Властелин колец - Джон Толкин

– Предательская?! – зашипел он. – Хоббиты такие вежливые, о да, о да! Славные, добрые хоббиты! Смеагол ведет их тайными тропами, которых никто, кроме него, не знает, он один их отыскал. Он устал, хочет пить, да, хочет пить! Но он ведет хоббитов, он ищет, где им лучше пройти, а они за это обзывают его доносчиком и предателем! Славные друзья, да, Сокровище мое! Славные!

Сэм почувствовал что–то вроде раскаяния, но Голлумовым словам все равно не поверил ни на грош.

– Ну прости, – сказал он неохотно. – Прости. Ладно тебе. Ты меня разбудил, понимаешь? А я не должен был спать, вот и полез ругаться. Господин Фродо очень устал. Еле уговорил его вздремнуть. А тут ты… Словом, прости, и хватит. А где ты был на самом деле?

– Старый проныра ходил доносить, – прошипел Голлум. Зеленые огни в его глазах не гасли.

– Не хочешь – не говори, – пожал плечами Сэм. – Твое дело. Все равно это, наверное, недалеко от правды! Но не пора ли и нам с Фродо, двум старым пронырам, отправиться по следам третьего? Который час? Еще сегодня или уже завтра?

– Завтра, – бросил Голлум. – Завтра было, еще когда хоббиты пошли спать. Очень глупо! Очень опасно! Если бы несчастный Смеагол, если бы этот предатель и проныра не сторожил их, им пришлось бы очень, очень плохо!

– Вот заладил! Учти, скоро мне это надоест, – пригрозил Сэм. – Впрочем, забудем. Давай–ка я лучше разбужу хозяина.

Он ласково откинул волосы со лба Фродо и, наклонившись, тихонько проговорил:

– Вставайте, господин Фродо! Просыпайтесь!

Фродо пошевелился, открыл глаза и, увидев склонившееся над ним лицо Сэма, улыбнулся.

– Что–то рано ты меня будишь, Сэм! Еще темно!

– Да тут всегда темно, – развел руками Сэм. – Понимаете, вернулся Голлум и говорит, что уже завтра. Значит, пора в путь–дорогу. Последний бросок.

Фродо глубоко вздохнул и сел.

– Последний бросок, значит? Ну что ж! Привет, Смеагол! Как, нашел себе еды? Отдохнул?

– Ни еды, ни отдыха, ничего Смеаголу не полагается, – скорбно ответил Голлум. – Смеагол доносчик, предатель и проныра.

– Зачем ты себя обзываешь, Смеагол? – с укором спросил Фродо. – За дело или нет, все равно это не больно–то умно!

– Смеагол себя не обозвал, другие обозвали, – съябедничал Голлум. – Так его называет добрый господин Сэм, умный хоббит, который так много знает.

Фродо посмотрел на Сэма.

– Да, это так, хозяин, – сознался Сэм. – У меня и правда сорвались с языка эти слова, но понимаете, просыпаюсь я – а он к вам лезет! Я попросил прощения, но скоро он у меня его обратно попросит, честное слово!

– Давайте тогда помиримся и забудем об этом, – сказал Фродо беспечно. – Но я тебе вот что хотел сказать, Смеагол. Кажется, настал час, о котором мы уговаривались, так ведь? Вполне вероятно, что теперь мы найдем дорогу и без проводника. Как ты думаешь? Перевал отсюда уже видно. Тут, почитай, до него рукой подать. Может, дальше мы как–нибудь и одни управимся? Тогда уговор выполнен – я так полагаю. Ты сделал все, что обещал, и волен возвратиться назад, туда, где можно спокойно есть и спать, где слуги Врага тебя не схватят. Настанет день, и я вознагражу тебя – я или кто–нибудь, кто будет помнить обо мне.

– Нет, нет, нет! Еще рано! – вскинулся в испуге Голлум. – О нет! Хоббиты не смогут найти дорогу, нет! Правда ведь? О, еще бы! Впереди туннель. Смеагол должен пойти с ними. Он не будет спать. Он не будет есть. До поры до времени…

Глава девятая.

