгают носами.

— В чём дело?

Сережа В.:

— Он мне на ногу наступил! И даже не извинился!

Вася:

— Ага, это же не я, меня толкнули! Я хотел извиниться, а ты сразу полез драться!

Явный прогресс. Но поскольку весь диалог в повышенном тоне, я его подхватываю и, чтобы показать воюющим сторонам всю абсурдность темы подобного диалога, подсовываю столь же абсурдную форму. Говорю напористо, энергично:

— На ногу? Наступил?!! Джентльмены такого не прощают. Всё, дуэль, только дуэль!

Почти весь класс тут как тут: намечается что-тo необычное, а уж этого они не пропустят. Обращаюсь к зрителям:

— Товарищи, тут у нас сейчас состоится маленькая дуэль. Надо срочно вооружить противников. Скорее товарищи, а то они передумают.