Саван алой розы (СИ) - Логинова Анастасия

Кошкин теперь сам торопился ознакомиться со второй частью дневников Аллы Соболевой: как пить дать там есть подсказки!

– Вы со мной? – как дьявол-искуситель спросил Кошкин, не закрывая дверцу экипажа.

– Так вы едете к Александре Васильевне? – переспросил Воробьев, и сомнений на его лице стало еще больше. И решительно согласился: – да, я с вами.

Всю дорогу до особняка Соболевых он, впрочем, дулся и смотрел в сторону. А Кошкин, вместо того, чтобы думать о деле, поглядывал на него, ухмылялся и размышлял о том, что ведь встреча Александрой Соболевой стала для Воробьева главным аргументом. Ладно Кошкин, у него мотивы меркантильные – он отдавал себе в этом отчет. Но вот у Воробьева, этого идеалиста, похоже, мотивы самые что ни на есть чистые. Защитить, что ли, он хочет девицу Соболеву? От него, от собственного начальника. Чует, что дело здесь не гладко.

Припомнил Кошкин, как Кирилл Андреевич и прежде просил его не обидеть сестрицу банкира. Мол, она как дитя, грешно такую обманывать. И как вчера стих, когда Кошкин намекнул ему, что тот, мол, может еще повстречать другую, вместо того, чтобы по сбежавшей жене убиваться. Уже повстречал, выходит.

И Александра эта Васильевна хороша. Тихоня. Серая мышка. Красавицей Кошкин ее все еще не считал, но, глядя на товарища, признал, что при определенном освещении девица Соболева была бы весьма недурна. Одна волосы чего стоят и глазища в пол-лица. Да и фигурка ладная.

Хотя Воробьева, нужно думать, больше привлек открытый и простодушный характер Соболевой. Видать, и правда натерпелся с женушкой.

* * *

То ли думал о ней Кошкин слишком много, то еще что, но первым, кого увидел он, прибыв в особняк банкира, стала именно Александра Васильевна. Кошкин заметил ее еще с улицы – в окне. Чем-то расстроенную, как будто. Должно быть, и она тогда же их увидела, потому что, опередив горничную, сама отворила двери.

И огромные янтарно-карие глаза и правда были залиты слезами:

– Степан Егорыч! – Соболева даже без приветствий обошлась. – Мамины дневники… они пропали!

Глава 12. Саша

Саша была в панике. Почти что в истерике. Чувствовала себя никудышной, бесполезной, откровенно глупой. Дурочкой, которую ничего не стоит обвести вокруг пальца! Даже такую малость, как сохранить мамины дневники, она не сумела. Их из-под носа у нее увели! Самым бесстыжим образом!

– Вчера только перед сном над ними сидела, перечитывала, пометки делала для вас, Степан Егорович… и утром, до того, как в классную вышла, клянусь, они лежали на моем столе! Четыре толстые тетрадки. А после захожу – а стол пустой, как ни бывало…. Простите, Степан Егорович, ей-богу простите….

Не отдавая себе отчет, Саша завела обоих сыщиков – Кошкина, и этого второго, с красивыми глазами, Кирилла Андреевича – прямо в свою спальную. Тотчас бросилась к бюро, за которым обычно писала, в надежде непонятно на что. Но дневников там по-прежнему не было.

Леночка, запыхавшись, волнуясь не меньше нее, сноровисто перебирала все книги на полках Саши, заглянула в ящики, в стол, в прикроватную тумбу. Даже под кроватью смотрела. Впрочем, при появлении сыщиков, Лена прекратила свои поиски, явно бесполезные, наспех пригладила волосы и неуверенно предположила:

– Может, дети взяли почитать?.. Напрасно, Саша, ты не имеешь привычки запираться! Я немедля спрошу Люсю и Петю.

И исчезла за дверью.

– Вы доверяете вашей гувернантке? – со скепсисом спросил Кошкин.

– Да, всецело! – вопрос показался Саше нелепым. Хотя сыщик, конечно, не знает Лену так, как знает она, а потому и сомневается. Это логично. Она объяснилась: – это Леночка уговорила меня отнести дневники вам. Без нее, право, я долго бы еще смогла решиться. Уж кому-кому, а ей точно нет резона их прятать.

– Речь идет о дневниках вашей матери?

