Учебник рисования - Максим Кантор

В рамках прошедшей в Нюрнберге научной конференции, посвященной проблемам европейской цивилизации, а также выбора Россией нового вектора развития (ах запоздала конференция, катастрофически запоздала — уже отворачивалась Россия от Европы, хватит, нагляделись) состоялся знаменательный диалог Бориса Кирилловича Кузина и Питера Клауке. Профессор Клауке вскользь упомянул об исторической вине немцев и даже сравнил зверства нацистов с бесчеловечным режимом Сталина. В докладе своем Питер Клауке в частности отметил, что сходная историческая судьба двух соседних народов привела их обоих к сходной же и беде, к сходной исторической катастрофе — и Клауке показал, сколь схожи два режима, национал-социалистический и большевистский. С горечью и гневом оппонировал ему Борис Кириллович. Как можно, спросил собрание Борис Кириллович, возводить напраслину на немецкий народ, на великую немецкую культуру, когда происхождение зла, его первоисточник очевиден — и находится этот первоисточник не в Германии, отнюдь нет, и не на Западе, ни в коем случае. Озирая собравшихся баварцев, русский профессор спросил, мыслимо ли видеть в этой благословенной земле, в залитых солнцем холмах, в золотом пиве, в румяных сосисках — почву, из коей произрастают человеконенавистнические теории? Не кощунственно ли сравнивать этот изобильный край, располагающий к медитации и добру, с землями, о которых Чаадаев некогда сказал, что они самой природой не предназначены для жизни разумных существ? Так спросил Борис Кириллович у баварцев, и бюргеры в коротких кожаных штанишках возгласами одобрения поддержали его речь. Да, продолжил свою мысль Борис Кириллович, природа фашизма представляется нам загадочной, и не раз задавались исследователи вопросом, отчего это в стране Канта и Гете могли к власти придти нацисты — и не находили исследователи ответа: ведь не Гете же с Кантом виноваты? И баварцы, слушавшие речь Кузина, возмущенно отвергли эти предположения. Нет, не Кант и не Гете, только не они — вот что читалось в пылких взглядах баварцев. Иные недоуменно озирались вкруг себя: а что же тогда явилось причиной исторической неразберихи? Не Кант — это очевидно, да и не румяные сосиски — сосиски ведь не могут быть виноваты, так что же тогда? Что?! И голову сломаешь, гадая. Чтобы ответить на этот вопрос, объяснил им русский профессор, надо внимательнее вглядеться в природу российского коммунизма. Да, иные факты способны нас ввести в заблуждение. Что уж греха таить, были и на немецкой земле известные нарушения прав человека, да, случалось подчас и такое. Впрочем, взыскующий правды исследователь (так сказал Борис Кириллович) сумеет отделить причину от следствия, нетипичное от типического. Сделать это необходимо именно сегодня, когда в очередной раз меняется карта мира, когда мы со всей определенностью должны понять, что для победы — окончательной победы — цивилизации над варварством требуется сплотить усилия ревнителей прогресса. И русские, и европейцы должны задаться сегодня одним вопросом: а вполне ли мы цивилизованные люди? Все ли мы сделали для окончательного торжества цивилизации? Скажу вам больше, подчеркнул Кузин, Запад должен подтвердить свою готовность следовать западной идее — прогресса и цивилизации! Сегодня вызов брошен, и Запад должен поднять перчатку! И баварцы привстали над плетеными стульчиками и соединили крепкие ладоши в овациях. Конференция проходила в теплое время года, и слушатели собрались под открытым небом в большем саду, носившем название Biergarten, поскольку в нем были предусмотрены столики для закуски и разливали пиво в большие кружки. Вот и сейчас, слушая исполненную провиденциального пафоса речь русского профессора, баварцы нет-нет, да и прикладывались к холодному пивку.

Питер Клауке поддержал мысль своего российского коллеги, однако не смог до конца снять вину с немецкого народа. Немецкий профессор развел руками: хочешь — не хочешь, а и у нас есть балласт прошлого, который надо отринуть ради грядущих побед. И тогда Кузин горько спросил у него: Вы что же, Питер, знаете более страшный и бесчеловечный режим, чем русский социализм? И Клауке, руководствуясь научной беспристрастной истиной, вынужден был сказать, что нет, не знает. Вы, продолжал свою мысль Борис Кириллович, можете назвать более кровавого диктатора, нежели Сталин? И здесь, движимый исключительно добросовестностью исследователя, Клауке должен был согласиться, что нет, не существовало другого такого изверга. Неужели вы, Питер, продолжал Кузин, закономерно выводя природу российского бесчеловечного режима из марксизма с одной стороны и из татаро-монгольского прошлого России с другой стороны, неужели вы считаете возможным искать где-то еще корни европейских бед? Припертый к стенке немецкий профессор только руками развел. Все верно, где же их еще прикажете искать? Там и искать, больше искать негде — ведь не в саду же в Мюнхене, где припекает солнышко и разносят пивко? Вот и получается, что именно варварское антигуманное, антицивилизационное начало (явленное как в монгольской орде, так и в теории марксизма, так и в практике большевизма) и было причиной вертикального вторжения варварства в благословенную землю германцев и римлян.

