Метели ложаться у ног - Василий Ледков

— Так будет лучше, — ласково шепнул Делюк и кончиками пальцев коснулся лба Ябтане. — Спи. Дорога ещё длинна.

Лениво ползли назад холмы, сопки и полоски ивняка, серебристые от листьев и росы. Ябтане лежала с открытыми глазами, она всё ещё явственно ощущала прикосновение губ Делюка, но волнение постепенно унималось.

Лазурное небо становилось всё светлее и выше, а в глаза Ябтане текла синяя мгла, властно заволакивая свет, — и вот уже она, как бы погруженная в пуховую яму, беззаботно спала, точно ребенок в люльке. Она не чувствовала покачивания нарты, ей ничего не снилось, но и во сне она была счастливой, а потому легкая доверчивая улыбка не сходила с её нежных губ.

Делюк тоже был счастлив, но тревога, кольнувшая сердце ещё в чуме Лабуты Ламбэя, не покидала. По мере же приближения к своему стойбищу она усиливалась. Он тут же вспомнил, как часто жаловалась на боли сердца мать, и невольно подумал: «Неужели с ней что? Нет, не может быть! Не может быть этого, хотя… не каменная она. И камень с годами крошится. Но нет, не та боль душу гложет. А может, что с бабушкой?»

Чтобы не гадать зря, Делюк приподнял хорей, и, как бы очнувшись ото сна, олени начали перебирать ногами побыстрее и вскоре перешли на рысь. Цветы, кусты и травы в открытом проеме нарты между полозьями слились в розовато-зеленое шелковистое полотно, окрестные холмы замелькали назад. От толчков нарты на кочках Ябтане проснулась, но не открывала глаза, желая продлить хоть на миг свой безмятежный сладкий сон.

На ровной поляне на берегу реки Надер показался чум. Делюк через плечо взглянул на Ябтане и, увидев, что глаза у неё закрыты, погнал оленей ещё быстрее.

25

Собаки на стойбище хотели было поднять брехню, но в сошедшем с нарты человеке узнали хозяина и, завиляв хвостами, начали ласкаться. Белый, как горностай, Хакця с угольно-черными ушами на вставшую рядом с хозяином Ябтане посмотрел изучающе, с явным недоверием.

— Это Хакця, твоя хозяйка, Ябтане, — сказал Делюк собаке и перевел взгляд на Ябтане. — Настоящая твоя хозяйка. Будьте знакомы.

Опустив голову, кося одним взглядом на Делкжа, пёс подошел не спеша к Ябтане, понюхал, лизнул ей руку и завилял хвостом. Подскочили к ним и две другие собаки, маленькие, мелкошерстные, с ещё по-щенячьи кривыми ногами. Прыгая и повизгивая, они тоже завиляли хвостами.

— Милые собачки, — сказала Ябтане. — Умницы!

— Хакця неглуп, он всё понимает, — подтвердил Делюк. — Псу скоро год. А эти, — он кивком показал на двух других, — щенки ещё. Глупы. И по полгода им нет. Вместе со своими хозяевами, с братьями моими, им расти ещё и расти.

Делюк привязал вожжу к переднему копылу ближнего вандея, и они с Ябтане пошли к чуму. Сердце у Ябтане забилось так, что оно, казалось, вот-вот выскочит. Возле полога она схватила Делюка за руку.

— Страшно мне! — прошептала она еле слышно. — Страшно и…

— Я же говорила, что он, кажется, не один! — донёсся из чума громкий голос Тадане.

Делюк взглянул на побледневшее лицо Ябтане и сказал:

— Не бойся. Это бабушка. Она очень добрая и мудрая. Глуховата только, но приложится ухом к шесту — все шаги возле чума слышит. Даже далекий шум нарты может услышать.

Делюк пропустил Ябтане вперед.

В чуме стало так тихо, что было слышно, как билась муха между шестами возле макодана. Сидевшая на постели бабушка Тадане подслеповатыми глазами оценивающе вглядывалась в юное румяное лицо девушки. Из рук Санэ выпала кора березы, которой она собиралась запалить костер. Склонив голову набок, она тоже смотрела на Ябтане, мерила её с ног до головы глазами. «Мила и красива! — думала она, радуясь за сына, и тут же спросила себя: — Но что сидит в этой красивой голове?!» Братья-близнецы спали, и под большим заячьим одеялом их не было видно.

— Ябтане. Это Ябтане. Новая хозяйка чума. Примите её как свою дочь, — нарушил затянувшееся молчание Делюк. — И берегите её.

Санэ встала быстро, обняла и поцеловала Ябтале в лоб, в обе щеки и снова обняла её.

— Здравствуй, Ябтане! — сказала она, глядя невестке в глаза. — Очаг в нашем чуме, вижу, надежно будет гореть.

Встала и Тадане. Она тоже поцеловала жену внука в лоб и щеки.

