Саван алой розы (СИ) - Логинова Анастасия

Светлана молча упрекнула взглядом.

– Я не могу уехать, ты же знаешь, – серьезно ответил Кошкин. – Ни в Париж, ни куда-то еще. Что я стану делать в Париже под крылом у кузины твоей матушки?!

Кошкин был резок, и Светлана, конечно, захотела возразить. Но – вдруг замерла на полуслове, будто гадая, стоит ли говорить дальше. И все-таки обронила, негромко, будто невзначай:

– Вчера здесь, в этой квартире был Раскатов. Горничная открыла. Не знаю, откуда у него адрес…

Словно это что-то совсем незначительное, Светлана прошла мимо Кошкина и взялась за чайный сервиз, так и не тронутый с ужина. Стала расставлять чашки в буфете.

– Так… – протянул Кошкин, не зная, что и думать. – О чем вы говорили?

Светлана не ответила. Молчала и ровнее, подчеркнуто аккуратно, расставляла чашки.

А у Кошкина холодело все внутри от мысли, что ее муж – с револьвером то ли за пазухой, то ли вовсе в руках – был здесь. Он был здесь вчера, был под этими окнами сегодня. Одному Богу известно, что он сделает завтра! Теперь уж Кошкин готов был взорваться и всерьез раздумывал не явиться ли ему самому к этому надоедливому Володе!

– До конца недели мы съедем на другую квартиру, – взяв себя в руки, отчеканил он. – Горничную я сам проинструктирую…

– Я уже объяснила все Дуняше, – перебила Светлана. – Не ругай бедную девушку, она не виновата. А что до новой квартиры… мы по всему Петербургу переезжать станем? Будем бегать от него? Это смешно и глупо, Стёпа.

– По-твоему бежать нужно в Париж?! Ты же знаешь, что я не могу! У меня тоже есть сестра – я не могу ее оставить. И мать. И карьера только-только налаживается…

Светлана, соглашаясь, кивнула. Наконец, оставила чашки и подошла к нему. Вкрадчиво заглянула в глаза:

– Я так и ответила Надюше, Стёпа! Я все знаю, все понимаю. Ты туда не поедешь, а без тебя и мне там делать нечего. Не хочу никуда ехать! Но и здесь оставаться тошно…

* * *

Поутру Воробьева в квартире Кошкин уже не застал. Даже похищенный револьвер не заставил того задержаться. Кошкин не особенно расстроился: увидятся на Фонтанке. С утра его больше заботило то, как поступить со Светланой.

Раскатов вернется, наверняка. И воображение Кошкина, подпитанное годами службы в уголовном сыске да печальными, а порой и кровавыми, историями потерпевших, рисовало ему картины одна другой страшнее – что будет, если Раскатов вернется.

Однако ехать к матери Кошкина и переждать поиск новой квартиры там, Светлана наотрез отказалась. Да и у Кошкина не было уверенности, что матушка ей обрадуется. Она невзлюбила Светлану заочно, поняв, что причиной ссылки на Урал стала именно она. А познакомившись лично, узнав, что Светлана снова замужем – и даже не за ее сыном – матушка Кошкина сократила тот свой визит до считанных минут. А позже, наедине, высказывалась о Светлане в таких выражениях, которых он от матери никогда и не слышал…

Наверное, везти ее в дом матери и правда не лучший выход.

– Я могу остановиться у Нади на несколько дней, если тебе так будет спокойнее, – очень нехотя предложила Светлана: – не выставит же она родную сестру за порог.

Но разве что собственноручно не выставит: сделает все возможное, чтоб Светлана ушла сама. Надежда Дмитриевна, младшая сестра Светланы, вполне на это способна, Кошкин не сомневался. Нет, этот вариант он тоже отмел.

– Останусь здесь, ничего со мною не случится! – в конце концов заключила Светлана, проявив твердость. Подошла и обняла за шею, ловя его взгляд. – Если хочешь, отпущу на сегодня прислугу и запрусь на все замки. А к вечеру сама сготовлю ужин.

В ее глазах снова сквозило лукавство. Опасений Кошкина она ничуть не разделяла.

– Не нужно никого отпускать, – смягчился и Кошкин. – Но запрись. А как доберусь на Фонтанку, пришлю к тебе кого-нибудь, дверь сторожить. К вечеру, надеюсь, что-то придумаю с квартирой.

– Как скажешь, – молвила Светлана покорно и прильнула к его губам, как всегда целуя на прощание.

