Театр в квадрате обстрела - Юрий Алянский

В промерзшей «Астории» в очень короткий срок писалась пьеса «Офицер флота».

У Крона был свой рабочий термин — «технический сюжет». Драматург подразумевал под ним ту «производственную ситуацию», вокруг которой складываются человеческие отношения. «Технический сюжет, — писал Крон, — это скелет пьесы, тот каркас, на котором зиждется сюжет нравственный. От этого каркаса многое зависит, в том числе и философия пьесы… Техническим сюжетом «Офицера флота» является история ремонта подводной лодки силами команды в труднейших условиях блокады».

Драматургу не надо было куда-то ездить, знакомиться с людьми, есть с ними тот самый пуд соли, без которого писатель и его герои по-настоящему не сближаются. Крон сам жил этой жизнью в течение двух лет войны, такой войны, где и меньшие сроки давали человеку, художнику, огромный запас впечатлений и материалов. Пуд соли был съеден им подчистую еще задолго до начала работы над пьесой. Крон вспоминал матросские рассказы, виденное и слышанное за годы войны, перебирал свои записи. Постепенно в воображении вырисовывался характер и облик главного героя пьесы, командира подводной лодки Виктора Горбунова. Драматург мог бы назвать по фамилиям нескольких командиров-подводников, похожих на Горбунова. Крон не придумал в номере «Астории» почти ничего, что определяло бы характеры действующих лиц, мотивы их побуждений — все это возникало из переплавки подлинных фактов, событий, воспоминаний. Любой факт в пьесе подтверждался несколькими аналогичными случаями из жизни. Пьеса, произведение художественное, получалась одновременно и произведением в высокой степени документальным. А зернышком, из которого проросла пьеса, был, по признанию самого писателя, его коротенький рассказ «Я держу мой флаг». «Служебные ситуации» героя рассказа и героя пьесы оказались сходными.

Эта служебная ситуация стала одной из «горячих точек» пьесы.

Кондратьев. Лодка повреждена, требуется сложный ремонт. На завод не надейся: завод сейчас ничего не может. Оставим на лодке самую малость народу, остальных распишем. Пушку и исправные приборы у тебя возьмем — облегчится ремонт на других лодках…

Горбунов. Морской устав гласит, что на всякое предложение о сдаче я обязан ответить отказом.

Кондратьев. О какой сдаче? Что вы мне, ей-богу, голову морочите? Давайте проще!

Горбунов. Отступить перед блокадой, вывести из строя боевой корабль равносильно сдаче. Я берусь отремонтировать лодку полностью и не попрошу у вас ни одной гайки.

Кондратьев. Я берусь!.. Я командир!.. Я держу мой флаг!.. Все «я»! Подумаешь, какой флагман. Скромности больше, товарищ капитан-лейтенант. Подготовьте списки людей, кого считаете необходимым оставить. Человек десять, не больше… Два дня сроку.

Горбунов. Есть, готовить. Прошу разрешения одновременно обратиться к командованию с рапортом.

Кондратьев. Разрешаю, пишите. Но не советую… Чего вы так держитесь за лодку?.. Плавать она не будет. Отсидеться хотите?

Горбунов. Товарищ капитан третьего ранга. Я бы десять раз подумал, прежде чем бросить такое тяжелое обвинение…

В Матросском клубе на площади Труда состоялась читка первого акта пьесы в узком кругу руководителей театра и главных исполнителей. Наметки пьесы понравились слушателям. Только будущий исполнитель главной роли Владимир Иванович Честноков поначалу огорчился: роль капитан-лейтенанта Горбунова показалась ему не очень выигрышной. Горбунов сам говорит о себе помощнику Мите Туровцеву, что он «тяжелый человек: сухарь, упрямый, мелочный…»

Судить, однако, было рано. К тому же суждение человека о самом себе — в том числе и сценического героя — не всегда оказывается верным. Развитие характера Горбунова дало Честнокову возможность создать благородный образ прямого и смелого человека, думающего, талантливого командира, умеющего смотреть далеко вперед. Драматург Александр Крон писал свою пьесу, о людях, чья профессия обязывала к мужеству, чьи честность и самоотверженность становились не только моральными добродетелями, но и основой профессионального мастерства. В этом смысле пьеса была романтична и близка творческой индивидуальности артиста Честнокова, которая так ярко проявилась в роли Сирано.

Горбунов, как и Сирано де Бержерак, мог бы сказать:

Но я не уходил с несмытою обидой,С помятой честью — никогда!

