Довлатов и третья волна. Приливы и отмели - Михаил Владимирович Хлебников

Перельман, конечно, вычеркнул Довлатова из списка авторов журнала.

Что касается самого письма, то обращает на себя бодрый тон. Очень точно подобранные слова: «в русских публикациях не заинтересован» – создают необходимое впечатление о работе по продвижению «иностранных публикаций». Зная о подготовке рассказа в «Нью-Йоркере», Довлатов писал с особым чувством – он говорил правду.

Я не зря уделил некоторое время вопросу о природе слухов и скандалов в эмигрантском культурном сообществе. Вскоре Довлатову пришлось участвовать в литературном мероприятии, уже замысел и подготовка которого прошли под знаком ожесточенных разборок, разоблачений и предательств. Напомню, что начало 1980-х проходило под знаком кризиса в международных отношениях. Ввод советских войск в Афганистан, правый поворот в США, в результате которого президентом страны был избран Рональд Рейган, породили новый виток идеологической войны. Свое место в ней нашлось и русским писателям-эмигрантам. В отличие от Союза, где проведение любых крупных культурных акций становилось предметом длительных бюрократических согласований, утверждений, совещаний, американцы поощряли «частную инициативу», которая точечно стимулировалась в самой важной части – финансовой. Подобный метод помогал избегать лобовых обвинений в политической ангажированности. С интересной и, главное, своевременной инициативой, касающейся литературы русского зарубежья, выступила наша хорошая знакомая… Впрочем, сначала прочитайте, а потом попытайтесь сами угадать организатора форума:

В 1980 году у меня возникла идея устроить конференцию по литературе третьей волны эмиграции, собрав в Лос-Анджелесе главных ее представителей, относящихся к различным, в том числе враждующим друг с другом направлениям. К тому времени я уже знала какое-то число русских писателей – и эмигрантов, и советских граждан, – но таких больших мероприятий еще никогда не организовывала; не было у меня и опыта снискания соответствующих грантов: на международную конференцию требовались изрядные средства. Идея зародилась в связи с прибытием в Мичиганский университет Василия Аксёнова по приглашению Карла Проффера. После Мичигана он провел семестр в Университете Южной Калифорнии (USC), куда я пригласила его в качестве «writer in residence».

Да, это Ольга Матич, ангел-хранитель Аксёнова. Не будем удивляться, что американцы пошли навстречу идее:

Декан, ассигновавший на конференцию немало денег, посоветовал мне обратиться за помощью в составлении заявок на гранты в университетский Гуманитарный центр. Там я нашла себе отличную помощницу (Дебору Гроссман). Эмиграция третьей волны оказалась в моде; деньги потекли рекой. Фонд Форда сам предложил грант и попросил назвать нужную сумму. Как я пишу во вступлении, в результате своего русского воспитания я постеснялась просить много и сказала, что мне нужно 7 с половиной тысяч, а могла бы попросить значительно больше – ведь это «они» обратились ко мне, а не я к «ним». Тут сказалось не только воспитание, но и отсутствие опыта. Деньги поступили из Национального фонда развития гуманитарных наук, из фондов Рокфеллера и Форда, от президента Университета Южной Калифорнии и от Русского центра в Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе, где мне помогал Майкл Хайм (в будущем – переводчик «Острова Крым»). Я сумела собрать 80 тысяч долларов, по тем временам большие деньги. Конференция состоялась в мае 1981 года.

Было объявлено время и место конференции «Третья волна. Русская литература в эмиграции» – 14–16 мая 1981 года. Место: Университет Южной Калифорнии в Лос-Анджелесе. Выделение восьмидесяти тысяч вызвало огромные проблемы. Каким бы солидным ни был денежный фонд предстоящей конференции, количество русских писателей, осознающих необходимость своего участия в форуме, превышало возможности организаторов. Сразу возникли неловкие финансовые вопросы: оплачивать N. перелет или нет. А если N. прибудет на конференцию с женой, то следует ли в полной мере компенсировать им проживание в гостинице? Первый правильный шаг – определение топ-участников, присутствие которых сделает мероприятие «представительным». К числу подобных лиц причислили Солженицына, Бродского, Зиновьева, Милоша. В последнем нуждались особо, так как польский поэт в 1980 году получил Нобелевскую премию. Возможное участие Солженицына и Милоша – двух лауреатов Нобелевской премии, автоматически поднимало уровень конференции на почти немыслимую высоту, делая ее «исторической». Потери начались сразу:

Бродский ответил, что приедет, если позволит расписание, но затем отказался, получив стипендию Американской академии в Риме; Зиновьев ответил уклончиво и в итоге не приехал; Милош принял приглашение, а потом отказался – или под давлением Владимира Максимова, или еще почему-то. Увидев у себя в Беркли анонс конференции, Милош позвонил мне с требованием убрать оттуда его имя. Когда я объяснила ему, что это невозможно – все афиши разосланы! – он стал на меня кричать, и я бросила трубку.

Солженицын не позвонил и даже не ответил на письмо с приглашением. Компенсировать отсутствие двух лауреатов Нобелевской премии должен был лауреат Сталинской премии – Виктор Платонович Некрасов. Гении «второго ряда» охотно соглашались приехать за счет организаторов конференции. В качестве ответного жеста они предлагали посильную помощь – настойчиво рекомендовали других талантливых авторов. Ситуация осложнялась тем самым еще больше:

Аксёнов попросил пригласить Анатолия Гладилина; это было сделано с условием, что тот остановится у него. Войнович просил на том же условии пригласить Наума Коржавина (за билеты Войновича платил его издатель, а проживание оплатил сам Войнович); согласились мы и на это. Но кому-то пришлось отказать – например, Юрию Мамлееву и Льву Лосеву, о чем я теперь сожалею, а также Вадиму Нечаеву, писавшему мне, что «готов прилететь… на воздушном шаре».

Нечаев показал себя смелым и решительным человеком: путь предстоял долгий и опасный, так как писатель жил во Франции. Есть в этом что-то жюль-верновское. Были и по-своему трогательные эпизоды. Из Иерусалима Матич позвонил профессор Серман и долго уговаривал пригласить на конференцию его жену, Руфь Зернову. Альтернатива – участие в статусе «стороннего наблюдателя» была воспринята адекватно. Как прямое и недвусмысленное оскорбление. Лев Халиф, в наряде которого Довлатов ходил на встречу с редактором «Нью-Йоркера», написал Матич гневное письмо. Через некоторое время под драматическим названием «Чувство когтя» он опубликовал его в «Новой газете» Рубина. Проведя анализ участников конференции, Халиф пришел к выводу, что среди них преобладали авторы «Ардиса», что вызывало законное беспокойство по поводу объективности отбора. Понятно, что книги самого Халифа не выходили в издательстве Профферов: это с лучшей стороны характеризует профессиональный вкус владельцев «Ардиса».

Главная интрига конференции связана с именем Владимира Максимова, главного редактора «Континента». Отказ Солженицына от участия, если это можно назвать отказом, не снял вопроса об авторе «Архипелага ГУЛАГ». Так или иначе, но культурная эмиграция постепенно определялась: за Александра Исаевича или против. Максимов принадлежал к тем, кто был за. Свое мнение о предстоящем событии Максимов излагает в письме к Аксёнову от 4