Дети восьмидесятых - Светлана Рябцева

— Не зря говорят: «Прав не тот, кто прав, а у кого больше прав».

— А если выступить? Сказать на собрании и написать в газету?

Вы что, как маленькая! Съедят! А работу-то жалко терять. И потом, кто детей учить будет, инспектора, что ли?

Смеются: до того нелепым кажется подобное предположение.

— Амонашвили пишет, Ильин пишет, другие… Такие умные статьи, глубокие мысли — а что меняется? Статьи сами по себе, а жизнь сама по себе.

Сторонников у меня здесь нет. Грустно. Никто не поддержит, хотя внутренне согласятся. А некоторые с любопытством наблюдают за моим единоборством с бюрократической машиной. Все держат нейтралитет. Им кажется. Но ведь вопрос стоит только так: восстать или подстроиться. Третьего-то не дано! Выбор делать всё равно придётся.

А. Франс писал: «Учиться можно только весело. Искусство обучения есть искусство будить в юных душах любознательность и затем удовлетворять её: а здоровая, живая любознательность бывает только при хорошем настроении».

Наше начальство раздражается при виде радостных лиц детей, оно на дух не выносит детей свободных, весёлых, раскованных. Делает всё возможное, чтобы они оцепенели.

Как сохранить в детях чувство свободы, радостный, мажорный тон отношений в такой атмосфере? Возможно ли существование оазиса в пустыне? И не пойдут ли прахом все наши усилия уже через год? Не знаю…

Для меня выбора нет, точнее, он давно сделан. Будем бороться до конца.

Год третий

31 августа. Перекличка. У входа в школу перемещаются шумные толпы. Три месяца не виделись! В жизни детей это очень большой срок. Они вытянулись за лето, загорели, повзрослели. Изменились лица. А сколько у каждого новостей! Мои летят навстречу, окружили, подпрыгивают, повизгивают от радости, но дистанцию соблюдают, обниматься не бросаются — школа! Я тихо радуюсь — соскучилась. Подпрыгиваю и повизгиваю, но только внутренне, иначе вроде несолидно.

Выясняется, что ушёл от нас Денис, — семья получила квартиру. Жаль, он такой интересный. Поначалу отношения с ребятами складывались у него трудно. Всякое бывало. Но потом всё наладилось, и на вопрос анкеты (в конце II класса) «Хочешь ли ты учиться в нашем классе?» Денис ответил: «Да! Да! Да!»

Чтобы мы не очень тосковали без Дениса, заботливая администрация привела Женю Т. и Сережу Д., оставленных на второй год. Серёжа — со справкой от психиатра и условием: если не потянет — во вспомогательную школу. Мальчик без мимики, с застывшим лицом. Женя — вёсь какой-то перепуганный, зажатый.

И вот начался наш последний учебный год.

В сентябре класс выглядит, как машина на последней стадии перед отправкой в металлолом: расхлябанный, раздрызганный, грубый. Строиться разучились. Соберутся толпой и тычутся друг в друга. Движения развинченные, походка шаркающая, руки в карманах, подтянутости как не бывало. Никого не видят и не слышат, каждый сам по себе. Почти все хорошие привычки, с таким трудом выработанные, утрачены.

Таблицу умножения забыли, читать разучились. А некоторые особо выдающиеся личности умудрились забыть, как правильно буквы пишутся. Докатились!

Но всё это не так страшно, как кажется. Через три недели войдём в колею: в сентябре всегда так. Хуже другое — изменился общий настрой. Стиль отношений стал хамски-истеричным. Дети за три месяца впитали всё, что только могли. А такой стиль принят в нашем городе, во многих семьях — тоже. Над нами поселились новые соседи, и тёперь я получила возможность наблюдать процесс образования такого стиля. Ребёнок без конца визжит, вопит, швыряет игрушки, топает, бесится. Точно так же ведёт себя и мать.

То же в аэропорту. Регистрация билетов.

— Ложьте ваши сумки! Чё вы зеваете-то! Ложьте, вам говорят!

В фирменном магазине в центре города.

— Печенье свежее?

— Ха! Она ещё спрашивает! Да его вообще не бывает в продаже! Чё спрашивать-то!

В автобусе. Молодые и резвые — старушке:

— Куда лезешь, старая?! Дома надо сидеть! И без тебя тут тесно!

В школе как обычно. Процветает всё, что процветало. Противоречия обострились до крайности. Смягчить их невозможно, так как это не борьба характеров, а борьба мировоззрений. Директор и завуч перестраиваться в связи с реформой не собираются, более того, они намерены до последнего отстаивать своё право посылать вышестоящему начальству розово-голубые отчёты, право и дальше закрывать глаза на реальную жизнь школы, доведённой до полного развала. Я намерена отстаивать свою позицию. И тоже не отступлю. И детей не отдам.

