Обратная сила. Том 3. 1983–1997 - Александра Маринина

Старший лейтенант Орлов очень хорошо умел строить из себя идиота служаку и пользовался этим умением по мере необходимости.

До кадровика, кажется, начало что-то доходить. Он сурово нахмурился и с укоризной посмотрел на следователя.

– Зачем ты так, Орлов? Ты же опытный следак, не первый год работаешь, чего ты ломаешься, как барышня на свидании?

И снова Бориса передернуло от этого со смаком произнесенного «следак».

– Товарищ майор, я только отвечаю на ваши вопросы. Да, дело о группе спекулянтов, задержанных возле Дворца культуры имени Горбунова, находится у меня в производстве. И – да, среди задержанных имеется гражданин Шальков. Других вопросов вы мне не задавали, и каких ответов вы теперь от меня ждете, я не понимаю.

Лицо зама по кадровой работе медленно налилось кроваво-красной яростью.

– Значит, не поможешь парню? – процедил он.

– Никак нет. В рамках предоставленных мне законом полномочий не имею такой возможности.

– И не боишься, что его отец тебя закопает по самую макушку? Больно ты храбрый, Орлов, не к добру это. Или ты, может, думаешь, что ты самый умный и самый хитрый?

– Я не храбрый, не умный и не хитрый, товарищ майор. Я просто честный. Разрешите идти? У меня опознание назначено.

– Иди, Орлов. Но как бы тебе об этом не пожалеть. Если передумаешь – заходи.

Борис развернулся и, печатая шаг, пошел к двери. Но в самый последний момент не удержался, обернулся и произнес свою любимую фразу, почерпнутую из американских фильмов, которые удалось посмотреть в период ухаживания за Таней:

– Ничего личного.

* * *

Судебная истина (как и всякая, впрочем, другая!) дается нелегко… и в уголовном деле недостаточно быть только невинным, надо еще уметь по суду объявить себя таковым! Подвиг самооправдания так же труден для невинного, как и для виновного. И для того и для другого формы и условия те же. Им одинаково не верят, они одинаково сидят на скамье подсудимых, которая имеет свою особую не написанную еще психологию. Этого не должен забывать ни один судья. Соблазн осудить, когда самоуверенно судишь, очень велик.

Из защитительной речи Н. П. Карабчевского на судебном процессе по обвинению братьев Скитских

Предписанные докторами ежедневные пешие прогулки неожиданно быстро вошли у Александра Ивановича Орлова в привычку. Он, прежде проводивший свободное время в кресле или на диване, в кино или театре и предпочитавший передвигаться на автомобиле, вдруг стал чувствовать, что ему чего-то не хватает, если не отгулял в среднем темпе как минимум час. Участковый терапевт предупредила, что до конца июня больной Орлов может даже не мечтать о закрытии больничного, а заведующий юридической консультацией сказал, что без оформленного больничного листа юрисконсульт Орлов не может заключать соглашения о принятии защиты, потому что официально его на рабочем месте нет.

– Саня, это очень удачно получилось, – уговаривала мужа Людмила Анатольевна, – маклер подыскивает нам варианты обмена, люди будут приезжать смотреть нашу квартиру, а ты всегда можешь быть дома в нужный момент. С моим расписанием это трудно, у меня же то очники, то вечерники, то заочники, то заседание кафедры, то ученый совет. Если бы еще и ты сейчас работал, мы бы замучились…

В этом была своя правда, и Орлов смирился. Профессиональная карьера не пострадает, а жилищный вопрос решать необходимо. Каждое утро он созванивался с маклером, выяснял, нужно ли сегодня быть дома и в котором часу, проводил «смотрины», если они были назначены, и отправлялся на прогулку, поставив перед собой задачу как можно лучше изучить свой микрорайон. Ответить на вопрос: «Зачем это нужно, если они собираются в ближайшее время переезжать отсюда?», Александр Иванович не смог бы. Просто ему хотелось, чтобы прогулки не были совершенно бесцельными. Петляя по проходным дворам и сворачивая то вправо, то влево, он старался запомнить, где находятся прачечная, химчистка, сберкасса, музыкальная школа, магазин канцтоваров, с изумлением констатируя, что ухитрился прожить здесь много лет и не знать, куда относить белье в стирку или где купить блокноты. Всем этим всегда занималась Люсенька, а после ее ухода – Танюшка и Боря. Сам Орлов хорошо ориентировался только в продуктовых магазинах, умел правильно выбирать мясо для любого блюда, знал, в каком «молочном» чаще всего бывает майонез, почему-то ставший дефицитом, и всегда безошибочно помнил, в котором часу в булочную привозят свежий, прямо из пекарни, хлеб. Этим его участие в домашнем хозяйстве и ограничивалось.

