Серебряная свадьба - Мейв Бинчи

— Собственная машина?!

— Да, подарок Алана. Алан обещал ему машину, если он закончит хорошо.

Она сияла от гордости.

Благодарность Грегори была безмерна. Он от души расцеловался со всеми. Его отец, охрипший от счастья, стал говорить, что со временем Грегори, естественно, сменит эту модель и заведет себе что-нибудь поприличнее, но пока… может быть…

Грегори уверил, что не поменяет машину, пока она не выйдет из строя. Облегчение и радость переполнили сердце отца Хёрли: все-таки этот жадный до жизни темноволосый мальчик понимает, какой любовью и заботой окружен, и умеет ответить на них как должно.

Его счастливые родители возвратились к себе в деревню, счастливый дядя вернулся в церковь, и молодой человек остался один, вольный делать со своей жизнью, что ему угодно. Теперь в его распоряжении было большое подспорье — новенький автомобиль.

Грегори сдержал слово — навещал родителей; он лихо подкатывал к домику привратника, ласково трепал уши собакам — детям и даже внукам тех, первых шотландских овчарок, которых так любила его мать. Говорил с отцом о праве и с матерью о своей жизни в Дублине.

Судя по всему, у него было много друзей, как мужчин, так и женщин (с гордостью рассказывала Лора брату), они приходят друг к другу домой и даже готовят друг для друга еду. Лора всегда давала ему с собой хлеб, бекон, хорошей деревенской ветчины ломтями, масло целыми фунтами, иногда специально зажаривала бифштекс и пекла пирог с почками, чтобы сын полакомился у себя в Дублине. Пару раз Джеймс Хёрли даже удивился: интересно, чем, по ее мнению, торгуют продовольственные магазины в районе, где снимает квартиру его племянник. Но вслух ничего не сказал. Его сестре было в радость чувствовать, что она, как и прежде, заботится о красивом сыне, которого произвела на свет. Зачем препятствовать этому хорошему, доброму чувству? Как говорит его племянник, в этом нет смысла.

Практически никогда не совпадало так, чтобы они с Грегори одновременно гостили в доме у Лоры. По выходным священник никогда не бывал свободен: в субботу — исповеди и посещения домов прихожан, в воскресенье — приходские мессы, вызовы к больным и вечернее благословение. Но когда он выбирался к Лоре и Алану с ночевкой посреди недели, он видел, что радость, которую приносили им визиты сына, совершенно затмевала то, что можно было бы счесть эгоизмом в его поведении.

Лора с восторгом расписывала, как охотно Грегори пользуется тем большим красным мешком для грязного белья, который она ему сшила, как часто он бегает на кухню и запихивает его содержимое в их стиральную машину.

Она говорила об этом с гордостью, будто это стоило ему большого труда. Она только забывала упомянуть о том, что сама вынимала белье из машины и вывешивала сушиться, сама гладила его рубашки, сама все укладывала ему в дорогу и оставляла в готовом виде на заднем сиденье его машины.

Алан говорил, что Грегори с большим удовольствием ходит с ними по субботам обедать в гольф-клуб, хвалит тамошние вина и хорошую еду.

Отец Хёрли удивлялся, почему Грегори хотя бы изредка не отвезет родителей на машине, которую они ему купили, в какую-нибудь гостиницу неподалеку и сам не угостит их обедом.

Но, как обычно бывает, нецелесообразно было поднимать такие бестактные вопросы. И потом, вспоминал он с чувством вины, ему самому в прежние времена никогда не приходило в голову угостить сестру обедом, доставить ей такое удовольствие. Впрочем, он имел в свое оправдание обет бедности, но были вещи, о которых он просто не думал. Может быть, в молодости все мы такие.

Грегори всегда был душой компании. Он мог говорить без умолку и при этом ни о чем. Таким определением можно похвалить человека, а можно и оскорбить. В случае Грегори это вызывало у окружающих только восторг и восхищение.

Иногда Грегори ездил с дядей купаться в Сэндикоув, на мужской пляж Форти-Фут. Иногда заходил к отцу Хёрли, в его дом при церкви, промочить горло и, подняв к вечернему свету стакан прекрасного уотерфордского[8] хрусталя, любовался игрой золотистого виски в его гранях.

— Хорошая штука аскетизм, — говорил он со смехом.

Невозможно было на него обижаться, и только самый отъявленный скряга заметил бы, что сам он никогда не принесет бутылочку виски, чтобы пополнить дядин запас, не важно — аскетический или нет.

Визит племянника посреди ночи явился для отца Хёрли полной неожиданностью.

— У меня маленькие неприятности, Джим, — сказал он, едва переступив порог.

Ни тебе «дядя», ни извинения за то, что поднял тебя с постели в три часа ночи.