А.С. Макаренко писал, что если в педколлективе нет общей позиции по ключевым вопросам, то не может быть и воспитания. У нас не то что нет общей позиции, у нас позиции диаметрально противоположные и более того — антагонистические. Получается, что работа моя не имеет смысла? Но ведь еще Маркс и Энгельс писали: «…обстоятельства в такой же мере творят людей, в какой люди творят обстоятельства».

Люди мы или нет?! Ну так вспомним, что уже знали и умели, и пойдём дальше. Творить себя и создавать человечные обстоятельства. Ведь я не одна, нас сорок.

Но сначала надо привести в чувство 39 моих соратников, которые напрочь позабыли даже вежливые слова.

Построились. Собрались идти домой. Я стою в дверях.

— Не пущу. А вы постойте и поразмыслите: «Почему это С. Л. никак не может с нами расстаться?»

Тон насмешливый. Взгляд ироничный. Пауза — «булыжник».

Дети непонимающе смотрят на меня и переглядываются. Шарят взглядами по потолку.

— О, это мысль! Именно там завтра и напишу.

Жду. Они мучительно напрягают мозги, вспоминая забытые за лето слова, потом радостно, вразнобой:

— До свидания!

Я (с облегчением):

— Наконец-то вспомнили! Молодцы, без подсказки. Надо будет завтра встать так же в дверях и перед уроками.

Смеются:

— Не надо, мы уже вспомнили!

— Мы сами поздороваемся!

— Замечательно! Значит, я могу быть спокойна?

— Да! Конечно!

Назавтра каждый, входя в класс:

— Здравствуйте!

Дальше включается саморегуляция коллектива. Входит Гоша, молча идёт к своей парте. Все хором:

— Здравствуйте, Гоша!

Он смущенно улыбается, здоровается. И тут же включается в игру:

— Здравствуйте, Егор!

Урок физкультуры. Ведёт его в коридоре Валентина Николаевна. Урок идёт спокойно и деловито. Я отдыхаю в классе (хотя проверку тетрадей в начале сентября с большой натяжкой можно назвать отдыхом). Но вот звонок с урока, и дисциплинированный класс куда-то подевался; вместо него в кабинет, топоча и хрюкая, врывается дикая крикливая орда.

Куда дели моих замечательных детей?!

Потом, когда они переоделись и угомонились, говорю:

— Видели в киножурнале «Ералаш» сюжет «Антракт»?

Смех, оживление. Видели не все.

— Сидят в зале детки-паиньки, такие воспитанные — загляденье! Но вот антракт, и они с воплями, сметая всё на своём пути, несутся лавиной в буфет. Но я все думала: где же сценарист видел таких детей?

Пауза, На лицах — напряжённое ожидание.

— Теперь знаю где.

Хохочут.

— Мы больше не будем!

— Да, мы будем за собой следить.

— Приятно слышать. Ещё приятнее было бы увидеть на деле.

Наконец-то перелом. И намёки помогли, и ирония. А главное, я ставила им в пример… их самих. Напоминала, какими они были. Очень действенное средство: вроде стыдно быть хуже себя самого, регрессировать, двигаться назад, к обезьяне.

Летом почти не читали: столько находилось других увлекательных дел! И теперь мямлят нечто невразумительное. Сами от своего чтения не в восторге, поскольку привыкли критически себя оценивать. А от этого языки ещё больше заплетаются. Зациклились.

Надо заменить доминанту. Сейчас дети сосредоточены на самом процессе чтения. А процесс-то и не идёт. Даю задание «вопрос — ответ». Для того и другого надо несколько раз пробежать глазами текст, выбрать необходимое, отбросить ненужное, добавить свое. И дело пошло. Оттаяли и, занявшись делом, забыли о самокопании.

Почерк налаживается. Почти у каждого рука вспомнила, что умела раньше. И математика в норму вошла.

Пыхтят мои «старички», стараются быть достойными сами себя. Но зато новенькие! Они боятся работы, терпеть не могут работу, хотя даже понятия не имеют, что же такое настоящая работа.

Один из них, Сережа Д., не написал пока ни одной самостоятельной работы, не выполнил ни одного задания самостоятельно. А ведь для него всё это — повторение уже изученного. О дежурстве, если никто не давит, не стоит над душой, — тоже ни малейшего представления. Отсидел 4 урока, сумку в руки — и бежать. Нас он сторонится, как мне кажется, относится с опаской. Что он за человек — пока не знаю. Кто знает ребёнка лучше матери! Встретились, поговорили. Она плакала и жаловалась, что он ничего не желает делать дома, не хочет учиться. А я злилась. Вместо того чтобы любить своего сына, заботиться о нём, помогать взрослеть, воспитывать хорошие привычки, она хнычет и жалуется на него чужим, в общем-то, людям. Взрослая — на маленького, мать — на сына. Обвиняет его во всех грехах.