Узник моего желания - Джоанна Линдсей

Она даже не заметила, как ее провели через Парадный зал. Был день, поэтому народу по пути встретилось немного, кое-кто из прислуги и несколько не очень богато одетых рыцарей.

Ее привели в большую комнату господина в верхнем этаже замка, расположенную рядом с залом. Комната была залита солнцем: свет струился через два окна, которые находились в глубоких нишах, расположенных по обе стороны камина. Огромная кровать с тяжелым балдахином на четырех столбах находилась у каменной стены, отделявшей комнату от зала. Зимой от стены исходило тепло, так как со стороны зала в этой стене находился огромный очаг, который и нагревал камни.

Там было много и другого, на что она не обратила внимания: Ровена как зачарованная не сводила глаз с кровати, ибо на ней, посередине, лежало что-то похожее на груду цепей. Она даже не заметила человека, стоявшего по другую сторону кровати, пока он не подошел к ней.

Прежде всего она обратила внимание на его рост, потом разглядела прекрасную черную тунику и обувь, и еще, конечно, его рот, эти плотно сжатые тонкие губы, делавшие его похожим на глубокую рану, — и этого ей было достаточно, чтобы узнать, кто перед нею. Еще мгновение ушло у нее на то, чтобы разглядеть его светло-каштановые с золотистым отливом волосы, потом глаза цвета серебра, в которых угадывалась целая буря чувств. Зрачки ее расширились: беззвучно, одними губами она произнесла единственное слово «Вы» и упала без чувств.

— Ну вот, — проворчал Джон, подхватывая ее и не давая ей упасть.

Уоррик бросился вперед и почти выхватил ее из рук Джона. Он поднес ее к кровати и положил. Одной рукой она касалась цепей, лежащих рядом. Она ощутит их прикосновение, как только придет в себя. Он улыбнулся.

— Я не могу понять, чем вызван этот обморок, мой господин, — с волнением произнес Джон за его спиной. — Она хорошо питалась.

Уоррик не сводил глаз с золотоволосой женщины.

— Так ты все-таки баловал ее. И на ее гладкой коже нет следов от крысиных укусов?

Вместо ответа Джон лишь громко фыркнул. Уоррик знал своего слугу. Джон был известен своим мягким сердцем и добротой по отношению ко всем живым существам.

Уоррик был страшно недоволен собой, когда отправил приказ о том, чтобы Ровену охранял один Джон Гиффорд. Но он не послал вслед никого, чтобы отменить приказ. Он не хотел, чтобы она страдала до его прибытия, нет, он сам заставит ее страдать. Ему также не хотелось, чтобы ее маленькое, изящное тело исхудало от лишений, это не входило в его планы. Но более всего ему не хотелось, чтобы к ней прикоснулся какой-либо мужчина, по крайней мере, пока он не будет знать, насколько она преуспела в своем воровстве. По словам Джона, она таки преуспела.

— Она такая прекрасная, нежная дама, мой господин. Что же такое она совершила, чтобы заслужить темницу?

— Ее преступление было направлено против меня лично, и преступление это столь велико, что я не могу даже говорить о нем.

— Не может быть!

— Ты позволил этому красивому личику околдовать себя, Джон. Она всего лишь отвратительная девка, которая не остановится ни перед чем, даже самым ужасным, лишь бы добиться своей цели. В ней столько упрямства и решимости, что ей мог бы позавидовать мужчина. Она… — Он замолчал, понимая, что говорит больше, чем нужно. Ему нет необходимости объяснять кому бы то ни было мотивы своего поведения. — Я лишил ее титула, который она получила, выйдя замуж за Гудвина Лайонза, так что не называй ее больше леди. И ты больше не будешь присматривать за ней. Она не вернется в темницу — пока.

Даже не глядя на Джона, Уоррик понял, что тот хочет что-то сказать. Но слуге следовало быть разумным, чтобы не переступать границу дозволенного, и Джон, должно быть, это понял, потому что он тихо вышел из комнаты, не произнеся больше ни слова.

Уоррик продолжал, не отрываясь, смотреть на свою пленницу, не придавая значения тому, что ее обморок лишил его возможности немедленно осуществить возмездие. Теперь, когда, наконец, настал его час, он мог и потерпеть, хотя до сих пор он испытывал нетерпение. Однако он намеренно не возвращался сюда, слишком хорошо понимая, что как только он здесь появится, он начнет приводить в исполнение задуманный план мщения. Но прежде всего ему надо было узнать, добилась ли эта девка осуществления своего намерения.

Теперь ему это было известно, и это усугубило ее вину перед ним. Если бы ему и пришла в голову мысль хоть немного пожалеть ее, то тот факт, что она вынашивала ребенка, окончательно решил дело, вызвав в нем бурю негодования и желание мстить. Она носила под сердцем его ребенка. У нее не было на это никакого права. Он сразу догадался, когда она его узнала. Он увидел страх, который заставил ее потерять сознание. Ее страх был его победой. Там, в Киркборо, во дворе замка он не был абсолютно уверен, что она его узнала. На нем были тогда позаимствованные у Роберта доспехи. И ему стало ясно, что она узнала его только теперь. Возможно, к этому времени она уже имела представление о том, что он за человек, уже слышала о его готовности уничтожить любого, кто осмелился посягнуть на его собственность. Не имело никакого значения, что он никогда ранее не старался отомстить женщинам. Ему нужно было теперь только решить, какую форму расплаты следует потребовать от такой, как она, и у него было достаточно времени, чтобы осуществить это, пока он не найдет Изабеллу. Пока все его усилия отыскать свою невесту оставались бесплодными. Когда один из его посыльных вернулся и сообщил, что его невеста не прибыла в Фалкхерст, он даже был доволен, что у него есть повод отложить его собственное прибытие туда. Но поиски Изабеллы закончились ничем. Было слишком много дорог, по которым она могла бы направиться в Фалкхерст. В конце концов, он предоставил возможность продолжить эти поиски отцу Изабеллы, который, конечно, был больше, чем Уоррик, расстроен ее исчезновением. Ситуация раздражала его. В то время как ему надо было бы побеспокоиться о своей пропавшей невесте, все мысли его заняты этой девкой.

Ровена вздохнула, Уоррик затаил дыхание, с нетерпением ожидая, когда она откроет свои огромные, цвета сапфира, глаза. Рот у нее был приоткрыт. Он помнил пьянящий вкус ее губ, помнил их горячее прикосновение к его коже, когда ей приходилось стараться, чтобы вызвать ответный отклик его тела. Ее льняные локоны были заплетены в две толстые косы, одна — за спиной, другая была переброшена на грудь. Он помнил и эти груди, полные и соблазнительные, и, хотя он и не прикоснулся к ним, один только их вид воспламенял его чувства, что неизбежно вело к его поражению. Теперь он мог их коснуться, но это единственное, что он мог сделать без того, чтобы не разорвать на ней платья. Но не сейчас. Не сейчас. Она должна совсем прийти в себя и полностью осознать свою беспомощность перед ним, так же как он мучительно осознавал все, что она делала с ним.