Превратности судьбы - Мэйдлин Брент

Слезы появились неожиданно. Я отвернулась от окна и с глупым удивлением обнаружила, что не одна в купе. Я была так глубоко погружена в собственные мысли, что совершенно забыла о своих спутниках. Эмили смотрела на меня. Она сморщила нос и громко зашептала Аманде:

— Смотри, она — плакса.

Мистер Грешем резко оторвался от газеты и свирепо посмотрел на нее.

— Как ты смеешь, Эмили? — рявкнул он, моргая. — Твое замечание очень злое! Так не пойдет, так не пойдет, сударыня! И новую шляпу, о которой ты матери все уши прожужжала, не получишь!

Эмили надула губы, как будто сама вот-вот расплачется. Аманда едва сдержалась, чтобы не захихикать. Миссис Грешем открыла глаза и возмущенно сказала:

— В самом деле, Чарльз! Как ты можешь быть так несправедлив к бедной девочке? Видишь, как ты ее расстроил? Конечно, она получит новую шляпу.

— Конечно, нет, — раздраженно перебил ее мистер Грешем, — и она не бедная девочка. Она — молодая особа, которой следует знать, как себя вести. К сожалению, ты ее портишь, моя дорогая, и очень жаль. Я не собираюсь забирать свои слова обратно. Разговор окончен.

Он решительно встряхнул газету; нахмурившись, посмотрел на дочь; улыбнулся мне так, что я должна была принять это за ободряющую улыбку; и уткнулся в газету. Миссис Грешем с трудом себя сдерживала. Старшая дочь угрюмо насупилась. У Аманды вид был довольный, но она старалась этого не показывать. Наступила гнетущая тишина. Радость, которую я несколько мгновений назад испытывала, исчезла без следа. Не сказав ни слова, я стала причиной того, что, по крайней мере, трое членов семьи, злились друг на друга. Я быстро отвернулась к окну, чувствуя себя очень виноватой и стараясь не дышать.

Я понятия не имела, сколько мы будем ехать, и не могла заставить себя нарушить напряженную тишину, чтобы спросить. Но после нескольких остановок, примерно через полчаса, мы приехали на станцию под названием Чизлхест и здесь вышли. Носильщик нес чемодан. Мистер Грешем шел впереди по платформе, разговаривая с нарочитой веселостью, словно хотел развеять неприятную атмосферу путешествия.

Нас ждал кучер в большом открытом экипаже, который, как я позже узнала, называется ландо. Мы ехали по сельской дороге, которая то поднималась вверх и шла по плоской вершине холма, то спускалась по склону, засаженному деревьями. Аманда сидела рядом со мной, и краем глаза я видела, что она смотрит в мою сторону. Вдруг она взяла меня под руку и сказала:

— Должно быть, очень нелегко оказаться в незнакомой стране. Я стараюсь себе представить, что бы я чувствовала, если бы меня отправили в Китай одну. Думаю, мне бы было страшно.

Я чуть не разрыдалась от благодарности. Я повернулась к ней и улыбнулась, я улыбнулась ей от всего сердца. Я обратилась к мистеру Грешему, сидевшему вместе с женой напротив меня:

— Извините меня, мистер Грешем. Я знаю, что вела себя глупо и невежливо, но я не хотела. Я волновалась… и все делала неправильно, — слова, наконец, посыпались из меня.

— Вовсе нет, вовсе нет, — быстро ответил он. — Ведь все понятно, моя дорогая. Я уверен, что, когда ты устроишься, ты будешь чувствовать себя, как дома. — Он с облегчением откинулся назад и на несколько минут оставил трость в покое.

Эмили сидела по-прежнему мрачная, а миссис Грешем всем своим видом демонстрировала сомнение. Но Аманда радостно подпрыгнула и сказала:

— Вот, я знала, что она волнуется! Я себя точно так же чувствую, когда мы ходим с визитами. Ах, я рада, что ты будешь жить у нас, Люси! Мы сможем проводить время вместе. Эмили стала такой воображалой, потому что ей уже восемнадцать.

— Аманда! — с ужасом воскликнула мать. — Где ты научилась таким вульгарным выражениям? Не смей так говорить о сестре!

— Очень хорошо, мама, — кротко ответила Аманда, — но меня Эмили научила. Она сказала, что сын Маршант-Йейтсов — воображала.

— О-о-о, я не говорила! — возмущенно закричала Эмили. — Мама! Я не говорила!

Мистер Грешем громко постучал тростью по полу.

— Барышни, прекратите ссориться! Помните, у нас гостья. — Он улыбнулся мне одной из своих механических улыбок, но в ней было уже чуть-чуть больше тепла, и, хотя Эмили снова надулась, чувствовалось, что обстановка немного разрядилась. Мне хотелось Аманду расцеловать.

Мы ехали около четверти часа. За это время я успела оглядеться по сторонам и восхититься разнообразием природы. Единственное место на земле, которое я знала и в котором жила, не могло похвастаться пышной растительностью. Здесь же ее было в изобилии, я упивалась деревенским пейзажем. Наверное, память об этой природе передали мне родители, но она до поры до времени дремала. Сейчас же я не могла оторвать глаз от прекрасной зеленой Англии. Я наслаждалась этой красотой и хотела знать, как называется каждое дерево, каждый цветок.

Усадьба мистера Грешема стояла на окраине маленькой деревни Соколиное поле и называлась «Высокие заросли». Когда мы въехали в ворота и повернули по дорожке к дому, я увидела, что дом стоит на холме, а за ним земля спускается к широкой долине и, примерно через милю, снова поднимается на холм.

Сам дом был огромный, и в первый момент показался мне некрасивым: он был весь из прямых линий. Я привыкла к высоким пагодам и изогнутым крышам Ченгфу. А этот дом был слишком приземистым, в нем не было гармонии. Богатые китайцы строили свои дома в согласии с духом земли, воды и воздуха. Только плющ, ползущий по желтым кирпичным стенам «Высоких зарослей», немного сглаживал, смягчал впечатление.

Когда ландо остановилось у парадного крыльца, двери распахнулись и на пороге появился очень важный слуга — дворецкий. Он приветствовал хозяина. Менее важный на вид молодой человек, без пиджака, в фартуке, взял мой чемодан и понес его в дом.

Мы оказались в большом холле. Лестница из холла поднималась на галерею. Я с изумлением оглядывалась. Двери в некоторые комнаты были открыты, и мне удалось кое-что разглядеть. Впервые я видела столько мебели, столько картин, столько ковров, столько ваз, зеркал, украшений, статуэток! Я подумала о миссии мисс Протеро. Кроме картины в часовне, единственным украшением, о котором мне удалось вспомнить, был бронзовый щит в моей «спальне». Он выжил лишь потому, что у меня не хватило духу вынуть его и продать. Я услышала, как мистер Грешем сказал:

— А, Эдмунд, дорогой, ты здесь, — и увидела человека, спускающегося по лестнице. На нем был темный костюм и рубашка с высоким стоячим воротничком. Без всякого сомнения, это был сын мистера Грешема. Мне показалось, что ему лет двадцать шесть или двадцать семь. У него было такое же бледное узкое лицо, как у отца, но вел он себя совершенно иначе. Мистер Грешем был порывист в движениях, иногда он, казалось, подпрыгивал. Движения сына были сдержанными и аккуратными, словно он был намного старше. У него был холодный взгляд. Однако я скоро поняла, что он на всех смотрел одинаково и не испытывал ни к кому неприязни. Складывалось такое впечатление, что Эдмунд Грешем все и всех изучал и оценивал.