— Пусть никогда не гаснет огонь в нашем роду! В роду Делюка Паханзеды, — сказала она громко. — Будьте счастливы, дети мои! — Она взглянула на внука. — Только вот… — голос её упал чуть ли не до шепота, — со вчерашнего дня мы одни остались возле костра: оленей будто большая морская волна слизнула. Стоявшее возле чума стадо быстрее мысли унеслось за спину гор Надера. Малые твои братья говорят, две рыжие собаки угнали оленей. Людей они не видели.

Делюк молча застыл на латах пелейко, куда законной хозяйкой чума он было собрался посадить Ябтане. Ошеломленный словами бабушки, теперь не мог он шевельнуть ни рукой, ни ногой. «Вот что тревожило меня со вчерашнего дня!» — понял Делюк. Но застывшее на какое-то мгновение его лицо ожило улыбкой, и он сказал:

— Ничего. Ничего страшного. Это ещё не беда. Я-то думал — хуже. Голова у меня на плечах. Упряжка тоже есть.

Ябтане сразу поняла ход мыслей мужа, потому что она до сих пор была под впечатлением вчерашнего утра, когда Делюк и Сэхэро Егор пригнали к чуму её отца стадо оленей. Чьих-то чужих оленей! Говорили, вроде бы Ячи. Это было несколько странно, но вполне понятно и оправданно: ведь и их оленей в свое время без малой на то причины угнал какой-то Ячи, а потом оскорбил и даже унизил её отца, когда он пришел к нему в стойбище за своими оленями. И потому она теперь не могла подумать иначе, ибо Ябтане не знала и не могла представить другим Делюка. Она уже смирилась и вжилась в сложившийся в её сознании образ, а потому сказанное Делюком приняла как должное. Санэ и Тадане, тоже привыкшие к причудам Делюка и, в сущности, ещё вовсе не знавшие дел и похождений его, пропустили его слова мимо ушей, будто они ничего не значили. Мать и бабушка думали, что разговор о том, как быть и что делать, ещё возникнет сам по себе в спокойной обстановке, и они все вместе будут решать. Делюк тоже не стал разматывать нить своих мыслей вслух, да и не было надобности, ибо решение было уже принято им. Он взял Ябтане за руку, встал вместе с ней на латах пелейко напротив разгорающегося пламени костра и сказал:

— Здесь, Ябтане, ты и будешь хозяйкой чума. Новые шкуры для постелей найдутся в вандеях. Мать и бабушка помогут тебе занести. Всё тут сделаешь на свой вкус и глаз. На этой половине чума мы и будем жить.

Отпуская длинный веер ресниц, Ябтане кивнула едва заметно, присела на одно колено и вместе с Санэ стала подкармливать огонь сухим хворостом.

Огонь трещал и гудел, яркие языки пламени играли бликами на лицах степенной, задумчивой Санэ и юной хозяйки чума. Внешне они были чем-то очень похожи, стороннему глазу могло показаться, что это мать и дочь.

Когда были повешены на крюки котел и чайник, Санэ поставила на латы стол, посмотрела внимательно на задумавшегося о чём-то сына, потом перевела взгляд на сидевшую возле огня Ябтане, улыбнулась ласково.

— Мне, старушке, вроде бы не к лицу кормить и потчевать. Ты уж, Ябтане, сама хозяйничай, — сказала она певуче и выразительным жестом руки подала знак, чтобы та перешла в переднюю часть чума и заняла её место.

Ябтане перешла на жилую половину чума и, подобрав аккуратно подол летней паницы, ловко протиснулась между костром и столом на обычное место хозяйки жилища.

Санэ показала, кому какие чашки подать, и, перейдя на другой конец стола, села напротив Ябтане на лукошко, в котором обычно находится обеденная посуда. Делюк всё молчал, он был спокоен, будто его ничто не тревожило, не волновало, и это коробило душу старой Тадане, ждавшей, когда же наконец пойдет речь об оленях, как быть дальше, что делать. И тогда Тадане решила пойти на хитрость, чтобы направить разговор в нужное русло.

— Не грешно ли нам так, без украшения стола, день начинать? А он сегодня у нас не рядовой! Ты, Делюк, хозяйку чума привел, а не собаку! — заявила громогласно она и вынула из-под подушек дубовый бочонок.

«Собаку! Собаку! Собаку!!!» — гудело в ушах Делюка, и он закрыл глаза, прижал ладонями уши. «Собаку!» — било его по мозгам и разрывало душу. Лицо у Делюка заметно побледнело, он лишь мельком глянул на бабушку с бочонком в руках и отвел презрительно взгляд.

— Не до гостьбы! Пейте сами! — бросил он, встал, одними лишь глазами улыбнулся Ябтане и вышел.

— Обиделся… А на что?! — упавшим голосом сказала Тадане и замерла виновато с поникшей головой.

Подходивший уже к своей нарте Делюк не слышал этих слов.

Распирая высокий лазурный купол неба, пели голосисто птицы. Они поднимали над тундрой новый день. А он был обычным, как все дни. Делюк вдруг осязаемо уловил, что внутри, в самой глубине души, что-то оборвалось, по телу будто пламя пронеслось, вызвав удушье, но тут же всё прошло. Он снова почувствовал себя прямым, решительным человеком, цель которого проста и ясна, как это чистое летнее, без единого облачка небо.