Миазмы. Трактат о сопротивлении материалов - Флавиус Арделян

в Биваре, когда Сарбан прогуливался с приходским певчим по церковному двору, вокруг них бегали дети, кто в школу, кто из школы, и путь преградила юница – довольно тощая, но юркая. Сарбан из вежливости удалился и позволил певчему с ней поговорить. Прочитав в его взгляде невысказанный вопрос, певчий улыбнулся и сказал Сарбану:

– Это моя сестра. Ее зовут Вара.

Сарбан кивнул, и с того дня – Вара о том не знала, не ведала – она сделалась его частью. Он заключил ее внутри себя и никуда не отпускал. Когда певчий отправился по своим делам, Сарбан вернулся и поискал ее среди молодежи, но она ушла. И все-таки осталась.)

Мариса восседала на нем, как не'Святая сна, но не для того, чтобы высосать его жизнь, а для того, чтобы поделиться своей. Она целовала его губы и опухший глаз, она его ласкала, а Сарбан стонал от удовольствия, и рана между ребрами тоже блаженствовала. Мариса двигалась вверх и вниз по его пенису, как по лестнице в небо, унося скверну в облака, принося на землю чистоту. Она водила ладонями по его коже, тщательно избегая синяков, целовала подбородок и разбитые губы.

– Хорошо заживает, – прошептала она и ускорила ритм.

Сарбан застонал, и Мариса замерла.

– Тебе больно?

Сарбан указал на повязку на боку. Мариса слезла с него и погладила лишь кончик пениса влажными пальцами.

– Так лучше?

– Лучше.

Иногда он просил ее накраситься, а потом смотрел ей прямо в глаза и брал так, как священнику не положено. Переворачивал на живот и, словно Исконные у первого града, спускался в колодец, чтобы там затеряться в пучине безумия.

– Не сдерживай себя, – говорила Мариса, и он не сдерживал, изливался в колодец горячим и липким потоком, входил в нее все глубже, переходя из Мира в не'Мир и обратно.

Бывало, он просил ее снять макияж, а потом смотрел в окно, на небо, которое напоминало о ком-то другом.

В ночь после первой встречи с Варой Сарбан не спал; он едва дышал и мог поклясться, что сама земля застыла до зари, и никто, кроме него, об этом не ведал. Он ощущал себя посвященным в великие тайны человечества. Лишь благодаря ему мир пребывал на положенном месте. Он пообещал себе в тот момент и в том самом месте, ощущая, как бегут секунды, а земля все не движется, что Вара будет принадлежать ему, а он – ей, что она станет его женой и он состарится рядом с нею, не умрет от дряхлости раньше нее, чтобы она не мучилась в одиночестве. Он дал все эти обеты, пока бытие замерло и время было не временем, а промежутками между мгновениями; в тех промежутках Сарбан и схоронил обещания самому себе и Варе, о которых она не знала, не ведала.

Потом, к утру, земля пришла в движение, а время начало изливаться в промежутки между мгновениями, пряча и укрывая грезы Сарбана. И с той поры всякий раз, когда молодой священник оглядывался по сторонам, он знал, что где-то за фасадом сущего обретаются его мечтания и наступит момент, когда они исполнятся и явят себя. Так оно и случилось, потому что Сарбана теперь не слишком интересовало бытие, а только его подоплека, ибо – об этом никто не знал – она-то и скрывала главную грезу всей сарбановской жизни, про которую ведал лишь он один. Ни о чем не подозревая, бытие сдвинулось и, окутав Вару, уступило место времени, а то излилось, и через трещины в нем потекла сарбановская мечта, воплотившись в Варе.

Мариса высосала из Сарбана всю силу и отдала ему свою, поскольку была молода и полна жизни. Сарбан держал ее над собой и вдыхал ее запах. Я пахну тобой, как-то раз сказала Мариса, и Сарбан не понял. Он и сейчас ничего не понял, когда зарылся носом в ее волосы, выискивая ароматы.

– Мы найдем его, Сарбан, – проговорила Мариса. – Мы его разыщем, мы выгоним Ничто из твоей души, а на его месте посадим… что посадим? Мы вырастим сад из огромных грецких орехов, и ты будешь отдыхать в их тени, а я буду кормить грудью наших малышей.

Сарбан улыбнулся, но не прогнал ее мысль, ибо мысли – серны у источника; если прогонять их слишком часто, они перестанут приходить и умрут от непостижимой жажды.

– Я вытащу тебя отсюда, – пообещал Сарбан. – Я тебя заберу прямо на этой неделе, дам тебе комнатку в Прими, в моем доме. Ты будешь жить со мной и перестанешь работать.

– А если нас прогонят? – спросила Мариса.

– Значит, уйдем вместе.

– Ты этого хочешь? – спросила она, и Сарбан сказал, что да.

Она улыбнулась и вытянулась рядом с ним; провела ладонями по его животу, спускаясь все ниже и ниже, но потом, обнаружив, что он обмяк и смотрит в окно, задалась вопросом, может ли человек любить двух живых существ одновременно.

Былое: мечта сбылась, но принесла с собой тени с изнанки бытия, из промежутков между мгновениями, и семейная жизнь Сарбана, такая красивая и изобильная, была измарана чернотой. Время от времени в гости наведывалась печаль, чтобы задержаться на несколько дней, будто на постоялом дворе, и лишь ради сына они гоняли ее по чуланам и коридорам. В такие моменты Сарбан проклинал свою жизнь, особенно тот момент, когда заключил пари с миром и временем, поскольку теперь-то было ясно, что Мир требовал свою долю. А когда печаль становилась тяжелее всего (и горбились спины, ноги с трудом волочились, в горле застревал не комок, а сухой камень, ребра стискивал незримый кулак), Сарбан садился рядом с Варой и спрашивал, на что она смотрит. И Вара отвечала: на свое будущее.

– И что же ты там видишь, Вара?

Она говорила, что себя-то видит, а вот Сарбана – нет.

– Я смотрю и тебя не вижу, Сарбан, – тихо плакала Вара, и Сарбан все удивлялся, как странно расположены зеркала между людьми, и думал, что Вара совершенно права, как будто не осталось ничего важнее личной правды, которую она, в свою очередь, спрятала на изнанке бытия, в промежутке между одним мгновением и другим, и оттуда эта правда за ним неустанно наблюдала.

* * *

Следующая встреча мужчин состоялась не в Прими. Некоторым старейшинам было трудно покинуть сердце Альрауны, ибо они уже несколько десятилетий не выходили за пределы первой крепостной стены, однако теперь им пришлось так поступить, поскольку приглашение отправил Альгор Кунрат через одного из своих учеников, который кланялся у каждого порога и вручал членам