Империя Рюриковичей (V-XVI вв.). Русская экспансия - Сергей Владимирович Максимов

1015 г. он находился в изгнании.

Ярослав нанял варягов и готовился воевать с Борисом, у которого, в свою очередь, созрело встречное намерение выгнать брата из Новгорода. (Братья хотели выяснить отношения, как подобало русским князьям.) В 1015 г. войска Бориса и Ярослава сошлись в сражении, победу в котором одержали варяги и новгородцы Ярослава.

Борис вынужден был уступить старшему брату трон, но не оставлял надежды в скором времени отыграться. Он дважды штурмовал Киев с печенегами и в ходе второй попытки лишился не только жизни, но и головы, которую ему отрубил норвежский витязь Эймунд.

Скандинавская сага полна полунамеков, из ее текста не выведешь, по чьему приказу действовал Эймунд. Но разве он служил не Ярославу? Разве не его приказы должен был исполнять? Кстати, приблизительно в то же время при столь же подозрительных обстоятельствах были убиты Глеб и Святослав Владимировичи288. Дерзость и поспешность свершенных преступлений наталкивают на мысль об их едином заказчике.

Святополк находился в то время в Польше. На таком расстоянии, учитывая минимальные сроки и рудиментарные средства связи, убийства не организуешь. Но «польский зять», скорее всего, был в курсе происходивших событий. Как у старшего из Рюриковичей, у Святополка тоже были династические права, и, заручившись поддержкой Болеслава, он решился воевать за киевский стол.

Пока в Польше шли сборы, семейство Владимировичей потеряло уже трех братьев.

Лишь летом 1018 г. к Киеву подступили польско-немецкие полки во главе с Болеславом Храбрым и князем Святополком. Ярослав позорно бежал от них в Новгород, а оттуда хотел дезертировать в Швецию. Лишь гневная вспышка новгородцев, разбивших в ярости княжеские ладьи, вынудила Ярослава возобновить войну против Святополка, которую поначалу он считал бесперспективной.

14 августа 1018 г. Святополк торжественно вступил в Киев, где был встречен жителями как законный и, может быть, даже желаемый великий князь.

Через три месяца поляки и немцы вернулись домой. После их ухода к Киеву подошли варяго-новгородские полки Ярослава. В битве у Любеча северяне разбили ослабленную армию Святополка289.

Законный правитель Киева снова «бежал в Ляхы»290 и погиб там при невыясненных обстоятельствах.

Филадельфия

Описанные выше деяния русских князей наглядно демонстрируют нам, что никакой братской любви между ними не было и не могло быть. Они, как новорожденные гиены, начинали грызть друг друга с первым прорезавшимся зубом.

И, тем не менее, убийство трех князей (Бориса, Глеба и Святослава), совершенное их родным братом, было для Русского Дома явлением экстраординарным. (На совесть Ярослава надо бы отнести также оболганного им Святополка, обреченного на смерть в изгнании, и длительное заключение брата Судислава, уцелевшего в ходе усобицы 1015–1018 гг., которого Ярослав на четверть века упрятал в застенок291.)

Дурной пример, как известно, заразителен. Чтобы не дать ему развиться, сохранить единство и удержать власть в своих руках, Рюриковичи должны были сделать подобное явление недопустимым.

Ярослав, которого после того, что он сделал со своими братьями, следовало бы назвать не «Мудрым», а «Кровавым», понимал это не хуже остальных. Правящая династия нуждалась в защите от саморазрушения.

И вот главный виновник трагедии делает неожиданный шаг. По его приказу Бориса и Глеба канонизируют как первых на Руси христианских святых. (Ярослав словно забыл о тех христианах-варягях, которых четверть века назад растерзала языческая дружина Владимира I.) Для него было важно, чтобы Борис и Глеб получили максимально высокий статус среди загробных обитателей христианского рая, как люди, пострадавшие за стопроцентную приверженность семейным традициям.

Ярослав вознамерился внушить Русской династии идеалы филадельфийской (читай, братской) любви и родственного взаимоуважения.

Борис, Глеб и Святослав погибли не за веру. Все трое стали жертвой политического убийства292. Но, в итоге, Борис, а заодно с ним и Глеб, обретают мученическую праведность за то, что предпочли «непротивление убийству, руководствуясь братской любовью»293.

Ярослав пытался утвердить в русском семействе «нормы праведного правителя», для которого верность родственному долгу превыше корыстных интересов и политической гордыни. Консолидация княжеского семейства вокруг идеи братского соправления казалась на тот момент лучшим рецептом от раздоров. Используя его, Ярослав надеялся прочертить жесткие моральные границы.

В случае удачи это позволило бы максимально сократить вспышки вражды между князьями и укрепить их влияние на подконтрольных территориях. Превращение Бориса и Глеба, павших жертвой кровавой семейной распри, в страдальцев за принципы «филадельфии» делало их сакральными покровителями династии Рюриковичей. Тем самым русские князья – по сути своей захватчики и оккупанты – превращались в охранителей семейного (или, точнее, корпоративного) спокойствия.

Одновременно, как христианские мученики, Борис и Глеб становились небесными покровителями русского православия.

Вместе с ними Рюриковичи всей семьей приобретали черты законных правителей «русской земли», понимаемой как территория без определенных границ, пространственными пределами которой были православные форпосты – монастыри, возведенные на рубежах с языческим миром и указывающие князьям направление дальнейшей экспансии.

Уже при Ярославе Мудром слова «русский» и «православный» воспринимались как синонимы, а сама христианская религия в первую очередь отождествлялась с правящим княжеским родом и его знатным окружением294. Славяно-финская деревня была чуждой этому «просвещенному» миру, привнесенному извне, навязанному и мало кому понятному.

И все же политическое доминирование руси и их территориальная власть делали свое дело: население постепенно приучалось видеть в русском князе законного сюзерена, а в русской княжеской корпорации – богом данную форму правления.

В любом случае, благодаря задумке Ярослава, на Руси стало возникать внешнее единство власти и общества, настоянное на христианской закваске.

После смерти Ярослава Мудрого целостность братского соправления нарушилась и принцип «филадельфии» был растоптан его сыновьями. Молодые Ярославичи схлестнулись друг с другом в новой родственной войне, на которую пошли вопреки воле отца.

Впрочем, посев, сделанный Ярославом, дал некоторые всходы. За время, прошедшее от киевского восстания 1068 г. до Любечского съезда 1097 г., у Ярославичей складывалась специфическая концепция «правильной власти».

В согласии с ней высшее положение в династии принадлежало князю, получившему божественное благословение Бориса и Глеба295. Остальные Рюриковичи должны были добровольно подчиняться сакральному «старейшине» и господину296.

К сожалению, даже такое понимание принципа «филадельфии» долго не продержалось.

Авторитет Бориса и Глеба, абсолютизированный Ярославом, все чаще использовался его детьми для обоснования своих прав на политическую власть. Чем больше времени проходило со смерти Ярослава Мудрого, тем более значимой в межкняжеских отношениях становилась воинская доблесть святого Бориса, а его братское смирение уходило на задний план297.

Ярославичи реформируют русскую корпорацию: очередь старшинства или принцип отчины?

Под конец жизни Ярослав Мудрый владел всеми землями древнерусской империи, но война его сыновей показала, что великокняжеский «монархизм» был всего лишь случайностью в управленческой практике русской корпорации