Фауст, его жизнь, деяния и низвержение в ад - Фридрих Клингер

Только Фауст хотел ответить, как вдруг они увидели вдали деревню, объятую пламенем. Взволнованный Фауст сразу пришпорил коня, и дьявол помчался вслед за ним. Вскоре им повстречался отряд рыцарей и солдат, потерпевший поражение в стычке с другим отрядом и спасающийся бегством. Подъехав ближе к деревне, они увидели поле, покрытое трупами всадников и коней. Среди мертвецов они заметили еще живого оруженосца, который обеими руками силился втиснуть обратно в живот вывалившиеся внутренности. При этом он страшно кричал и сквернословил. Фауст вежливо спросил его о причине столкновения, но оруженосец закричал на него:

— Убирайтесь ко всем чертям и не суйтесь не в свое дело! Если бы вам довелось увидеть на вольном воздухе свои кишки, вы не были бы так любопытны. Почем я знаю, за что мне распороли живот? Спросите вон того молодого рыцаря, моего господина, которого они тоже искромсали и которому я обязан этим завтраком.

Они подошли к рыцарю, который был ранен в бедро, и Фауст повторил свой вопрос. Рыцарь ответил:

— Недавно один крестьянин вон из той горящей деревни подстрелил оленя в лесах владетельного графа. Тогда граф потребовал от моего суверена выдачи виновника, чтобы по немецкому обычаю приковать его к оленю и вместе с оленем угнать в лес{46}. Мой суверен не хотел выдать крестьянина, считая, что достаточно отобрать у него имущество в пользу графа. Но граф не согласился; пользуясь покровительством императора и прикрываясь именем бога, он объявил нам войну. Распря кончилась нашим поражением, граф поджег деревню, окружил ее своими рейтарами, так что из нее никто не может уйти, и хочет теперь выполнить клятву, данную им перед причастием, — всех мужиков зажарить, как гусей, и отдать на съедение своим псам и свиньям.

Ф а у с т (разъяренный): Где его замок?

Р ы ц а р ь: На той возвышенности. Это самый прочный и самый красивый замок в стране.

Фауст въехал на холм и увидел в долине горящую деревню. Матери с детьми, мужчины и дряхлые старики, юноши и девушки выбегали в поле, бросались воинам в ноги и в отчаянии молили о пощаде. Граф кричал на всю долину:

— Гоните этих собак назад! Пусть все они сгорят в огне!

Крестьяне вопили так отчаянно, что, казалось, небо и скалы должны были разверзнуться:

— Мы ни в чем не виноваты! Тот, кто оскорбил вас, бежал. Что вам сделали мы и наши дети? Пощадите хотя бы их!

Всадники ударами мечей поднимали людей с земли и гнали в огонь, матери бросали своих детей на землю в надежде, что солдаты сжалятся над малютками, но конские копыта топтали младенцев.

Фауст яростно закричал:

— Лети, дьявол, и не возвращайся, пока ты не превратишь в пепел замок вместе со всем, что находится в нем!

Пусть злодей, вернувшись домой, увидит, что месть уже постигла его.

Дьявол улыбнулся, покачал головой и умчался прочь. Фауст бросился на землю и, сидя под деревом, в нетерпении смотрел вдаль. Когда он увидел замок в огне, он решил, что восстановил справедливость, и с удовлетворением встретил возвращающегося дьявола. Тот победоносно предстал перед Фаустом, рассказал ему об ужасах, которые он натворил, и о том, с какой быстротой граф и его воины мчались обратно к замку.

— Но, Фауст, — прибавил он, — зловоние адской бездны не причинит ему таких мук, какие причинил этот твой поступок. Его молодая, горячо любимая жена лишь несколько дней назад родила ему первенца…

Ф а у с т: Спаси ее и ребенка!

Д ь я в о л: Уже поздно. Слабая мать сжала его в своих объятиях, и у нее на груди он превратился в пепел.

Это известие заставило сердце Фауста содрогнуться, и он сердито сказал:

— Как поспешен дьявол в разрушении!

Д ь я в о л: И все-таки не так поспешен, как отважный человек в своих суждениях и выводах, Фауст. Если бы вы обладали нашей силой, то уже давно разрушили бы весь мир и превратили его в хаос. Разве твое бессмысленное злоупотребление властью надо мной не доказывает этого? Продолжай в том же духе! Человек, давший себе волю, подобен колесу, катящемуся с горы: кто его удержит? Оно скачет с камня на камень, пока не разлетится вдребезги. Фауст, я охотно дал бы младенцу созреть для греха. Теперь же оп вместе с матерью ускользнул от ада; он сгорел дотла на ее груди, а она своими костями, на которых огонь уничтожил мясо, все еще защищала его от пламени.

Ф а у с т: Он останется на моей совести.

Фауст закрыл лицо плащом и залился слезами.

9

Страсть Фауста мстить за попранную справедливость несколько остыла. Его мозг, измученный последними событиями, утешился мыслью, которую ему подсказал дьявол. Ведь благодаря ему младенец и мать спаслись от адских мук. Кроме того, чувственность, горячая кровь, жажда наслаждений, страсть к переменам и всяческие сомнения не позволяли ни одному чувству глубоко укорениться в его душе. Так как он воспринимал все чрезвычайно живо, то его чувства вспыхивали подобно фейерверку, который на одно мгновение озаряет тьму и сразу гаснет.

