Алая Вуаль - Шелби Махёрин

утешить.

А мне нужно было в одиночку справиться с охотниками.

— Трагедия. — Нависая надо мной, Фредерик закатил свои блестящие глаза и ухмыльнулся. Золото в его каштановых волосах сверкало в лучах раннего солнца. — Хотя они очень красивые, мадемуазель Трамбле. Как маленькие кукольные домики.

— Пожалуйста, Фредерик, — сказала я сквозь стиснутые зубы, пытаясь собрать осколки юбки. — Сколько раз я должна просить вас называть меня Селия? Здесь мы все равны.

— Боюсь, что как минимум еще раз. — Его ухмылка заострилась до острия ножа. — В конце концов, ты же леди.

Я пошла через поле и спустилась с холма, скрывшись из виду — подальше от него, от всех них, — не говоря больше ни слова. Я знала, что спорить с таким человеком, как Фредерик, бессмысленно.

Ты же леди, в конце концов.

Имитируя его глупый голос, я доделываю замок на последней клетке и стою, любуясь своей работой. Грязь покрывает мои сапоги. Она испачкала шесть дюймов моего подола, но в моей груди все еще теплится чувство триумфа. Осталось недолго. Лютины в ячмене Фермера Марка скоро учуют ивовый сок и пойдут по его следу. Когда они увидят вино, то отреагируют импульсивно — в книгах говорится, что лютины импульсивны, — и войдут в клетки. Ловушки захлопнутся, и мы перевезем назойливых тварей обратно в La Fôret des Yeux5, где им и место.

Все очень просто. Как украсть конфету у ребенка. Не то чтобы я действительно украла конфету у ребенка, конечно.

Выдохнув, я положила руки на бедра и кивнула с большим энтузиазмом, чем обычно. Да. Грязь и тяжелый труд определенно того стоили. Пятна с моего платья сойдут, а еще лучше — я поймаю и переселю целую нору лютинов без вреда для здоровья. Отец Ашиль, новоиспеченный архиепископ, будет гордиться. Возможно, Жан-Люк тоже. Да, это хорошо. Надежда продолжает разгораться, пока я прячусь за сорняками на краю поля, наблюдая и ожидая. Все будет идеально.

Это должно быть идеально.

Проходит несколько мгновений без движения.

— Давай. — Голос низкий, я осматриваю ряды ячменя, стараясь не теребить Балисарду на поясе. Хотя прошло уже несколько месяцев с тех пор, как я дал священную клятву, сапфировая рукоять все еще кажется странной и тяжелой в моих руках. Чужеродный. Моя нога нетерпеливо постукивает по земле. Температура стала не по сезону теплой для октября, и пот струйками стекает по моей шее. — Ну же, ну же. Где ты?

Мгновение тянется, за ним следует другое. А может, и три. Десять? За холмом мои собратья улюлюкают и кричат над шуткой, которую я не слышу. Я не знаю, как они собираются ловить лютинов — никто не пожелал поделиться своими планами со мной, первой и единственной женщиной в их рядах, — но мне это и не важно. Мне точно не нужна их помощь, как и аудиенция после фиаско с клеткой.

Снисходительное выражение лица Фредерика заполняет все мои мысли.

И смущенное Жан-Люка.

Нет. Я с хмурым видом отталкиваю их обоих вместе с сорняками и поднимаюсь на ноги, чтобы еще раз проверить ловушки. Мне не следовало использовать вино. Какая глупая идея…

Мысль обрывается, когда маленькая морщинистая ножка раздвигает ячмень. Мои собственные ноги прорастают корнями. Вскочив, я стараюсь не дышать, когда коричневато-серое существо — едва ли выше моего колена — устремляет свои темные, слишком большие глаза на бутылку вина. Действительно, все в нем кажется каким-то слишком… ну… слишком. Слишком большая голова. Слишком резкие черты лица. Слишком длинные пальцы.

Честно говоря, он похож на картошку.

Подойдя на цыпочках к вину, он, кажется, не замечает ни меня, ни чего-либо еще. Его взгляд устремлен на пыльную бутылку, и он нетерпеливо чмокает губами, тянется к ней своими тонкими пальцами. Как только он заходит в клетку, она с решительным щелчком захлопывается, но лютин лишь прижимает вино к груди и ухмыляется. Два ряда острых зубов сверкают в солнечном свете.

Я смотрю на него с минуту, болезненно очарованная.

А потом уже не могу сдержаться. Я тоже улыбаюсь, наклоняя голову, когда приближаюсь. Он совсем не такой, как я думала, — совсем не отвратительный, с его бугристыми коленками и круглыми щеками. Когда вчера утром с нами связался фермер Марк, он восторженно рассказывал о рогах и когтях.

Наконец глаза лютина переходят на мои, и его улыбка ослабевает.

— Приветствую вас. — Я медленно опускаюсь перед ним на колени, сложив руки на коленях так, чтобы он их видел. — Мне очень жаль, что так вышло, — я указала подбородком на богато украшенную клетку, — но человек, который обрабатывает эту землю, попросил вас и вашу семью переехать. У вас есть имя?

Он смотрит на меня, не мигая, и по моим щекам пробегает жар. Я оглядываюсь через плечо, ища взглядом своих собратьев. Может, я и выгляжу совершенно нелепо, и они бы меня распяли, если бы обнаружили, что я болтаю с лютином, но вряд ли будет правильным заманивать беднягу в ловушку, не представившись.

— Меня зовут Селия, — добавляю я, чувствуя себя глупее с каждой секундой. Хотя в книгах не говорилось о языке, лютины должны как-то общаться. Я указываю на себя и повторяю: — Селия. Сэй-ли6.

Он по-прежнему ничего не говорит. Если он вообще им является.

Точно. Распрямив плечи, я хватаюсь за ручку клетки, потому что я смешон и должен пойти проверить другие клетки. Но сначала…

— Если вы выкрутите пробку наверху, — нехотя бормочу я, — бутылка откроется. Надеюсь, вы любите бузину.

— Ты разговариваешь с лютином?

Я вздрагиваю от голоса Жан-Люка, выпускаю клетку и краснею.

— Жан! — Его имя звучит как писк. — Я не слышала тебя.

— Ясно. — Он стоит в сорняках, где я пряталась всего несколько минут назад. Увидев мое виноватое выражение лица, он вздыхает и скрещивает руки на груди. — Что ты делаешь, Селия?

— Ничего.

— Почему я тебе не верю?

— Отличный вопрос. Почему ты не веришь… — Но прежде чем я успеваю закончить, лютин вытягивает руку и хватает меня. Вскрикнув, я дергаюсь и падаю назад — не из-за когтей лютина, а из-за его голоса. Как только его кожа коснулась моей, в голове зазвучали самые странные слова: Larmes Comme Étoiles7.

Жан-Люк мгновенно бросается на меня, на ходу выхватывая из ножен свою Балисарду.

— Нет, остановись! — Я бросаюсь между ним и лютином в клетке. — Остановись! Он не причинил мне вреда! Он не хотел причинить мне вреда!

— Селия, — предупреждает Жан-Люк, его голос низкий и разочарованный, — он может быть бешеным…

— Фредерик бешеный. Иди и помаши на него своим тесаком. — Лютину я любезно улыбаюсь. — Прошу прощения,