Капля духов в открытую рану - Катя Качур

и улыбчивым бальником, ему нравилась эта белобрысая пара, и он с энтузиазмом учил их эффектным па. В рабочее время, когда Федя и Афанасий Гераниевич выходили покурить, Ася закрывала изнутри дверь в кабинете Нехорошева, и они репетировали танго.

– Все-таки они оба придуриваются, – шепнула Анька-редактор своей подруге Риктовой. – Все у них серьезно и надолго.

– Я тоже подозреваю, что мы не дождемся, – кивнула Риктова.

Ася с Нехорошевым двигались легко и ритмично, воздух вокруг них исходил тем легким свечением, которое бывает у пар, объединенных неслучайно и, возможно, навеки. Они смотрели друг на друга с легкой улыбкой, заранее прощая все ошибки, описки и кляксы в долгой, только еще начатой совместной повести. Гости стояли в умилении, родители плакали. На последнем аккорде Нехорошев эффектно бросил Асю на колено и завис над ней коршуном. Она замерла, изогнувшись, обвив его бедро тонким каблучком. Все закричали и захлопали в ладоши. Ася неслышно застонала: «Спина-а-а». Нехорошев притянул ее к себе, прижался носом к носу и прошептал: «Я же говорил, нужно давно сделать рентген».

Из ресторана выходили вечером, на Тверском бульваре было людно, машины толпились в пробках, вливаясь фарами в нарядную уличную иллюминацию.

– Смотрите, Анастасия Кречетова! – Десятилетняя девочка восторженно задергала родителей, и те заулыбались, разглядывая Асю с Нехорошевым, как наряженных манекенов в ЦУМе. Девчушка порылась в розовой сумочке, достала ручку с блокнотиком и протянула Асе:

– Распишитесь, пожалуйста!

Ася радушно рисовала автограф, ее обступили уже несколько человек, желая счастья и процветания. Пьяный мужик долго тряс руку Нехорошеву, нескромно выясняя, за какие достоинства его выбрала народная артистка России.

– Вообще-то она ведущая, – процедил Нехорошев. – И это была моя идея посадить ее в эфир.

К ресторану, проталкиваясь сквозь пробки, подъехал длинный черный «Линкольн».

– Андрюша, прости, голубчик, как смог, так приехал! Боже, Настенька, какая ж вы красавица, зачем вам этот остолоп, выходите лучше за меня. – Из открытой дверцы вылезал тучный мужчина в бежевом костюме с фарфоровой улыбкой. Они обнялись с Нехорошевым, толпа расступилась, толстяк подошел к Асе.

– Видел ваши эфиры, вы прекрасны, сударыня, – церемонно сказал он, целуя ей руки. Из машины вышел шофер с большим праздничным пакетом и кудрявым букетом роз, и пока хозяин «Линкольна» возился, что-то распаковывая, Ася взглянула на Нехорошева.

– Кто это? – губами беззвучно спросила она.

– Старина Сайгонский – продюсер, импресарио: классическая музыка, не гнушается шоу-бизнесом, ну и тому подобное. Знаем друг друга с детства.

– Иван Захарыч, я, голубушка, любите и жалуйте, – подхватил Сайгонский. – Хочу в эфир к вам привести пару-тройку прекрасных личностей. Ну и вы звоните мне, когда вам станет грустно, а этот козел вас обидит или просто надоест.

Сайгонской заграбастал Асю, сминая ей платье, целуя в щеки и шею так, что Нехорошеву пришлось оттаскивать его под добродушный хохот гостей и прохожих.

Глава 22

– Фил, я не знаю, как с ней себя вести. Она упертая, подключила маму. А мама, сам знаешь, давит танком: «Женись, Славочка!» Да еще Сайгонский буквально держит за горло: «Это же такой трюк, Славик, такой пиар-ход!»

К Славочке, скрипя снегом, подошел дворник.

