Жизнь - Эльдар Бадырханов

У них есть друзья и товарищи армяне и русские, но мусульманин им ближе. Совсем близким никогда не стать, совсем близкий им родственник и земляк. Они называют себя бакинцами, в отличие от «районских», провинциалов, но для Эллы они все одинаковые, чужаки, чушки, как уничижительно называют таких в центре города. Мусульмане – называют себя они, простые люди, особенно пожилые. Название «азербайджанцы» только в 1930-е получило распространение.

У него вообще нет своих, своего клана, дядюшек, тетушек, двоюродных и троюродных братьев. Его отец сам чужак в этом городе, из дагестанского селения, отец и мать – сироты. Хоть лезгин и армянка, да без семьи и без роду и племени в Баку. Живи как хочешь, не знаешь на языке отца ни слова – и ладно, но отца надо чтить, и «нация» передается по отцу.

Сотрудник Рустама Миша Мокроносов, маленький, крепкий пузан, в 16 лет «записался» армянином, у него мать армянка, а отец русский. Отец его такого позора Мише простить не мог и пять дней гонялся за ним, чтобы прибить. Но Миша был непреклонен, он желал быть армянином. Так им и стал. Умело жонглировал армянским лексическим минимумом барэв дзес и цавэт танэм, женился, правда, на русской, но русским ни за что не хотел становиться. Как начались в феврале митинги в Степанакерте, Миша не избегал разговора о том, чья где земля, и всегда был готов подискутировать о Великой Армении от моря до моря. Армяне – сила!

А в ноябре, когда по фабрике «Красный Азербайджан», которая уже стала мебельным объединением, гонялись уже за полысевшим Мишей, ведь он заявил себя армянином.

Миша Мокроносов, запыхавшийся, красный как рак, подбежал к Рустаму и схватил его за руку, выпятив и без того выпученные глаза. Загнанный, он с трудом выдыхал и выплевывал слова. Это было бы смешно, но времени на смех не было.

– Погнались… погнались за мной, суки… ара суки э – Мише не удается толком перевести дух.

– Пошли быстрее, что стоишь.

– Куда? Рустам, они меня убьют! Куда спрятаться? Куда бежать?!

– Ко мне в кабинет.

В кабинете Миша дрожащими руками держал стакан, пил воду.

– Рустам, что делать? Убьют э гады. Зачем я на работу пришел только сегодня?

– Тихо сиди как мышь, я тебя закрою, – сказал Рустам и, не сдержавшись, заулыбался. Миша выглядел комично. Вот ему и пришла расплата за Великую Армению.

Снова закурил, вышел и быстро закрыл кабинет. Перед кабинетом собралась толпа из пары десятков молодых рабочих с зелеными повязками на головах, их окружили сочувствующие зеваки. К Рустаму подскочила Зейнаб, крепкая, молодая бабенка из простых работниц, любительница поорать, поскандалить. С мужиками заигрывала, за словом в карман не лезла.

– Где эрмени? Здесь армянин пробегал, ты его не видал? Вроде Миша зовут? Интересно, куда он мог убежать? – спросила она по-азербайджански у отца, озадаченно тараща глазами по сторонам.

– Какого армянина? – Рустам выпустил дым и улыбнулся.

– Ну армянин этот, Миша! Куда он мог отсюда сбежать?! – вмешался еще один с повязкой.

– Вы кого имеете в виду? Мокроносова?

– Да, да, его самого.

– Мокроносов вообще-то русский, – Рустам затянулся и улыбнулся еще раз. – Он не армянин, он русский – Мокроносов Михаил Владимирович.

– Нет, нет, мы знаем, он армянин. Он по-армянски говорил, армян хвалил и сам говорил, что он армянин.

– Да вообще у него самого мать армянка, – ткнула одна тетка в сторону Рустама. – И жена армянка!

Папаша нахмурился, окинул собравшихся самым тяжелым, замедленным и проникновенным взглядом, на какой был способен, и веско выпустил дым.

– Ну и что, у кого-то душок есть лично выйти против него? – насмешливо спросил азербайджанец Абульфаз, «афганец», один из папиных водителей.

Зейнаб, улыбнувшись, важно подняла руку, увлекая людей за собой.

Абульфаз любил люто подначивать армяноненавистников, включая в своем грузовике на полную громкость песни Боки. Между блатняками на русском попадались песни на армянском языке или армянские фразы. Или звучал знаменитый свадебный хит – «Завокзальная улица моя»! Абульфаз для пущего эффекта открывал двери, вылезал и страстно приплясывал.