В пьесе Горбунов говорит контр-адмиралу Белоброву: «Вам даны по отношению ко мне огромные права. Вы можете отправить меня под арест, отдать под суд и разжаловать. Но права говорить со мной в неуважительном тоне вам никто не давал!»

Горбунов — гордый человек. Ему, как и Сирано, отвратительны ложь, подлость, зависть, лицемерие. Он, как и Сирано, мог бы спросить:

Кто прав? Кто не дожил до первой сединыИли седеющий от первых унижений?Кто прав, Ле-Бре? Кем лучше сведеныКонцы побед с концами поражений?

Разумеется, не нужно переоценивать эту аналогию и это сходство, понимать их слишком буквально, — они далеко не исчерпывают образа Горбунова. Герой пьесы Крона, офицер флота, явился в нашей военной драматургии образом в высшей степени современным, более того — новым. Драматург показал, что профессия командира, военного специалиста, требует огромных знаний, воли, упорного труда и, вместе с тем, — мечты, творческой мысли, жажды подвига. Того, кто лишен этих качеств, Горбунов считает самозванцем, обманщиком. Селянина, офицера, лишенного чести, он называет изменником и предателем.

Драматург видел будущее советского военного флота, угадал его черты, которым действительно предстояло возникнуть, точно запечатлел конкретные детали военного быта.

Горбунов. …Вы носите форму. Вы — офицер.

Туровцев (усмехнулся). Офицер?

Горбунов. Так точно. Что вас так поражает? Слова «генерал» вы уже не пугаетесь, потому что оно напечатано в газетах. А тут ничего не известно, надо самому решать: хорошо я сказал или плохо…

Горбунов излагает Белоброву свои взгляды на понятие офицерской чести, по тому времени — дерзкие. И адмирал задумывается: «Может, этот парень правду врет? Будем называться офицерами, будут у нас гвардейские части. Может быть, даже и погоны наденем?..»

Честноков получил интересную роль. И стал, по мнению Крона, лучшим ее исполнителем.

Режиссеры А. Пергамент и Т. Сойникова и художник спектакля М. Григорьев обсуждали эскизы будущих декораций. Внешний облик спектакля должен был передать неповторимую атмосферу блокадного города, запечатленную в авторских ремарках. Драматург настаивал на их точном исполнении. Ремарки были выразительны: «Двор каменного дома на Набережной. В полуовале арки ворот — заснеженная мостовая, ограда реки, силуэт рубки подводной лодки, стоящей на приколе у Набережной…» Художник, однако, не во всех случаях точно следовал ремаркам. Лирическая сцена между Горбуновым и Катей, например, происходит, по замыслу автора, возле памятника «Стерегущему» на Кировском проспекте («Бронзовая вода хлещет в иллюминатор, бронзовые матросы погибают, но не сдаются»). Драматургу хотелось передать в этой сцене мысль о преемственности высоких морских традиций. Художник и постановщики, однако, решили иначе и перенесли место действия этой сцены к Поцелуеву мосту через Мойку. Им казалось, что этот уголок Ленинграда будет выглядеть на сцене поэтичнее.

Премьера «Офицера флота» состоялась в первой половине августа сорок четвертого года в зале Выборгского дома культуры. На несколько дней раньше прошла премьера пьесы в Калинине. Однако спектакль Театра Балтфлота, по существу, положил начало большой сценической истории пьесы.

Горбунов в исполнении Честнокова явился в спектакле интеллигентным, мыслящим человеком, тонко и глубоко воспринимающим жизнь, командиром новой формации, который прям и решителен в вопросах службы, смел в бою, благороден в человеческих отношениях. Строгим, сухим, подтянутым и никак не располагающим к задушевному разговору появлялся Горбунов на сцене. Такой облик офицера не закрывал от зрителей других черт его характера: резко отгоняет он от корабля голодную женщину и тут же отдает ей последнюю галету. «Я не пытался смягчить характер Горбунова, — рассказывал Честноков. — Я где-то даже подчеркивал его внешнюю сухость… И в то же время зритель должен был проникнуть во внутренний мир Горбунова…»

Великолепным исполнителем роли старшего краснофлотца Соловцова явился артист Владимир Каменский. Особенно удавалась артисту сцена на судоремонтном заводе.

Сторожиха. Ты, я вижу, нахал здоровый…

Соловцов (серьезно). Это есть. Теперь-то ничего, раньше было больше.