Наконец он снова открыл лицо и увидел, что Левиафан, улыбаясь, прислушивается к чему-то. Он спросил дьявола:

— Чему ты улыбаешься, убийца? Мне кажется, ты слушаешь чью-то речь, а я никого не вижу.

Д ь я в о л: Ты не ошибся. Только что ко мне подлетел бес, обязанность которого сеять прелюбодеяния. Он рассказал мне забавную историю, которая меня рассмешила, несмотря на то что, находясь в твоем несносном обществе, я давно уже отвык смеяться.

Ф а у с т: Расскажи. Я хочу развлечься.

Д ь я в о л: Кому говорить? Мне или ему?

Ф а у с т: А где он? Я его не вижу.

Д ь я в о л: А между тем он около тебя. Хочешь, чтобы он явился? Или тебе достаточно слышать его голос, нежный, как голос соблазнителя, совращающего добродетельную женщину?

Ф а у с т: Хватит с меня и голоса! Выслушать анекдот из уст невидимого рассказчика — в этом есть для меня нечто новое, а мне нужны перемены. Но только пусть рассказ будет смешной.

— Смешной и в то же время трагичный, как это водится у вашего брата, Фауст, — произнес звонкий голос, высокий и нежный, как флейта птицелова.

Голос продолжал:

— Я только что был в Кельне, который, как вы знаете, больше славится своими церквами и реликвиями, чем гениями. Однако рогоносцев там еще больше, чем церквей.

Ф а у с т: Дьявол — моралист! Как видно, этот голос немало путешествовал. Он начинает прямо с критики. Бес, ты просто глуп! О каком городе нельзя сказать того же?

Г о л о с: Фауст, истина всегда уместна. Я расположился там между двух розовых бутонов на белой полной груди одной весьма набожной дамы; муж ее уехал в Голландию. Присутствие беспокойного, шаловливого гостя она почувствовала всеми нервами, связанными с соблазнительным местом моего пребывания, и пожаловалась своему духовнику на это странное обстоятельство. Последовали объяснения, окончившиеся тем, что он случайно прикоснулся ко мне своим нарамником{47}. Цель моя была достигнута, и я улетел. Несясь над улицами, я вдруг увидел какого-то повесу, наряженного в тот шутовской костюм, который ваши монахи приписывают нам. На нем был красный плащ, отвратительная маска, украшенная огромными рогами; козлиные ноги и длинный хвост завершали его маскарад. Я уселся между рогами этого смельчака и двинулся на нем дальше. Он пробрался в дом юнкера фон Тросселя. Этого молодца я знал по его первой жене, и он стоит тога, чтобы вас с ним познакомить. Представьте себе вестфальского детину шести футов роста; на широких плечах сидит круглая жирная телячья голова. На его лице природа грубо, но отчетливо изобразила черты, обличающие упрямого глупца, раба попов, жестокого, грубого, хвастливого варвара, мучителя горожан и крестьян, да еще вдобавок и рогоносца. Воспитание он получил у слуг, конюхов и оруженосцев своего высокородного отца, в школе которых он с таким совершенством постиг мастерство оригинально сквернословить, что ни один ломовой извозчик в его отечестве не посмел бы с ним соперничать. Капеллан поучил его немного грамоте и набил ему голову разными легендами и волшебными сказками. Оказавшись, таким образом, вполне достойным своего дворянского звания, юнкер фон Троссель получил небольшой кавалерийский отряд и был послан на помощь императору в войне против турок. Он храбро бился с врагами, но еще больше любил воевать с друзьями, грабить и вымогать, — словом, действовал, как человек, не признающий иного права, кроме права своего кулака и своей дворянской родословной. Чрезмерная порция венгерского вина свалила его с коня и тем положила конец его безобразиям. При падении он вывихнул бедро. Лечение не помогло, ему пришлось уйти на покой, и он отправился в Кельн. Здесь от досады и скуки он занялся книгами, перечитал все истории и легенды о волшебниках и ведьмах, совершенно извратившие его убогое воображение, и из патриотизма (в чем вы, немцы, превосходите все народы мира) особенно полюбил реликвии и предания тех мест, в которых он жил. По его мнению, ничто не могло превзойти чуда одиннадцати тысяч дев (и в этом он, пожалуй, был прав). Кроме того, его усладой была легенда о трех волхвах{48}. Еще до своего первого брака он задумал написать их историю, но до сих пор не добрался с ними до Вифлеема. Как видишь, он пишет с истинно немецкой основательностью и добросовестностью, однако эти богоугодные занятия не смогли отучить его от дурной привычки сквернословить. Попы и миряне упрекали его в этом; он давал обещание исправиться, но подкреплял при этом свои слова новыми, еще более ужасными проклятиями. Нужно добавить, что от сидячего образа жизни этот скот превратился в ипохондрика: он стал страшно бояться смерти, а еще того больше — нашей братии, несмотря на то, что ежеминутно призывал нас в свидетели. В довершение всего он ревнив, как тигр, не сводит глаз со своей жены, заставляет ее постоянно сидеть у его мягкого кресла и слушать, как он комментирует легенды или врет о своих военных походах. Недавно он женился во второй раз на здоровой, полной брюнетке, сладострастной плутовке, выросшей на непрочном стебле невинности и воспитанной на одной только женской чувственности. Я уже было сплел для нее сеть, да плутовка, как вы сейчас увидите, меня опередила.