Отцу Хёрли удалось успокоить престарелого кюре и не менее престарелую экономку и загнать их обратно в спальни. «Чрезвычайная ситуация, я сам разберусь», — объяснил он. Вернувшись в гостиную, он увидел, что Грегори уже налил себе большую порцию. Глаза парня слишком ярко блестели, на лбу выступили капельки пота, по виду он уже и без того порядочно набрался. — Что стряслось?

— Проклятый велосипед, выскочил прямо мне навстречу. Ни фар нормальных, ничего. Идиоты несчастные, их надо привлекать к ответственности. Надо сделать для них отдельные полосы, как в Европе.

— Что стряслось? — повторил священник.

— Я не знаю. — Грегори казался совсем мальчишкой.

— Ну ладно, велосипедист в порядке? Не пострадал?

— Я не остановился.

Отец Хёрли встал. Но ноги его не держали, он снова сел.

— Но ты его сбил? Он упал? Матерь Божья, Грегори, ты что, так и бросил его на дороге?!

— Пришлось, дядя Джим. Я был под этим делом. Сильно под этим.

— Где он сейчас? Где это произошло?

Грегори объяснил: неосвещенная дорога на окраине Дублина.

— Что ты там забыл?

Вопрос не имел отношения к делу, но священник пока еще не чувствовал себя в силах встать, подойти к телефону и сообщить в полицию и в «скорую помощь» о несчастном случае.

— Я поехал домой тем путем, думал, так оно спокойней, меньше вероятность, что остановят, ну… проверят на алкоголь.

Грегори поднял глаза на дядю. Точно так же он взглядывал еще мальчишкой, когда, случалось, забудет погулять с одной из собак или закрыть калитку в дальнем поле.

Но теперь дело посерьезней — в темноте на дороге лежал сбитый велосипедист.

— Ради Бога, Грегори, скажи мне, как по-твоему, что с ним?

— Не знаю, Господи, я не знаю! Я только понял, что это был велосипедист.

Он умолк. Выражение лица было совершенно бессмысленное.

— А потом?..

— Я не знаю, дядя Джим. Мне страшно.

— Мне тоже, — сказал Джеймс Хёрли. Он поднял трубку.

— Нет! Нет! — вскричал племянник. — Ради Бога, ты погубишь меня!

Джеймс Хёрли уже набрал номер полиции.

— Заткнись, Грегори, — отрезал он. — Я не собираюсь называть твое имя, я просто сообщу им место происшествия, а потом сам туда поеду.

— Ты не можешь… Не можешь!..

— Здравствуйте, сержант. Это отец Хёрли из дома священника при здешней церкви. Мне стало кое-что известно, произошел несчастный случай…

Он указал дорогу и район. Какое время? Наверное, с полчаса назад. Он глянул на Грегори — тот несчастно кивнул.

— Да, судя по всему, водитель не стал останавливаться и скрылся с места происшествия.

Страшные слова звучали как приговор. Грегори на сей раз даже не поднял головы.

— Нет, сержант, больше ничего не могу вам рассказать, извините. Мне сообщили об этом на исповеди. Я немедленно отправляюсь туда, взглянуть, что с несчастным… Нет, мне признались в этом на исповеди, я ничего не знаю ни о машине, ни о том, кто в ней был.

Отец Хёрли направился за пальто. Его взгляд скользнул по лицу племянника, и он увидел, что оно просветлело. В глазах Грегори светилась благодарность.

— Я как-то не подумал… Ну конечно — элементарный здравый смысл! В самом деле, ты ведь не можешь раскрыть тайну исповеди.

— Не было никакой исповеди, и я мог бы рассказать, но не стану.

— Ты не смог бы нарушить священный…

— Заткни свою глотку!..

Таким он дядю никогда еще не видел.

Отец Хёрли взял маленькую сумку на случай, если потерпевший серьезно пострадал и придется соборовать его прямо у обочины неосвещенной дороги на окраине Дублина.

— А мне что делать?

— Идти домой. И лечь в постель.

— А машина?

— С машиной я разберусь. Отправляйся домой… С глаз моих!

Велосипедистом оказалась девушка. Судя по студенческому удостоверению в ее бумажнике — мисс Джейн Моррисси. Ей было девятнадцать. Она была мертва.

Вот всегда так, сказали полицейские. Они достаточно насмотрелись на подобные случаи. Вечно одно и то же — труп на обочине, дело рук какого-нибудь ублюдка, который и не подумал остановиться… Кошмар! Один полицейский снял фуражку и вытер лоб, второй закурил. Они обменялись взглядами через голову священника, приятного, с мягкой речью человека лет пятидесяти с лишним. Он читал молитву над мертвой девушкой, всхлипывая, точно ребенок.