И хлопал, хлопал свободному полету мысли заполненный благостными бюргерами Пивной Сад; благосклонные слушатели салютовали немецкому и русскому профессорам пивными кружками; знаменитый эмигрант из России, некогда опальный писатель Войнович, написавший известную эпопею, прославляющую дезертира с немецкого фронта, солдата Чонкина, тот специально подошел к Кузину и со значением стиснул ему ладонь. Юмористическая книга писателя как раз и освещала вопрос, затронутый Кузиным: не в фашистских ордах захватчиков главная опасность для дезертира Чонкина, но в отечественных партийцах и гэбэшниках. Обобщить же, поднять тему на научную высоту — для этого исторический подход необходим, как без него. Конференция несомненно удалась — но разве одна такая конференция нужна была, чтобы дать возможность Западу почувствовать, что в сущности ничего с ним и не случалось в прошлом: что был фашизм, что не было фашизма — все едино, как с гуся вода. Для того, чтобы истребить память о случившемся казусе, необходимо не только забыть самый казус, но и вмененные некогда обвинения. Иными словами, чтобы полностью сделать фашизм яко небывшим, требуется прежде всего искоренить антифашизм. Требовалась ежедневная неустанная работа, чтобы покончить с антифашизмом. И работа эта нужна была Западу не столько ради комфортной памяти о прошлом — сколько ради завтрашнего дня, ради строительства будущей империи. Именно о ней (то есть, выражаясь в советской терминологии, о светлом завтра) и должен был думать сегодняшний ученый. Руководствуясь сугубо научной истиной, Борис Кириллович Кузин, едва закончились дебаты, отвел в сторону Питера Клауке и, обняв его за плечи, сказал:

— По правде говоря, Питер, и в Германии сегодня не все гладко.

— Куда там! — сказал немецкий профессор, вспомнил о несбывшемся домике на Майорке, помрачнел.

— Вот, допустим, сколько теперь кружка пива стоит? — продолжал докапываться до истины Кузин, — никак не меньше пяти евро, верно?

— Куда там, — повторил свое восклицание Клауке, — нам подавали большие кружки — а такие идут по семь евро.

— Вот видишь, — и Кузин принялся загибать пальцы, — видишь, что происходит? Посчитай: я выпил три кружки, итого двадцать один евро, плюс шницель, плюс торт — клади еще как минимум тридцать евро. Выходит, если бы я платил за свой обед, то получилось бы примерно пятьдесят евро, не так ли?

— Да, — сумрачно подтвердил Клауке, — именно так.

— Но ведь это издевательство над здравым смыслом! Кто, скажи мне, Бога ради, кто может себе позволить тратить такие деньги на обед? Я замечаю, определенно замечаю, тенденцию к дороговизне.

— Инфляция, — сказал Клауке.

Кузин посмотрел на своего европейского друга с укоризной. Не того он ждал от Европы, совсем не того. И, если разобраться, то каждый европеец по-своему виноват в том, что происходит с Европой.

— В Америке, — заметил Кузин, — инфляции нет.

— Как это нет! — хотел было встать за честь своего континента Питер Клауке, но Кузин остановил его, подняв ладонь с крепкими пальцами.

— Я недавно вернулся из Йельского университета, где читал лекции, — и знаю, что говорю. Кстати, и гонорары там втрое выше.

— Платим, что можем, — сказал Клауке.

Беседа замерла. Каждый из профессоров был по-своему обижен. Это я вытащил его из России, думал Клауке, без меня сидел бы в своей дыре, знать бы его никто не знал. Когда приглашаешь специалиста такого уровня, думал Кузин, изволь и платить соответственно. Денег у них нет, видите ли! Запустили Европу! Идешь обедать, думал Клауке, так и плати за обед, привыкли у себя в соцлагере жить на подачки. Впрочем, снисходительно подумал Кузин, их трудности можно понять: прогнившая экономика социалистического лагеря досталась им в наследство вместе с Восточной Германией. Фабрики Ляйпцига, я слышал, стоят, а рабочим, небось, зарплату платят. Навязали нам эту Восточную Германию, думал Клауке, довели экономику до ручки, а решать проблемы — нам. Да, растлили социалисты пролетариат, думал Кузин, непросто восточникам (так Кузин называл про себя жителей Восточной Германии) будет войти в цивилизованный западный мир. Опять все тот же большевизм, какой аспект ни возьми, везде те же проблемы — долго же мы будем расхлебывать преступления коммунистов. Кузин поделился соображением с немецким коллегой и профессора сызнова нашли общий язык. Найти общий язык им было тем легче, что весь мир думал именно так.