Алая Вуаль - Шелби Махёрин

таится в темноте — знаю, как влажно оно ощущается на моей коже, как мерзко пахнет в моем носу. Неважно, как часто я вытираюсь, какими духами пользуюсь. Темнота пахнет гнилью.

Я откусываю огромный кусок эклера, чтобы успокоить внезапно участившийся пульс.

Осталось всего полтора часа, чтобы поесть пирожных и поиграть в Таро с друзьями, и ничто, никто не испортит мне этот вечер — ни секреты Жан-Люка, ни, тем более, мои собственные. Оба будут ждать меня утром.

Наши желудки будут в порядке, Селия. Мы все будем в порядке.

Мы все будем в порядке.

Ты должна показать свои шрамы, Селия. Они означают, что ты выжила.

Они означают, что ты выжила.

Я выжила, я выжила, я выжила…

Подняв брови на Лу, я говорю:

— Ты должен пообещать, что не будешь обманывать. — Затем, подумав, я поворачиваюсь к Бо и направляю эклер ему на нос. — И ты.

— Я? — Он отмахивается от него в насмешливом поклоне. — Когда все узнают, что Рид — главный обманщик в семье?

Низкий смех раздается в груди Рида, когда он устраивается на краю моей кровати.

— Я никогда не жульничаю. Ты просто ужасно играешь в карты.

— Если тебя никто никогда не ловит, — говорит Бо, притаскивая стул из угла комнаты, — это не значит, что ты никогда не изменяешь. Есть разница.

Рид пожимает плечами.

— Полагаю, тебе придется поймать меня.

— Некоторые из нас не посвящены в магию…

— Он не пользуется магией, Бо, — не поднимая глаз, говорит Лу, аккуратно разрезая колоду. — Мы передаем ему твои карты, когда ты не смотришь.

— Простите? — Глаза Бо грозят выскочить из его головы. — Что?

Сняв сапоги, Коко с мудрым кивком усаживается на кровать рядом с Ридом.

— Мы считаем это победой для всех нас. Селия, ты мой партнер, — добавляет она, пока Жан-Люк снимает пальто. Когда он перекидывает его через спинку кресла Лу, книга в его кармане свисает ниже, чем остальные. Я стараюсь не смотреть на нее. Я стараюсь не думать. Когда Жан открывает рот, чтобы возразить, Коко поднимает руку, чтобы заставить его замолчать. — Не спорь. В конце концов, вы двое будете партнерами до конца своих дней.

Несмотря на то, что я заставляю себя смеяться во все горло, я не могу не думать о том, как она ошибается.

Партнерство подразумевает доверие, но Жан-Люк никогда не расскажет мне о своих делах с Отцом Ашиль, а я…

Я никогда не расскажу ему о том, что произошло в гробу моей сестры.

Кошмар начинается, как всегда.

На улице бушует буря — катаклизмическая буря, которая сотрясает землю, переворачивает дома и валит деревья. Дуб на нашем заднем дворе раскалывается на две части от удара молнии. Когда половина дуба разбивается о стену нашей спальни, едва не пробив дыру в крыше, я бросаюсь к кровати Пиппы и ныряю под одеяло. Она встречает меня с распростертыми объятиями.

— Глупая маленькая Селия. — Напевая, она гладит меня по волосам, пока вокруг нас сверкают молнии, но ее голос — совсем не ее голос. Он принадлежит кому-то другому, а ее пальцы — они вытягиваются до неестественной длины и искривляются на костяшках, захватывая мой скальп и треща от энергии. Захватывая меня в свои фарфоровые руки. Мы с Пиппа почти одинаковые, как черно-белые матрешки. — Ты боишься, сладкая? Тебя пугает магия? — И хотя я в ужасе отшатываюсь назад, она крепко сжимает меня, оскалившись в слишком широкой улыбке. Она выходит за пределы ее лица. — Да, она должна тебя пугать, потому что может убить, если я позволю. Тебе бы этого хотелось, сладкая? Ты бы хотела умереть?

— Н-нет. — Слово слетает с моих губ, как по сценарию, как бесконечный цикл, из которого я не могу выбраться. Комната начинает вращаться, и я не могу видеть, не могу дышать. Грудь сжимается в точку. — П-п-пожалуйста…

— П-п-пожалуйста. — Насмехаясь, она поднимает руки, но в них больше нет молний. Вместо них с каждого пальца свисают нити марионетки. Они прикрепляются к моей голове, шее, плечам, и когда она поднимается с кровати, я иду вместе с ней, беспомощный. В моей руке появляется Балисарда. Ничтожная в моей руке. Она опускается на пол нашей детской, маня меня ближе, плывет к расписному деревянному домику в конце моей кровати. — Иди сюда, сладкая. Такая милая маленькая куколка.

При ее словах мои ноги подкашиваются — дзинь, дзинь, дзинь, дзинь — с каждым шагом, и когда я смотрю вниз, я не могу закричать. Мой рот фарфоровый. Моя кожа — стекло. Под ее изумрудным взглядом мое тело начинает сжиматься, и я опрокидываюсь навзничь, ударяясь щекой о ковер. Моя Балисарда поворачивается к олову.

— Иди сюда, — кричит она сверху. — Иди сюда, чтобы я могла разбить тебя вдребезги.

— П-Пиппа, я н-н-не хочу больше играть…

Со зловещим смехом она изгибается в замедленной съемке, и молния ударяет в ее вороные волосы, отчего они вспыхивают ужасающим белым светом. Прелестный фарфор, прелестная куколка, твои прелестные часики заводятся. Приди и спаси ее к полуночи, или я съем ее сердце.

По щелчку ее пальца я разлетаюсь на тысячи кусочков, осколки моих глаз взлетают в кукольный домик, где нет ни молний, ни грома, ни раскрашенных лиц, ни фарфоровых ножек.

Здесь есть только темнота.

Она давит мне в нос, в рот, пока я не задыхаюсь от нее — от гниющей плоти и тошнотворно сладкого меда, от ломких прядей волос моей сестры. Они покрывают мой рот, мой язык, но я не могу от них избавиться. Мои пальцы окровавлены и сырые. Сломаны. Ногти исчезли, их заменили деревянные щепки. Они торчат из моей кожи, пока я бью когтями по крышке ее гроба из розового дерева, пока я выкрикиваю ее имя, пока я выкрикиваю имя Рида, пока я кричу и кричу, пока мои голосовые связки не стираются и не срываются.

— Никто не придет нас спасать. — Пиппа медленно, неестественно поворачивает ко мне голову, ее красивое лицо осунулось и стало неправильным. Я не должен был бы видеть в такой темноте, но я могу — я могу, и половины этого не хватает. — Всхлипнув, я закрываю глаза, но она живет и под моими веками. — По крайней мере, ты теперь здесь, — шепчет она. — По крайней мере, мы не умерли в одиночестве.

Mariée 11.

Слезы текут по моим щекам. Они смешиваются с моей кровью, с моим больным, с ней.

— Пиппа…

— Наши желудки будут в порядке, Селия. — Она прикасается скелетной рукой к моей щеке. — Мы все будем в порядке.

Затем она зарывает эту руку