Ювенилия Дюбуа - Николай Александрович Гиливеря

они окружившие

зовут трагедию даром,

счастьем описывают мои слёзы и сомнения.

Чем дальше — тем лучше.

О-го-го! Тебе уже столько-то столько

зерно стремится ввысь,

а ты…

рождён в семье инженера разрушенной цивилизации

не просивший и неспособный

теперь крутись, как знаешь

умножать на ноль нельзя вот и почва без дров, как же быть?

Смотрюсь в собственное отражение,

это эксперимент над реальностью. Сколько отличий?

Достаточно, чтобы перестать ассоциировать внешность

с внутренностями.

Душа, говорят, чиста, но внутри она, а значит,

кровь и вонь, смазанная всеми прелестями биологии.

Время идёт

Фу!

Кал с кишками под новый крик,

музыкант в халате морщит нос, все довольны.

Ещё одно тело обречено, зато теперь умирать не так одиноко

Грех — не грех, похуй.

Биологическая машина для подачи воды. Выращиваем рабов

пиздой и спермой, ей богу, как в горшке цветы.

3

Лавина чувств

о да, большой такой падающий ломоть

торта на муравья одолевает меня и тебя

Мы части наедине,

лобзаем тела, да-да, как пахнет вкусно то,

что ниже пупка.

Утопая в любви — я хочу тебя

Похоть, как итог очередной попытки

донести свои мысли, эти путанные краски

кусь-кусь, любовь рождается и к вещам,

зачем тогда осуждать?

4

Час обеда. Время бежать, сопротивляясь тоске. Физическое насилие просто необходимо. Жую хрустящих муравьёв, перебитый суп пюре.

Флю-у-у-у-у-уфлюхкх, хлебаю горячий чай. Нёбо опять отклеилось.

С неба летят крупные хлопья. Ноль тепла градусов. Ноги тыгдычут по расчищенным отрезкам. Сигаретный дым валит из щелей. Белоснежная пустыня. Примитивные горбатые постройки. Окаменелые верблюды с нищими бедуинами внутри, откусывают друг дружке головы. Вопли. Ой! А вот и местные аборигены. Чего коситесь на меня? Я одет как вы, хуй что докажите. Чувство нутра — не аргумент.

Петляю по дворам. Исследователь пространства, поиск себя методом исключения. Этот вот тип одет эклектично. Бабка хуёво ходит, тебе по левой стороне, не нарушай движения. Злиться на невежество нет смысла, но я злюсь. Все делают и ведут себя неправильно, отсутствует лаконичный конструкт, либо есть ещё вариант.

Все эти черти — мои проекции, ведь мыслю это и вижу — именно я. Замечаю нестройность, посылаю мысленно нахер, а проекции только и делают, что пялятся, в надежде увидеть ответы на свои вопросы.

Я вам не хозяин, но и не друг. Просто иду по замкнутому отрезку. Через пару часов настанет время ужина.

5

Неделю назад один знакомый рассказал о своей мечте: «хочу в дурдом, там мне найдут хобби».

«Неплохо», ответил я, утаив, что это и моё желание. Будет глупо, если следующая наша встреча случится в одной палате или за раздачей пилюль.

Два интересных молодых человека увидят своими глазами эдем друг друга, тем самым разрушив законы иллюзии. В таком случае возникнет чувство неловкости. Как делить местную чернь? Кто над кем будет верховодить и помыкать? Мелкие делишки придётся проворачивать, разделяя плоды. А нам это надо?

Мы оба думаем похожим образом. Медленно дистанцируемся, увеличивая расстояние соприкосновения. Уже издали кричит он: «А чем здесь, со всеми, не психушка, не правда ли?!»

А я отвечаю, что внешний дурдом обязывает к притворству, а куда хочу я — можно быть собой.

6

Она шла по сбитому асфальту. Тонкие бёдра, крепкие грудки под платьем в облипку. Чему она улыбается?

— Эй, привет! Не узнал меня?

— Чему ты улыбаешься?

— Лету! Ты похож на гриб, да. Это так странно, хотя, если подумать, то все вокруг мятлики. Поэтому грибом быть почётно. Не правда ли?

— Лучше скажи: куда идти?

— Мне?

— Лучше мне.

— Куда шел, туда и иди.

Он бьёт её по лицу. Боже, какая она счастливая! Трогательно так ухватилась рукой за место, куда пришелся удар. Проникается теплом…

Губы её шепчут «спасибо», а он действительно взял, да направился дальше.

Так это устроено. И она лучше всех знает правила игры. Воспользовалась его добротой. Может сейчас ей и больно, но зато теперь достаточно оправданий для собственных поступков. Грехи отпущены. Равновесие внутреннего судьи. Зато он теперь весь в смоле, загваздался, забрав липучесть. Но что поделать? Жизнь требует жертв от кордицепса.

7

Поглощаю завтрак в полдень. Гречку. Яйцо туда вбил, помидоры. Чая нет. Печенья нет. Конфеты нельзя, зато горячая вода есть. «Кчфр-кчфрс», закинулся таблетками.

Теперь нужно жить. Скоро начнёт темнеть, а головой так и не подвигал. Руки застоялись. Кровь сейчас такая вся вязкая, медленная, словно кисель. Зараза. Не хочет сама адекватно циркулировать. Ну ничего, ща мы её!

Руками туда-сюда, головой хоп-хоп. Поясницу тянет. Колени плачут горькими слезами, а я их уничтожаю приседаниями. Заткнулись бл! Вот так.

Хрустит машина, но уже не так трагично. Хотя бы шею не тянет.

Куртку на тело. Шапку на голову. Ботинки на стопы. Ни в коем случае не путать последовательность. А затем, как прихорошился, бегом на улицу.

Сигарета в зубах. Вот так паровоз. Гребу ногами снег, я трактор. Очередной день без романтики и рутины. Круг — два километра. Ещё в сторону хрясь-хрясь, три. Хорошая разминка.

Родные расчихались, расперделись. Эпидемия всё-таки, а я такой ранимый. Сам лично создателя не видел, но через чужую силу убеждения связался с ним. Предложил обменять свои остатки сил на благополучие любимых. Молчит всевышний, но чувствую, как заболеваю. Контракт подписан. Продал душу раю. Остаётся ждать выздоровления семейства.

А если вдруг что; если случится страшное. Если меня обманул дядька, то найду его главного конкурента. Отыщу этот зеркальный бренд. Вот бизнесменов развелось! Продам что-нибудь ещё ценное, может коллекцию поэтов. А на выторгованное выкуплю свою душу. Просто не хочу, когда придёт время, раствориться в обмане, став его частью.

8

Творчество порождает в теле силу и желание. Это первый этап невинности. Дальше — интересней.

Опыт отсутствия беспристрастных денег рождают в поэте отчаяние. Мать не научила мальчика противостоять невзгодам. А отец, под угрозой расстрела, не стал учить чадо охоте голыми руками.

Вседозволенность. О-м. Джин. Расслабляющие вещи стали учителями юности. Достаток — ещё один вредитель. Чужой карман внушает уверенность, плодя бессилие, чтобы взрослая реальность перерезала глотку. Да ещё так медленно, с издёвкой. Деформированный гомункул поначалу верещит, а как свыкнется, переходит на тихий плачь.

Естественные процессы пугают. Чужое старение. Собственная немощность. Как же всё кажется несправедливым. А рты вокруг, с телика и дворов, всё кудахчут в пространство благую чушь. Эту величайшую ложь, но в контексте, разумеется.

Как же смешно (думает поэт) будет