Оттепель. Действующие лица - Сергей Иванович Чупринин

журналистов, редакции газет и журналов, то не евреев получится всего лишь около четырех процентов.

Что первым угрозу порабощения мира евреями почувствовал Гитлер, и «это была судорога человечества, осознавшего, что его пожирают черви, и попытавшегося стряхнуть их с себя…». И что Сталин, наконец, попытался минимизировать вредоносность марксизма-ленинизма и, восприняв «идеи побежденного Гитлера, <…> собирался решать еврейский вопрос», но не успел…

После появления на свет книг «При свете дня» (1992), «Соленое озеро» (1992) и, в особенности, романа «Последняя ступень» (1995), который Н. Коржавин, однокурсник по Литинституту, назвал «манифестом нацистского антисемитизма»[2760], от С. должны были, казалось бы, отшатнуться. Так ведь нет же: панихида в Храме Христа Спасителя, где надгробное слово произнес Патриарх Алексий II, собрала А. Солженицына и лидера «Памяти» Д. Васильева, А. Вознесенского и Е. Исаева, пламенных коммунистов и ревнителей чистого искусства.

Возможно, потому что идеи идеями, мировоззрение мировоззрением, а «читать его, — говорит А. Вознесенский, — наслаждение. Какой росистый русский язык, какое подробное, бережное чувство природы!»[2761] А возможно, — процитируем Д. Быкова, — потому что С. «был человеком не слишком умным, но очень талантливым. Такое бывает», так что «его прекрасные тексты, посвященные прелести мира, можно перечитывать, я думаю, без всякого ущерба для себя».

Да, как видим, и такое бывает. Но все ли с этим согласятся?

Соч.: Собр. соч.: В 5 т. М.: Русский мир, 2011.

Лит.: Федосова Е. А. Тема искусства в художественно-публицистических очерках В. А. Солоухина. Ростов н/Д., 2008; Преданность: К 85-летию со дня рождения В. А. Солоухина. М., 2008.

Соснора Виктор Александрович (1936–2019)

Начальные страницы биографии С. годятся в приключенческий роман для младшего школьного возраста.

Родился, если верить словарям, в семье цирковых акробатов, полуполяка-полуэстонца и еврейки. В шестилетнем возрасте пережил блокадную зиму и был вывезен из Ленинграда по Дороге жизни под пулеметным обстрелом с самолетов. На оккупированной Кубани трижды побывал в гестапо, а затем жил в партизанском отряде, которым командовал дядя С. Этот отряд и его командир были расстреляны фашистами на глазах у С., а сам он уцелел лишь потому, что за четверть часа до этого был ранен в голову осколком мины и видел расстрел сквозь застилавшую лицо кровь. Мальчика, которого от смерти уберег сердобольный немецкий врач, каким-то чудом нашел отец, ставший к тому времени командиром корпуса[2762] Войска Польского, и он мало того что взял 8-летнего Виктора «сыном полка», мало того что посылал его в разведку, так еще и поставил снайпером, и уже в 2006 году, явно фраппируя интервьюера, С. с видимым удовольствием вспоминал: мол, «этих немцев я много прихлопнул. Выжидал, то есть садизм во мне еще был, а выдержка, выносливость у меня — до сих пор дай бог! <…> Вот он выглядывает из окопа, каску приподнимет — тюк, и готов»[2763].

Да было ли все это? И в самом ли деле грамоте он еще в оккупации учился по книгам, написанным на старославянском языке? И действительно ли уже в юности стал мастером спорта, а проходя срочную армейскую службу на Новой Земле (1955–1958)[2764], будто бы получил изрядную дозу облучения при испытаниях термоядерной бомбы? И выучился ли он чему-нибудь на философском факультете ЛГУ, куда, судя по документам, точно поступил, но куда, по свидетельству друзей, и дня вроде бы на занятия не ходил?

В биографии С., написанной с его слов, — говорит Т. Соснора (Ердякова), вдова поэта, — «фантазия плотно переплетена с реальностью, самая бредовая история оказывается правдой, а простое и очевидное — святой выдумкой»[2765]. И можно согласиться с Я. Гординым, заметившим, что С. «с самого начала вступил в саркастическую игру со своими будущими биографами и современниками»[2766], убогой анкетной правде предпочел ошеломляющую «тактику жизнетворчества», и в этом смысле его легендированная биография — такое же художественное произведение, как поэмы или романы.

Тут всё кстати. И, чуть позже, алкоголь, который, — по словам Я. Гордина, — «стал одним из фундаментальных элементов той модели существования, которую Витя выстраивал»[2767]. И то, что первые зрелые стихи по мотивам древнерусской истории пошли у С. тогда, когда он действительно работал слесарем-электромонтажником на Невском машиностроительном заводе (1958–1963).

Пролетарская, значит, косточка, и это производило впечатление не только на барышень из питерских ЛИТО. Так что одними из дебютных стали публикации «поэта-слесаря» в «Известиях» (1 мая 1960 года) и в софроновском «Огоньке» (1960. № 52), а «неоднозначного» А. Дымшица, который, — вспоминает С., — служил тогда «в самом реакционном журнале „Октябрь“ „серым кардиналом“»[2768] и вроде бы взялся его опекать, легко было дурачить словами про то, что, дескать, «мое место среди людей, стучащих молотком по зубилу»[2769], и что «я давно мечтал написать о Ленине и сейчас, наконец, набросал две баллады — о перегримированном Ильиче и о маленьком, забытом паровозике на Финляндском вокзале, на котором он перебирался в Россию»[2770].

Стихи в кочетовском «Октябре» (1962. № 9) действительно появились, но, конечно, отнюдь не об Ильиче, так что безобидно халтурная поэма «Электросварщики» осталась единственной за всю жизнь уступкой С. советской конъюнктуре[2771]. В общем-то уже и не очень обязательной, поскольку его стихи к тому времени успели прочесть Н. Заболоцкий и Л. Мартынов, а Б. Слуцкий свел 23-летнего «небывалиста» с Н. Асеевым[2772], и, — рассказывает С., — «этот старый и опытный боец футуризма» еще в октябре 1959 года взялся за дело: «к Новому году он уже выступил по всесоюзному радио»[2773], предварил своими восторгами значимые публикации в еженедельнике «Литература и жизнь» (4 марта 1960 года) и в том самом «Огоньке», написал для С. предисловие к его первой книге «Январский ливень» (1962) и рекомендацию в Союз писателей (1963). Пошли выступления в Ленинграде и Москве, пошли, как это было тогда принято, поездки со стихами в Сибирь, в Хибины, да куда угодно, и похвальный отклик К. Симонова в «Правде» (28 ноября 1962 года) только подтвердил, что все в судьбе С. в полном порядке.

Так, — говорит Н. Королева, — страна узнала «худого, малорослого юношу с профилем Данте и кривоватой улыбкой, говорящего нараспев, читающего стихи в неповторимой манере — медленно и по складам, с выявлением аллитераций и изысканной музыки слова»[2774]. И не только страна, но и Европа — благодаря, прежде всего, Л. Брик «со всем ее громадным международным фейерверком»[2775], которая именно в С. увидела законного наследника Маяковского, Хлебникова и Цветаевой[2776].

Самооценка С., и без того высокая, выросла до небес: «мои книги 63–64 гг., — написал он Л. Брик 18 августа 1964 года, — занимают первое место в нашей современной российской поэзии». Да и как