– Командир, я все сделал, это… Убрал, мрамор протер, ну цветы купил, вот матрасик тебе постелил на скамейку. Теплый матрасик?

– Да, да. – Славочка раздраженно обернулся на беззубого старика, достал из внутреннего кармана пальто бумажник, сунул дворнику купюру. – Иди отсюда. Не мешай.

– Да че я мешаю-то, вот прям переговоры на высшем уровне! С живыми надо переговоры-то вести, а не жопу морозить на граните. – Старик долго ворчал, удаляясь по узкой протоптанной в снегу тропинке.

Славочка вздохнул:

– Все же как ты думаешь, что делать? Не могу я с ней, чужая она.

С высокой мраморной плиты Филизуг смотрел на Славочку с любовью. Это выражение, скопированное гравером с фотографии, поставило точку в выборе надгробного мастера. Несмотря на негодование Дарьи Сергеевны, Славочка обратился в несколько агентств по изготовлению памятников. Он боялся, что Филиппа Андреевича на мраморном фото сделают таким же нелепым, как после похоронной подготовки – в гробу Фил лежал с неестественно надутыми щеками, напомаженными губами и выглядел насмешкой над самим собой. После похорон Славочка дал себе слово, что будет ходить на могилу ежедневно столько месяцев, сколько они не виделись с Филизугом перед концертом. Потом это стало потребностью, и он ездил на Миусское кладбище каждую неделю в течение нескольких лет. Кладбище не было тихим, через забор по Сущевскому валу ревели машины, вороны надрывали горло где-то на ветках деревьев и важно топтали заснеженные дорожки. Рядом на аллее стояли пафосные памятники цыган и братков, поваливших друг друга в девяностые. Дарья Сергеевна тоже было хотела поставить плиту, где Филизуга изобразили в полный рост со скрипкой (фото взяли еще с Н-ского концерта), но Славочка замахал руками.

– Мама, это пошло!

«Совсем одурел, – жаловалась Дарья Сергеевна соседке. – Такие деньги угрохал, заказал четыре плиты с разными портретами, а потом три велел разбить при нем в крошки. Боялся, что лицо учителя будет валяться на какой-нибудь свалке». Соседка по дому Алена, пышная хохлушка в медово-яичной маске на лице, кивала головой. «Отож! Кабы мне завещали квартиру в Москве, я б десять таких памятников заказала!» Дарья Сергеевна поджимала губы, понимая, что об этом вот уже два года говорит весь ЖЭК, и гневно шипела: «Великий учитель оставил наследие великому ученику. А вы, торгаши, сами себе заработаете!» Она очень полюбила эту квартиру, обставленную Филизугом с большим вкусом. Особенно ей нравилась огромная, по меркам Н-ска, кухня с зеленой каменной столешницей, на которой она замешивала тесто и крошила салаты к приходу Славочки. В модной плите с гигантской духовкой и варочной панелью всегда поднимался пирог, булькал борщ и шкворчали оладушки.

С недавнего времени Славочка начал приводить домой Ванессу – крошечную худенькую брюнетку с бойкими глазами, усаженными рядами мягких черных ресниц так, будто пришлось побрить норковый воротник, чтобы нашпиговать мехом ее веки. Ванесса была скрипачкой из Франции, весьма популярная на своей родине. Ее нашел Сайгонский во время гастрольного тура Славочки по городам Европы. Сметливым взглядом он сразу оценил, как трогательно будет выглядеть на сцене эта пара – статный Славочка и хрупкая, всегда с обнаженной фарфоровой спиной Ванесса. Они встретились в парижском кафе, после того как Сайгонский пригласил ее на Славочкин концерт. Разгоряченный Иван Захарыч в красках расписывал Ванессе перспективы и гонорары. Она слушала растерянно, теребя пальцем завиток на коротких волосах, и беззастенчиво рассматривала Славочку. На следующий день на репетиции в небольшой комнате парижской консерватории Ванесса