Только уже в дверях его окликнула:

– Степан Егорович! Одна просьба. Пришлите, будьте так добры, мне самого молодого и симпатичного караульного. – В глазах ее снова резвились бесы. Для Светланы день прожит напрасно, если она не заставила его ревновать хотя бы к посыльному, хотя бы к мальчишке-разносчику газет. Впрочем, она тут же объяснилась: – надо б жениха Дуняше сыскать: девица на выданье уж.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Бесы из ее глаз никуда при этом не исчезали. Вышеназванная Дуняша как раз мельтешила рядом, наводя чистоту, и – нужен той жених или нет – Кошкин что бы то ни было отвечать Светлане не стал.

А явившись на Фонтанку, отправил по домашнему адресу с «особенным поручением» самого возрастного и ответственного из своих подчиненных. Кажется, он недавно стал дедом.

Перебьется Дуняша.

* * *

Воробьев, конечно, явился вскорости: глядя в сторону, холодно и отстраненно потребовал вернуть «Смит-Вессон».

– Извольте, – не стал спорить Кошкин, возвращая оружие.

– Я рапорт написал, отдам вашему секретарю, чтоб не отвлекать вас волокитою, – все еще глядя в сторону, сказал напоследок Воробьев. – Пришлю к вам другого специалиста, не хуже.

– Как угодно, – зло отмахнулся Кошкин.

Но после, глядя, как тот в самом деле уходит, почти что против воли окликнул. Пробормотал сухо и неловко:

– Кирилл Андреевич, вы все же жизнь мне спасли… хотя теперь, должно быть, о том жалеете. И все же позвольте поблагодарить вас.

– Я лишь поскользнулся… – растерялся тот и смущенно поправил очки. – Но я, конечно, не жалею, что все вышло так, и вы убереглись от ранения. – Посмотрел хмуро. – Однако этого господина, кем бы они ни был, я понимаю.

– Так и я его понимаю! – искренне отозвался Кошкин.

К своему неудовольствию, он и правда отчасти понимал Раскатова. От накативших эмоций даже из-за стола поднялся, чтобы пройтись. Светлана – ангел, но характер у нее вовсе не ангельский. С ней бывает тяжко. Окажись он на месте бедолаги-Раскатова, неизвестно что бы сам учудил…

– Я его понимаю, – повторил Кошкин строже, – однако жалеть не стану. А вы, Кирилл Андреевич, можете оставлять свои рапорты кому угодно и возвращаться к преподавательской работе.

На лице Воробьева в этот момент мелькнуло сомнение. Перспектива была ему не слишком по душе. И Кошкин дожал, бесстрастно рассуждая:

– Насильно держать вас не стану. И вы уж простите, что сгоряча назвал вас дураком некомпетентным.

Воробьев побледнел:

– Так вы не называли…

– Да? Значит, это я в мыслях. После того, как вы запороли дело и очистили алмаз из кольца вдовы Соболевой.

Воробьев неожиданно вскинул голову, как-то подобрался – и смущения в нем теперь как не бывало:

– Я и правда очистил алмаз химическим раствором, потому как грязь мне мешала проводить дальнейшие исследования, но сделал это после того, как собрал осевшие на камне частицы чистым платком и рассмотрел их под микроскопом. На алмазе была зола, если вам интересно. Собственно, я и поджидал вас вчера на улице, чтобы сказать об этом. И сказал бы еще прошлым утром – если бы вы позволили мне слово вставить!

Кошкин слушал его внимательно, недоверчиво и под конец готов был признать, что дурак в этой истории – это он сам. Однако Кошкин был лицом начальствующим и признавать собственные промахи без видимых причин не собирался.

Тем более, сказанное и правда было важным, и действий требовало немедленных.

– Так все-таки это была зола, пепел? – он подался вперед. И решился поделиться своей догадкой: – испачкать алмаз в золе вдова Соболева, я полагаю, могла с целью сделать им надпись на полях газеты. Раз ни писчих принадлежностей, ни хотя бы карандаша в садовницкой не нашлось. А после от кольца избавилась. Вероятно, опасаясь, что убийца вернется, увидит кольцо и все поймет.

– Не логичнее ли ей было волноваться, что убийца найдет записку, не кольцо? – возразил Воробьев.

Кошкин кивнул. И сказал убежденно:

– Значит, Алла Соболева попыталась ту записку спрятать. Она не могла просто оставить ее на видном месте. Не так она проста, эта вдова… – Кошкин, не глядя, схватил свое пальто и поспешил из кабинета, договаривая на ходу: – следует еще раз съездить на дачу и осмотреть все внимательней, каждый закуток садовницкой, каждый камень. Но прежде заедем к Соболевым, мне нужно кое-что забрать у сестры банкира.