Алая Вуаль - Шелби Махёрин

возможно, на четырнадцать — выпрямляется, словно я дала ему пощечину, его брови нахмуриваются в замешательстве. Он серьезно понижает голос.

— Тела, мадемуазель.

Мои глаза сужаются в недоумении, я смотрю между ним и Жаном.

— Какие тела?

— Достаточно. — Жан-Люк резко говорит, прежде чем посвященный успевает ответить, выпроваживает его за дверь и бросает на меня настороженный взгляд через плечо. Он не позволяет мне потребовать объяснений. Он не позволяет мне бросить полотенце, схватить его пальто или кричать о своем разочаровании до небес. Нет. Он укоризненно качает головой, уже отворачиваясь. — Не спрашивай, Селия. Это тебя не касается. — Однако в дверях он замешкался, его голос звучит извиняюще, а глаза полны сожаления. — Пожалуйста, не волнуйся.

Глава 5

Алые Розы

Я жду дольше, чем это необходимо, и крадусь в холл, молясь, чтобы остальные остались во дворе. Я не хочу их видеть. Действительно, в этот момент я не хочу больше видеть ни синего плаща, ни Балисарда.

Я, конечно, не дуюсь.

Жан-Люк может хранить свои грязные секреты. Видимо, неважно, что я сделала для этого королевства и чем пожертвовала; неважно, что он говорит на тренировочном дворе. По-видимому, это всего лишь слова, нет, россыпи для меня, для Фредерика и для самого нашего дорогого капитана. В конце концов, я довольно фарфоровая. Я могу разбиться при малейшем прикосновении. Смахнув яростные слезы со щек, я бросаюсь наверх, срывая с себя уродливое пальто и промокшую юбку, и швыряю их в угол комнаты. Отчасти я надеюсь, что они там сгниют. Часть меня надеется, что они прогниют и рассыплются, и я никогда больше не смогу их надеть.

Разве это не похоже на игру в переодевание?

Мои руки сжимаются в кулаки.

Я перестала играть в переодевания в пятнадцать лет — слишком рано, как считала Филиппа. Она сказала мне об этом в ту первую ночь, когда я застала ее тайком выходящей из нашей детской. Я заснула в диадеме — книга о ледяной принцессе Фростине все еще лежала у меня на груди, — когда меня разбудили ее шаги. Я никогда не забуду выражение презрения на ее лице, то, как она насмехалась над моей лепестково-розовой ночной рубашкой.

— Не слишком ли ты стара для притворства? — спросила она меня.

Это был не последний раз, когда я плакала из-за своей сестры.

Глупая маленькая Селия.

Еще мгновение я стояла в своей комнате, тяжело дыша, с сорочки капала вода, а потом вздохнула и пошла за своей формой. Холодными, неуклюжими пальцами я развешиваю голубую шерсть у камина для просушки. Слуга уже разжег угасающие угли вчерашнего камина, вероятно, по просьбе Жан-Люка. Он слышал мои крики прошлой ночью. Он слышит их каждую ночь. Хотя правила Башни не позволяют ему прийти ко мне, утешить меня, он делает все, что может. Два раза в неделю к моей двери приносят свечи, и пламя всегда пылает в очаге.

Я прижимаюсь лбом к камину, сглатывая очередную горячую волну слез. Изумрудная лента вокруг моего запястья — своего рода талисман — почти разорвалась из-за моей размолвки с Фредериком, и один хвост банта длиннее другого, а красивые петельки теперь вялые и жалкие. Прямо как я. Стиснув зубы, я аккуратно завязываю шелк и выбираю из шкафа белоснежное платье, не обращая внимания на бушующий снаружи ветер. У двери я снимаю с крючка бутылочно-зеленый плащ и накидываю тяжелый бархат на плечи.

Жан-Люк занят.

А я иду навестить сестру.

Отец Ашиль перехватывает меня в фойе, прежде чем я успеваю скрыться. Выйдя из святилища — предположительно, чтобы поговорить с Жан-Люком, — он замирает, нахмурившись, когда видит выражение моего лица. В руке он сжимает небольшую книгу.

— Что-то случилось, Селия?

— Вовсе нет, Ваше Преосвященство. — Вынужденно улыбаясь — прекрасно понимая, что у меня опухшие глаза и красный нос, — я как можно незаметнее изучаю книгу, но не могу разглядеть выцветшие буквы на ее обложке. По размеру она точно такая же, как и книга в кармане Жан-Люка прошлой ночью. Однако во всем, начиная с пожелтевших страниц и заканчивая потрепанным корешком в кожаной обложке, чувствуется что-то зловещее. И неужели это темное пятно… кровь? Когда я присматриваюсь — теперь я чуть ли не щурюсь, бросая осторожность на ветер, — он прочищает горло и резко отодвигается, пряча книгу за спину. Я улыбаюсь еще шире. — Прошу прощения за мой наряд. Дождь намочил мою форму, пока я тренировалась с Фредериком сегодня утром.

— А. Да. — Он снова сдвигается с места, явно чувствуя себя неуютно в тишине, которая воцарилась между нами. Будучи довольно угрюмым и раздражительным стариком, Отец Ашиль скорее упадет на свою Балисарду, чем обратится к моим слезам, но, к удивлению нас обоих, я уверена, он не уходит, а неловко почесывает свою всклокоченную бороду. Возможно, его новое положение архиепископа еще не ожесточило его, как это случилось с его предшественником. Надеюсь, это никогда не случится. — Да, я слышал о Фредерике. С вами все в порядке?

Моя улыбка превращается в гримасу.

— Жан-Люк не упоминал, что я его победила?

— О? — Он прочищает горло и продолжает чесаться, отводя темные глаза на свои ботинки, на окно, на все и вся, кроме моего лица. — Боюсь, эта часть… нет, она не всплывала.

Я сопротивляюсь желанию закатить глаза. Иногда я задаюсь вопросом, почему Бог велит нам никогда не лгать.

— Точно. — Я подношу кулак к сердцу, наклоняю шею и прохожу мимо него. — Если вы меня извините…

— Селия, подождите. — Он отмахивается от меня с обескураженным вздохом. — У меня нет к этому таланта, но, если вам когда-нибудь понадобится ухо, не принадлежащее вашему жениху, я могу немного послушать. — Он колеблется еще одну мучительную секунду — все еще царапает, царапает, царапает, — и я молюсь, чтобы пол разверзся и поглотил меня целиком. Я вдруг перестаю обращать внимание на свои слезы. Я просто хочу уйти. Однако когда он встречает мой взгляд во второй раз, его рука опускается, и он смиренно кивает. — Когда-то я был очень похож на вас. Я не знал, где мне здесь место. Не знал, смогу ли я сюда вписаться.

Я хмуро смотрю на него, удивляясь.

— Но вы же архиепископ Бельтерры.

— Я не всегда им был. — Он ведет меня к парадному входу в Сен-Сесиль, и необъяснимая привязанность к нему расцветает в моей груди, пока он колеблется, не желая пока покидать меня. Хотя дождь прекратился, тонкий блеск влаги все еще покрывает ступени, листья и булыжную мостовую. — Нельзя жить ради одного мгновения, Селия.

— Что вы имеете