Регулярные променады открыли Александру Ивановичу еще одно незнакомое ранее явление: оказалось, что мерная длительная ходьба помогает ему думать. Мысли его постоянно крутились вокруг жены и дочери, все прочее занимало Орлова куда меньше. Как вести себя с Люсей? Нужно ли выстраивать новые отношения с ней или оставить все, как было до ее ухода? Нужно ли спрашивать ее о чем-то? И самое главное – хочет ли он сам об этом «чем-то» знать? Имеет ли это хоть какой-то смысл? Как устроить, чтобы помогать Аллочке, поддерживать ее, видеться с ней и с внуком, и при этом не вызывать подозрений жены и ее неудовольствия, а заодно и избежать пересудов?

Людмила Анатольевна, вернувшись в семью, вела себя совершенно как прежде, словно и не было ее трехлетнего романа с режиссером Хвылей, и не было тех нескольких месяцев, когда она не жила дома. Ни малейших проявлений чувства вины, никаких заискивающих попыток искупить измену и ни слова о том, что произошло. «Я бы так не смог, – думал Орлов, вышагивая по бульвару, обсаженному тополями, то и дело морщась от летящего со всех сторон пуха, щекотно задевающего лицо. – В чем же разница между мной и Люсенькой? Почему она может, а я нет?»

Ответ пришел неожиданно и в первый момент показался Орлову смешным. Почему Люся с таким увлечением и азартом столько лет занимается гражданским правом и процессом, которые ему, Орлову, кажутся невыносимо скучными? Почему сам Александр Иванович, не один десяток лет имеющий дело с материей уголовно-правовой и уголовно-процессуальной, продолжает искренне считать, что эта отрасль права – самая интересная? Да потому, что у них с женой разное мышление, и каждый из них выбрал именно ту отрасль права, которая этому мышлению соответствует. Уголовное судопроизводство суть яростное нападение и отчаянная попытка защититься. Осознание своего права обвинять и своей правоты, которые на самом деле есть не что иное, как гордыня. Панический страх быть уличенным и наказанным и еще больший ужас перед перспективой быть обвиненным несправедливо. Истерика и невроз. Мышлению и всему эмоциональному строю Александра Орлова это вполне подходило, во всяком случае, не вызывало отторжения в то время, когда он выбирал специализацию. А вот Люсенька гражданское право не выбирала, оказалась на кафедре случайно, но потом, когда появилась возможность уйти в другую специальность, не стала ничего менять и продолжала заниматься цивилистикой. Почему? Да потому, что именно гражданское право в наибольшей, как оказалось, степени соответствовало ее внутреннему устройству. Не «обвинить и покарать во что бы то ни стало, пусть даже ценой разрушения множества жизней ни в чем не повинных людей», а «оценить ущерб, разработать способ его возмещения и найти разумный компромисс». Что толку в чувстве вины и в покаянном битье себя в грудь? Что толку в услужливости и заискивании перед мужем, которому ты изменила? Отношениям, любви и доверию нанесен ущерб, и исправить ситуацию можно только одним способом: вернуть все в то состояние, какое было до причинения ущерба. Если ты залил соседа – сделай сам или оплати ремонт, чтобы все стало, как было прежде. Соседу совсем не хочется жить с пятном на потолке и с отвалившимися обоями и каждый день слушать твои извинения.

«Мне никогда не приходило в голову, что между двумя отраслями права такая огромная психологическая разница, – с изумлением говорил себе Александр Иванович. – И точно такая же разница по идее должна быть между людьми, по многу лет серьезно и заинтересованно занимающимися криминальным циклом и цивилистикой».

Теперь он находил особое удовольствие в том, чтобы проверять свою неожиданную теорию на примерах знакомых юристов. Орлов, выходя на ежедневную прогулку, заранее решал, кого собирается сегодня вспоминать и чьи высказывания и поступки оценивать… Теория далеко не во всех случаях находила свое подтверждение, и Александр Иванович либо старался отточить формулировки и усовершенствовать саму теорию, либо вынужден был признать, что недостаточно хорошо знает человека, которого попытался проанализировать.

Сегодня он мысленно разбирал поступки и слова заведующего консультацией – старого опытного специалиста в области трудового права, когда внезапно столкнулся с сыном. Борис вышел из маршрутки совсем не в том месте, где Орловы обычно просили водителя остановить микроавтобус, чтобы попасть домой.