Филькина круча - Анна Чудинова

ей скажут, что никакого казахского мальчика здесь нет и не было. Мама уйдет, а он останется навсегда заточен в этой квартире с чужой для него седой женщиной с большим носом.

За окном уже совсем стемнело и зажглись вечерние фонари. Исаак сидел на деревянном стуле в полумраке и смотрел в одну точку на стене, пока его веки не опустились сами собой. В эту секунду он почувствовал еле уловимое теплое дыхание позади затылка, а на плечо как будто очень нежно опустилась рука. Точно так же клала на него свою шершавую ладонь бабушка Камиля.

«Не бойся, И-и-ся!» – в голове тихо-тихо прошелестел голос бабушки Камили.

– Не-е-ет! – истошно заорал Исаак. Подоспевшая бабушка Зина открыла дверь. Исаак вскочил со стула и, сиганув мимо нее, побежал до освещенной кухни. Там он как очумелый стал молотить один блин за другим. Насытившись и окончательно обессилев, он свесил голову и тут же заснул.

На похороны мама, конечно, не поехала, но зато в ту ночь она родила нового человека. Это действительно оказалась девочка. Сестренку Исаака назвали Диной. А так как малышка родилась на пару месяцев раньше, ее оставили на время в больнице. Мама все время ездила к ней, а в перерывах искала работу и бегала в школу, чтобы оформить в новый класс Исаака. Жить все время с Зинаидой Григорьевной она не планировала и хотела как можно скорее накопить достаточно денег, чтобы снять свое жилье.

Спустя месяц, после того как в комнате у бабушки Зины появился кружевной кулек с красным скукоженным личиком Дины, мама нашла подработку. Три раза в неделю она вставала ни свет ни заря и до самого вечера мыла полы: в районной поликлинике, в психоневрологическом интернате, в доме престарелых. Остальные дни она посвящала малышке или, как она говорила Исааку, важным встречам, после которых она возвращалась домой безумно доброй, всепрощающей и с каким-то особо виноватым взглядом.

Голос бабушки Камили Исаак теперь слышал довольно часто. Она могла нашептывать ему странные для него вещи, которые он не всегда понимал. Позже стали появляться и другие голоса. Высокие детские и низкие стариковские. Они всегда о чем-то просили. Кто-то просил принести на кладбище водки, кто-то поесть, а кто-то просто молчал, но Исаак кожей чувствовал это тихое присутствие, расплывающееся по спине липким холодом. Иногда ему казалось, что он сходит с ума. А иногда он так хотел рассказать обо всем маме, но боялся, что она отправит его в психбольницу. И поэтому Исаак молчал.

Чтобы не слышать постоянно крик младшей сестры, оставленной на попечение бабушки Зины, Исаак старался больше времени проводить на улице. Целыми днями он слонялся по дворам. Потом он стал ходить до большого перекрестка, через парк до его будущей школы и дальше, до самого озера.

Больше всего Исааку нравилось гулять на Филькиной круче. Среди тонких серых осинок, толстых лип и высоченных сосен невыносимый словесный шорох в голове прекращался, и Исаак мог просто слушать скрип качающихся на ветру деревьев. Он задирал голову и следил, как плывут по синему небу слепяще-белые облака, то и дело цепляясь своими ватными боками за колючие верхушки почти черных сосен.

Исаак смотрел на круглый домик и видел в нем юрту, дрожащую в раскаленном воздухе степи. Исаак скучал по Шымкенту, скучал по той маме, которая была только его, по тем вечерам, когда они слушали музыку и пели. Но мама стала совсем другой. Каждый вечер она приходила с работы все более уставшей, а взгляд ее становился все более потухшим. Она швыряла сумку на пол, быстро обнимала его и спешила к малышке. Когда же Исаак пошел в сентябре в четвертый класс, все мамино участие в его жизни и вовсе сузилось до единственного вопроса: «Ну как там в школе?» Казалось, ей вполне было достаточно ответа: «Нормально». Она кивала, расслабленно выдыхала и, даже не заглянув ему в глаза, снова бежала заниматься делами.

Исаак втайне желал, чтобы он мог гулять с мамой в скверике. Не с коляской, в которой спала сестренка Дина, не в компании бабы Зины или неизвестного дяди, рядом с которым мама особенно звонко смеялась, а только с ним одним! Именно так гуляла одна женщина со своим сыном. Он часто видел их во время своих шатаний по району. Мальчик чуть старше него с висящими вдоль тела руками. Его взгляд всегда был направлен прямо, даже когда мама что-то спрашивала, он отвечал ей легким кивком и плавно шел дальше. Исааку было любопытно, как мальчик вообще мог слышать вопрос матери, если из ушей его всегда торчали белоснежные кончики наушников. Мама при этом мягко придерживала сына за руку. В том, что эта женщина была его мамой, у Исаака не было никакого сомнения. Она часто что-то поправляла в его одежде или заправляла за ухо выбившуюся прядь волос. А еще ее глаза были всегда измученно-печальными, несмотря на неизменно легкую улыбку, светившуюся на лице. Между женщиной и мальчиком была какая-то неведомая ему связь. Исаак ощущал ее кожей. И это была связь не безусловной любви, а чего-то гораздо большего, чего он пока не понимал, но страстно жаждал постигнуть. Жаль, что в последнее время он совсем перестал видеть их. Мама с сыном больше не появлялись ни в сквере, ни возле школы, ни где-либо еще.

– Ися-пися, брысь, Багрыся! – услышал как-то Исаак, гуляя после уроков возле школы. Тут же ему в затылок прилетела коробочка из-под сока. За шиворот неприятно покатились холодные капли. Исаак заорал. Он намотал на кулак мешок со сменкой и, размахивая им, как ковбой лассо, хотел было побежать на своих обидчиков, но моментально остолбенел, а потом и вовсе рухнул на колени прямо на асфальт. В голове его зазвенело.

– Вовчик, ты убил Исю! – хохотал, срываясь на визг, Ромка Краснов. Его друг Вовка стоял рядом с ним, как истукан, в глазах его полыхала смесь страха и озорного любопытства. Он во все глаза таращился на Исаака. Багратион сидел, склонив голову к коленям, и тяжело дышал.

– Убийца! – продолжать покатываться со смеху Ромка Краснов и пихать локтем одноклассника в бок. Но улыбка с лица того ползла все ниже и ниже, пока физиономию Вовки не перекосило от ужаса:

– Валим, Ромыч!

Мальчишки схватили свои рюкзаки и с диким ором понеслись в сторону перекрестка.

Исаак прижал ладони к ушам. Звон перешел в скребущее по барабанным перепонкам шипение, словно в голове у него кто-то пытался настроить радиоволну. Исаак застонал. Он подумал, еще чуть-чуть – и голова его