Узник моего желания - Джоанна Линдсей

Видеть его восторг от мщения Ровене было не менее тяжело, чем наблюдать проявления его гнева. Она снова закрыла глаза, но это было ее ошибкой, так как она почувствовала, как он заполнял всю ее глубоко внутри. Это ощущение было для нее не ново, но раньше ее никогда к нему «не подготавливали».

А разница оказалась громадной. Каждое медленное погружение его фаллоса заставляло ее страстно желать следующего, еще более сильного, еще более глубокого… еще… еще… до тех пор, пока она, наконец, не вскрикнула из-за охватившего ее огромного удовольствия, унесшего ее в незнакомые смутные дали.

Ослабевшую и удовлетворенную, ее оставили в одиночестве, и, когда некоторое время спустя способность мыслить вновь вернулась к ней, она почувствовала тот самый стыд, которого он добивался от нее. Было немыслимо то, что она получила удовольствие от этого тяжелого испытания, удовольствие от человека, который ненавидел ее каждой своей клеточкой. Теперь она знала все, абсолютно все о том, что чувствовал он. И ненавидела его за то, что он и ее заставил это понять.

Глава 17

Этот первый день в покоях лорда для Ровены тянулся бесконечно, даже несмотря на то что де Шавилль оставил ее одну в тот самый момент, когда натешился ею, — так же, как всегда поступала с ним она. Конечно, она останется прикованной к кровати. Око за око, И если он будет придерживаться в точности того, что он испытал в ее руках, то сегодня он больше не будет ее насиловать. Правда, ее удивило то, что он не стал дожидаться полночи, чтобы ее доставили к нему, так как именно в это время Гилберт привел ее к нему в первый раз.

Тот первый раз… она была совершенно безграмотна в этих делах и испытала неожиданную и ужасную боль… Однако справедливости ради следует отметить, что каждый раз, когда он пытался сопротивляться ей, он тоже испытывал боль. Сегодня же для него все обошлось безболезненно. И она прежде не получала удовольствия от обладания им, в то время как он каждый раз испытывал, хоть и помимо своей воли, свое мужское удовольствие. К тому же, насилуя ее здесь, он все равно будет получать физическое удовольствие, а это было совсем несправедливо. То, что он мстит и получает удовольствие, вызывало у нее чувство глубокого возмущения.

Око за око. Если он будет справедливым до конца, то она может ожидать, что он продержит ее прикованной к кровати только в течение трех ночей, а затем наутро третьего дня освободит ее. Она также могла ожидать, что на вторую и на третью ночь он постарается посетить ее по три раза, если сможет совершить это без ее ласк. Если же ему это не удастся, то ей страшно даже было подумать, что он может тогда сделать.

Часы пролетали в полном безмолвии. Руки у нее занемели, но она поняла это только тогда, когда попыталась вытянуться. Сопровождаемая колющей болью, к ней стала возвращаться чувствительность. После этого она периодически осторожно шевелила руками, и можно было только догадываться, что бы с ними случилось, засни она надолго.

Однако спать ей совсем не хотелось. С приближением ночи в комнате стало темнеть, но она не закрывала глаз. Ей нужно было облегчиться, но она постаралась подавить в себе это желание. Вдруг она осознала, что может опозорить его в постели. О Боже, вспомнила она, с него же никогда не снимали цепей, чтобы дать возможность облегчиться, — в этом ему помогала Милдред. Но когда Ровена представила, как это выглядело, ее обдало жаром от одной возможности такого унижения. А ему пришлось пройти через это. Тогда Ровена об этом даже не задумывалась. Ну, а если бы она и знала об этом в то время, что она могла сделать, чтобы предотвратить это? Гилберт не хотел, чтобы о присутствии в замке пленника знал кто-нибудь еще, кроме Ровены и Милдред, поэтому она не могла прислать к нему слугу, в присутствии которого эта операция могла бы быть менее затруднительной. Ей показалось, что он обладал способностью читать ее мысли даже через толстые каменные стены, ибо в этот момент в сопровождении служанки, несшей поднос с едой, в комнате появился лорд Фалкхерст и подошел к спинке кровати. Заметив Ровену, женщина замерла. В ее округлившихся темных глазах светилось любопытство, смешанное с ужасом. Уоррик даже не прикрыл Ровену, когда уходил от нее, в то время как она всегда, перед тем как уйти, накидывала на него банную простыню, с которой его захватили.

— Поставь это, Инид, и принеси, что здесь еще нужно, — приказал он женщине.

Инид поспешно ушла. Ее хозяин не заметил ее ухода, так как он смотрел на Ровену, которая старалась не замечать этого до тех пор, пока он не провел пальцем вдоль ее ноги, — это был его способ привлечь внимание. И тогда она взглянула на него, и в ее взгляде отражалась вся ненависть, которую он старался вызвать по отношению к себе.

— О, что-то случилось? Мы, наконец, перестали бояться? — Он улыбнулся, но недобрая улыбка скорее являлась выражением злорадства, которое он все еще испытывал по поводу одержанной им победы. — Запомни, меня не расстраивает твоя ненависть ко мне. Мне это, скорее, даже нравится.

Она закрыла глаза, чтобы он не мог видеть в них ненависть, которая радовала его. С ее стороны это было как бы маленькое возмездие, но он не позволил ей и этого.

— Смотри на меня, — резко приказал он, а когда она сразу же подчинилась ему, он произнес: — Вот так-то лучше. В моем присутствии, женщина, ты будешь смотреть на меня до тех пор, пока я не разрешу тебе этого не делать. И не заставляй меня повторять это.

Еще одна угроза. Они следовали одна за другой, хотя он никогда не говорил ей, что произойдет в случае неповиновения. Она одарила его еще одним недобрым взглядом, чтобы показать свое отношение к тому, что он говорил. А почему бы и нет, если ему этот взгляд нравился?

Но он сменил тему разговора и объяснил ей цель своего визита.

— Мне кажется, придется сделать еще одно исключение, принимая во внимание твой пол. Ты приставила ко мне женщину, чтобы та обслуживала меня. И я, будь в этом уверена, без всякого сомнения, приставил бы к тебе мужчину, но мне на ум не приходит никто, кому бы я мог доверить обслуживать тебя, так как в таком виде ты можешь пробудить похоть в любом мужчине. Поэтому тебе будет прислуживать Инид, у нее есть опыт ухода за ранеными и больными. К тому же она не сможет никому ничего рассказать, так как лишилась языка в то время, когда у Фалкхерста был другой хозяин.

Выражение его лица снова стало жестоким, — таким, каким она его видела раньше, лицо человека, способного совершить любую жестокость. Так как она не сделала ничего такого, что бы могло послужить причиной такой перемены, она решила, что это произошло от воспоминания о том, что замком Фалкхерст владел кто-то другой.