ЛОГОВО ШЕЛОБ[465]

Если, как уверял Голлум, день и наступил, для хоббитов он мало чем разнился от ночи, разве что тяжелое небо над головой не казалось уже таким беспросветно черным. Теперь оно скорее напоминало низкую кровлю, сотканную из густого дыма. Вместо сплошной тьмы, которая еще таилась в трещинах и расщелинах, каменную страну заволок серый туманный полумрак. Они двинулись в путь: Голлум – впереди, хоббиты – за ним, держась за руки, вверх по длинной, узкой впадине, мимо выветренных, потрескавшихся столбов и колонн, стоявших по обе стороны, как огромные, грубо вытесанные статуи. Все кругом молчало. Немного впереди, в полутора верстах или около того, вырисовывалась огромная серая стена – последняя каменная громада, которую выставили горы у них на пути. Все темнее и выше вздымалась она впереди, пока наконец не заслонила собой весь мир. Глубокая тень скрывала ее подножие. Сэм понюхал воздух и поморщился.

– Брр! Тот самый запах! – воскликнул он. – Ух как шибает!

Тень горы уже скрыла их. Впереди, в самом средоточии тени, открывалось устье пещеры.

– Это вход, – сказал Голлум тихо. – Вход в туннель.

Он не сказал, как называется этот пещерный ход. Имя его было Торех Унгол[466], или Логово Шелоб. Смрадный запах исходил именно оттуда. Он был совсем иного рода, нежели дурманящий запах тлена, что стлался над луговинами Моргула. Это была настоящая, крепкая вонь, словно внутри громоздились целые кучи такой дряни, какой и названия–то нет.

– Это единственная дорога, Смеагол? – неуверенно спросил Фродо.

– Да, да, – ответил тот. – Теперь нам сюда.

– Ты хочешь сказать, что уже был в этой дыре? – спросил Сэм. – Ффу! Хотя что я – тебе, наверное, запах не помеха…

Глаза Голлума сверкнули.

– Хоббит не знает, что нам помеха, а что нет, Сокровище мое, правда ведь? Он не знает, о нет. Просто Смеагол терпеливый, да, да. Он здесь был. Он прошел насквозь. Другой дороги нет.

– Да что же там так пахнет? – в сердцах вскричал Сэм. – Поневоле подумаешь, что… Ох нет, лучше не говорить. Это небось какая–нибудь мерзкая орочья дыра, куда лет сто сваливали всякое дерьмо…

– Делать нечего, – сказал Фродо. – Орки орками, но если другой дороги нет, надо идти.

Задержав дыхание, они переступили порог. Несколько шагов – и вокруг сгустилась кромешная, непроницаемая тьма. Хоббиты не попадали в такую темень со времени путешествия по мрачным Морийским пещерам, хотя здесь мрак казался, если только такое было возможно, еще гуще и беспросветнее.

В Мории веяли сквозняки, шаги сопровождало эхо и создавалось ощущение пространства вокруг; здесь не было ничего, кроме неподвижного, напоенного смрадом тяжелого мрака, в котором глох любой звук. Они шли медленно, в густом черном пару, словно порожденном самое Тьмою; один–единственный вдох лишал зрения не только глаза, но и душу, стирая в ней всякую память о красках, очертаниях вещей и свете. Ночь была всегда, и ночь продлится вечно, и нет ничего, кроме ночи.

Одного они не утеряли – осязания: пальцы рук и ступни обрели почти болезненную чувствительность. Стены, к удивлению хоббитов, оказались гладкими, а пол, за исключением редких ступенек, был ровным и неуклонно поднимался. Сам туннель был широким, с высокими сводами. Сэм и Фродо шли рядом, раскинув руки в стороны, стараясь касаться стен, но друг до друга дотянуться уже не могли: между ними пролегла темнота.