Вопрос задал второй сыщик, Кирилл Андреевич. И Саша, поздно спохватившись, прикусила язык. Не стоило говорить при нем: кажется, Степан Егорович сдержал слово и никому о дневниках не сказал, даже помощнику. А она все разболтала…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

От души выругав себя, Саша приняла, что ничего теперь уж не поправишь, и подняла робкий взгляд на Кирилла Андреевича.

– Да. Просите, я не сказала вам прежде, но, смею надеяться, что вы честный человек и не станете говорить о дневниках кому бы то ни было…

– Уверяю вас, что не стану. И я понимаю, Александра Васильевна, почему вы не сказали.

Он был абсолютно серьезен, и, кажется, искренен – Сашу эта серьезность даже тронула. Славно, что он понимает.

– Теперь это не имеет смысла, – горько улыбнулась она. – Дневники пропали прямо из моей комнаты и, должно быть, уже уничтожены.

– Забрать их из этой комнаты могли только члены вашей семьи, – холодно заметил Кошкин.

Он не столько осматривался в комнате, сколько хмуро наблюдал за нею и Кириллом Андреевичем. И, кажется, был недоволен тем, что Саша проговорилась.

– Да, я думаю, что их забрал кто-то из членов семьи, – убежденно и веско ответила она. – И не дети. И не прислуга. И уж точно не наша гувернантка.

Кошкин нахмурился и того больше. Что-то из сказанного Сашей ему определенно не нравилось.

– И я знаю, кто! – продолжала Саша. – Могу назвать имя хоть сейчас!

Она невольно сжала кулачки.

– Голословных обвинений не нужно, – оборвал ее Кошкин. Будто тоже прекрасно все понимал – но верить не хотел. – И обыск, разумеется, я проводить не стану, даже если вы попросите. Не имею на то оснований. Лучше скажите, Александра Васильевна, пропали все ваши записи? И пометки тоже?

– Пометки я делала сразу в тетрадках. Да, пропало все, простите…

– Вам не за что извиняться: не вы виноваты, что их забрали. В тетрадях было что-то важное? Что-то, что помогло бы помочь следствию?

Саша убежденно кивнула:

– Определенно было.

Кошкин прищурился, будто не верил.

– Но ведь вы читали дневники, и не раз? Вы, должно быть, помните самую суть?

– Конечно, – Саша снова кивнула, – некоторые фразы столь сильно въелись в память, что я могу воспроизвести их дословно!

– Это хорошо. – Он позволил себе взять ее за плечи и усадить на стул к бюро. Придвинул ближе писчие принадлежности. – Я прошу вас успокоиться, Александра Васильевна, и как можно более подробно и точно написать все, что помните. Даже то, что не относится, как вам кажется, к делу.

Дверь за спиной скрипнула – вернулась Леночка. Признала, что ни Люся, ни Петя дневников не брали. Саша этому не удивилась ничуть.

– Что ж, вы пишите, Александра Васильевна, – договорил Кошкин, – а я хотел бы еще раз побывать на ваше даче, где все случилось. Мы не успели осмотреть дом, а это тоже может быть важно. Не могли бы вы дать ключи, если они у вас есть?

– Конечно, есть!

Саша вскочила со стула и принялась суетиться в поисках ключа. Нашла и с готовностью отдала Кошкину. Ах, если бы это только помогло!

К ее удивлению, сыщик внимательным недоверчивым взглядом остановился на Леночке, вставшей за спинкой Сашиного стула.

– Мадемуазель… простите, не знаю вашего имени…

– Мишина, Елена Андреевна, – с достоинством, гордо держа голову, ответила Леночка.

Саша спохватилась, и представила ей сыщиков, ругая себя, что не догадалась сделать этого раньше. Совершенно бестактно с ее стороны! Только бы Леночка не обиделась…

– Мадемуазель Мишина, – продолжил Кошкин, – вы бывали когда-то на даче Соболевых?

– Да, изредка случалось. Я отвозила детей к Алле Яковлевне. В начале мая, кажется, это было в последний раз. Алла Яковлевна любила Люсю и Петю.

Последнее Леночка сказала совсем тихо, а у Саши защипало в носу. Да, мама любила их. Она не могла выносить малышей так же долго, как сама Саша, и Леночку не отпускала от себя ни на шаг – дети такие непоседы. И все же она их любила. Первым делом, как приезжала к ней Саша по субботам, всегда прашивала о их здоровье и успехах в учебе.

– Что ж, в таком случае, не могли бы вы поехать с нами, Елена Андреевна, и все показать в доме? – неожиданно предложил Кошкин.