Зеленые повязки и примкнувшие к ним возбужденные тетки гоняли по территории предприятия армян почти легально. Директор, грозный толстяк шеф, его рык вгонял в дрожь даже закаленных начальников цехов и отделов, дорогой Низами Рамизович, сидел в своем кабинете тихо как мышь. К нему ворвались, он посмотрел на них тяжелым взглядом. Удостоверившись бегло, что армян в кабинете нет, вошедшие вышли вон.

Низами Рамизович почуял, что это не февраль, это не хулиганство, а национальное возрождение. После сумгаитского погрома он выдвинул идею вытачивать на токарных станках деревянные дубинки. Вооружившись таким образом, азербайджанцы, рабочие и комсомольцы с красными повязками на руках, должны были провожать армянских коллег до автобусной остановки. Он готов был их возглавить, если надо. До этого не дошло, но главное обозначить позицию. Но сейчас и ветры дуют не те, и он в одночасье перестал быть крепким хозяином со своей сауной, где сгонял модными массажами жир, с уютной чайханой с фонтанчиком, с подпевалами, поваром, шофером, искусными умельцами, которые сделали на даче мебель по западным каталогам, но гораздо прочнее, не то что его – слона выдержит, он прыгал, проверял.

Шеф не может защитить даже своих людей. Наталья Михайловна, некогда властный зам, спешно увольняется и боится нос на предприятии показать; начальница отдела кадров, его подружка, которая даже и не армянка, а русская, но любила потрепаться о каких-то своих армянских корнях, сидит в кабинете запершись. На нее орали и пальцами грозили.

Рустам все курил на улице у кабинета. Он же начальник, должность ответственная, семьдесят грузовиков в подчинении. Машины казенные лучше стеречь неусыпно, мало ли что в голову придет этим хулиганам, а потом отдувайся. Но машины все на месте или в командировках по районам Азербайджана. Шофера народом сознательным оказались. Ими, конечно, управлять сложновато, они могут и нахамить начальнику, но на такую ерунду, как патриотизм, их подвигнуть сложно. Шофер – это хоть и часть народа, но все же больше о своей машине думает и как не совсем легальный груз вывезти с предприятия или обыденно украсть паркетную доску или фанеру. Как заработать «левые деньги», как достать запчасти к машине, хоть и государственной, но родной, как «наколоть» шефа и разжиться талонами на бензин. А потом кататься вдоволь или налево бензин продать. И делиться надо с начальством, а как же.

Молодые люди с зелеными повязками на головах, парни и девушки, еразы, районские и бакинцы, выходцы из апшеронских поселков, стали группками отпочковываться от площади Ленина и маршировать по городу. Вскидывая правую руку с зажатым кулаком, они кричали – «Смерть армянам! Смерть армянам»!

– Элла, не ходи на работу и завтра. И вообще, наверное, увольняться придется… Там на улицах толпы, и по предприятиям шарят. Армян ищут. Вот сейчас видел их, по улицам идут. Говорят, будет страшнее, чем в Сумгаите… – папа приехал домой гораздо раньше обычного, часа в четыре.

На площади Ленина нескончаемый митинг, и его показывают по телевизору. Страшно уже не только армянам, затаившимся как мыши, но и русским неуютно, и русскоязычным. Наши пацаны идут на площадь тусоваться, любители выпить и пообщаться, как наш сосед Савет, хороший ераз, подтягиваются за халявой: водкой и шашлыком. Не все собравшиеся, конечно, готовы громить армян, они больше за справедливость. Мы люди хорошие, но Карабах бизимдир, и нечего армянам там еще вырубать «реликтовые деревья», чтобы построить то ли пансионат для армян, то ли вредное производство – в общем, накипело!

В Баку ввели особое положение и комендантский час с 22.00 до 5.00.

Дряхлеющий генерал-полковник Тягунов, похожий на усталого, старого коня, с потухшими глазами, которые скрывали слегка дымчатые очки, был назначен комендантом особого района города Баку.

Генерал говорил монотонно, без эмоций, и, когда он зачитывал свой первый приказ по республиканскому телевидению, казалось, что, закончив читать, он задремлет, как член брежневского политбюро. Тягунов никому не угрожал, лишь зачитывал список районных и транспортных комендантов. И в метро был назначен комендант. Пара комендантов была с мусульманскими фамилиями, услышав их, азербайджанцы приободрились.

Основным источником информации о происшествиях в городе стали сообщения комендатуры особого района города Баку. Их зачитывал поначалу сам Тягунов, видимо, не доверяя дикторам. Еще сводки публиковали в газетах «Вышка» и «Бакинский рабочий», а может, где-то и еще. Я их вырезал и собирал.

В город перебросили танки. В количестве достаточном, чтобы хоть раз в день попасться на глаза жителю любого района.