Миазмы. Трактат о сопротивлении материалов - Флавиус Арделян

искал поддержки, искал смысла. Когда он наконец-то понял, откуда звучат слова, приблизился к юнице и заглянул под ночную рубашку. Увидев, как шевелятся меж бедер срамные губы, стал понимать и сказанное: это были фразы со страниц, вырванных из «Скырбы святого с красной веревкой». Сарбан посмотрел на аптеку Аламбика, но ее не было на положенном месте. Вместо нее появилась строительная площадка, окруженная лесами, из-за которых прохожий не сумел бы разглядеть, что происходит в котловане. Священник оставил повешенную девушку и отправился заглянуть в яму, вырытую на месте бывшей аптеки, однако через щель между досками увидел две глубокие траншеи, а в них – несколько обнаженных стен, поросших коротким волосом. Ветерок с горы трепал волоски по краям.

Проснувшись, он вспомнил про Аламбика. Зажег масляную лампу рядом с кроватью и поискал что-то в настенном книжном шкафу. Провел пальцем по пустому месту, где раньше стояла «Скырба святого с красной веревкой», и нахлынули сожаления. Он знал, что лучше бы предупредить Аламбика обо всем, что на него надвигается, но слишком много жизней было поставлено на кон: словно стадо на тысячи голов в ожидании топора. Он пообещал себе, что Игнац не пострадает, ибо он (она) – правдой или неправдой – обретет святость, а Сарбан станет делателем святых. Игнац без лица, женщина и мужчина одновременно, освободит мужчин и женщин от телесных оков.

Плесень смердела пуще прежнего. Сарбан открыл окно. Ночная прохлада проникла в комнату и встретилась с холодами, которые в ней обитали. Священник наблюдал сверху, как Игнац ходит туда-сюда в своей оранжерее. Обгорелый не спал. Он, похоже, бродил из угла в угол, заставляя огоньки свечей трепетать. Ну-ну, Сарбан. Ну-ну… Потом, когда священник вернулся в постель, нагрянул тяжкий сон без сновидений, которые до самой зари кто-то утаскивал, едва они рождались. Его разбудил Дармар, когда наступило утро.

– Надо помолиться, – сказал певчий в щель под дверью. – Еще одна…

* * *

Лили вышла за ворота, снедаемая беспокойством. Она чувствовала: нечто прилипло к ней, едва минувшая ночь обрела плотность и окружила ее, тяжким слоем легла на кожу; она это ощущала в каждом телесном изгибе, под мышками, внутри бедер, за ушами. Юница несколько раз в страхе оборачивалась, но на улицах Прими ничего не изменилось, жизнь по-прежнему изображала, что течет, как обычно по утрам.

Она обошла школу и направилась к Аламбику. Потянула дверь аптеки, но та не поддалась. Чуть шагнула назад: вроде все по-прежнему, однако он еще не открыл свое заведение. Странно, подумала Лили. В такой час Аламбик уже стоял в дверях и смотрел, как ученики толпятся у школьных ворот, класс за классом. Лили услышала свое имя и увидела ровесниц, которые махали ей рукой. Побежала к ним.

– Вы Аламбика случайно не видели? – спросила она, приблизившись.

– Нет, – прозвучало в ответ.

– Ты еще не слышала? – чуть слышно спросила одна из девушек. – Ильза… Блондинка, маленькая такая…

– Знаешь, где ее нашли? – спросила другая.

– В каком смысле «где»? – растерялась Лили.

– В таком, что не дома… Слушай: ее обнаружили прямо тут.

Девушка указала на статую Тауша. Тауш избегал их взглядов.

– Она висела на его пальце, прямо в ночнушке.

– И спала?

– Да.

– А мне мама сказала, что это неправда, это просто слухи, – возразила еще одна девочка. – Ее обнаружили спящей в своей постели.

– Нет, ее нашли тут, – заявила другая. – Аламбик нашел.

– И поэтому его нет в аптеке? – спросила Лили.

– Ага.

– Девочки, быстрее! – крикнул кто-то, а потом звонок вынудил их броситься бегом по ступенькам.

Госпожа Лейбер уже была в классе; она дождалась, пока все рассядутся, а потом проговорила хриплым голосом:

– Прежде чем мы начнем контрольную, которая необходима и уже давно была запланирована, я… хочу сказать, что многие родители просят нас, чтобы мы разрешили вам остаться дома. Очевидно, мы никому этого не запретим, мы все потрясены происходящим. Уроки будут…

Но голос пропал, стерся из мира, ученики ее слушали и как будто не слышали. Они совершенно отчетливо – воздух между ними и церковью был чист – видели Тауша в тени, который отворачивался от всех и указывал на них пальцем, тем самым пальцем, на который теперь десятки смотрящих из окон школы цепляли хрупкую юную блондинку в ночной рубашке.

Аптека Аламбика оставалась закрытой, Альрауна еще сильнее притихла, госпожа Лейбер диктовала вопросы, но никто не слушал – юнцы рисовали на партах очередные непристойности, юницы дрожали, кожей ощущая ночные прикосновения.

Город готовился к бессонным ночам.

Вернувшись домой, Лили увидела, как тетушка Валерия несет кофе в гостиную. Она заглянула туда, опередив старуху: двое мужчин сидели и курили трубки. Валерия закрыла дверь, и голоса сделались невнятными, приглушенные деревом и мягкими подушками. Лили поднялась к себе и вошла в только что проветренную комнату. Взглянула на город из окна: вдали дома карабкались поверх других домов, крыши вонзались друг в друга; было что-то новое и необычное в том, как Альрауна расположилась в тот день, как будто невидимая гигантская рука случайным образом расставила камни. Лили долго сидела у окна, а вечер робко крался по дворам, по траве, которая едва опомнилась от вялой дремоты, а потом юница услышала, как открылась и закрылась дверь. Она повернулась и посмотрела отцу в глаза. Его взгляд был пуст и одновременно полон чем-то, ускользающим от понимания, не принадлежащим миру, каким Лили его знала; она машинально подошла ближе, привлеченная изобильной пустотой в глазах, и всхлипнула, получив увесистую оплеуху. Щека покраснела, кожу жгло; Лили склонила голову и опустилась на колени.

– Посмотри на меня! – крикнул Томас Бунте. – Посмотри на меня, девка!

И девка посмотрела на отца, а отец – на девку. Дыхание Томаса сделалось тяжелым. Снизу, с улицы, доносился шум – уходили гости.

– Что это? – спросил Томас, и Лили увидела в его кулаке склянку с буквой А – «Аламбик» – на горлышке.

Она промолчала.

– Стала женщиной? Зудит в одном месте?

Она съежилась еще сильнее и по-прежнему молчала.

– Покраснела, да? Ты теперь баба, и тебе нужен мужик?

– Папа…

– Учуяла мужицкий срам? Горишь от похоти?

Лили плакала, сжимая склянку в кулаке.

– Встань! – рявкнул Томас с пеной у рта. – Сейчас же!

Лили подняла чело и взглянула на отца, тотчас же ощутив во всем теле холод, который обрушился, будто ночной камнепад, и камни эти погребли ее в некоей безымянной долине. Губы мужчины шевелились, но из его рта не вырывалось ни звука, Альрауна вновь погрузилась в тишину. Где-то внутри Лили сухожилия натянулись и гудели, словно струны, но она этого не ощущала; перед ее