Такие обстоятельства - Станислав Хабаров

дно сундука памяти.

Мадам Тулуз и Лабарт – всё-таки элементы организационного начала, а чисто технические Мамод, Обри, Мишель Ко, Ив Дансе – совсем иное. Они со мной, хотя мы и не встречаемся.

Книга по мнению прочих не плоха, ни хороша. Она такая как есть. Она правдива, а правде не обязательно быть красивой. Книга восстанавливает правду и это теперь важно для меня.

По натуре я не злобен и пробую оправдать своих мучителей. Их замену духовности практичностью, хотя они, по-моему, несравнимы, как замена материнской любви заботами детского дома. В этом как бы столкновение начал, соревнующихся и спорных. Да и можно ли сравнивать несравнимое, исключительное, как органная Токката Баха, как церковь Вознесения в Коломенском, как пространство пустыни для бедуина?

Мои истязатели – бескрылы. Они считают, что нужно долго копать огород, на котором потом само всё вырастет. Всего добиться трудом. «Количество переходит в качество». Только как оно может перейти? Всё остаётся трудотворчеством. А взлёт – иное.

Они выискивают новые издевательства. Зарплата в перестройку складывалась из оклада и надбавки. И унижение меня состояло в том, что надбавки мне начислялись мизерные, вдвое меньше моих подчинённых, за которых я выполнял основную работу. Мне было нужно себя вести очень осторожно. Моё поведение напоминало движение в скалах, над бездной, где одно неверное движение грозило стать последним и к фатально-необратимому вёл неудачный шаг.

Старшая экономистка Наталья это понимает и сочувствует, но руководство для неё -высшие силы, непреодолимые, которые следует принимать не обсуждая.

В бытовом плане главной проблемой была в то время продовольственная. В стране хронического продовольственного дефицита существовали термины: «выбросили» и «достать». Каждый выживал, как мог. Власть имущие и приближённые к ним отоваривались в особых магазинах и имели пайки. Символом эпохи были бесконечные продуктовые очереди. Поднявшись по ступенькам власти шеф урвал свою долю дефицита.

Теперь мы редко встречались. Я встретил шефа у входа в склад, что размещался в подвальном помещении гастронома.

– Помоги, – бесцеремонно распорядился он.

С шофёром Толей мы тащили к стоящей в стороне машине какие-то ящики с дефицитом, полагавшиеся випам, потому что теперь он вошёл в круг тех, «для которых нет правил и исключительное всё». Он считал, это по праву и распоряжался этим, а мы для него уменьшились в масштабе.

Не смог я ему отказать. Мы таскали тяжёлые коробки из подвального склада в багажник машины. Обидно вдвойне. Ведь это я по большому счёту стоял у истоков теперешнего восхождения шефа. Я подсказал ему дверцу за холстом в нищей каморке Папы Карло, а теперь таскал для него блатные грузы местного распределителя. Уступивши раз, становишься вечным слугой, как ты бы себя не убеждал, что это последний, ничего и нужно через себя переступить, на подобное внимания не обращать. Случайно, мол, помочились на тебя и пройдёт. Но против факта не попрёшь.

Оценки мои можно сказать философского плана. Поневоле становишься философом. Случайно ли появление тиранов? Историография их повсеместна и многолика, с загадкой самозарождения. На первых порах им, как правило, сочувствуют. Раздираемый желаниями одинок. Ему нужны эмпатийные. Преданные и обожающие. Те, что за ним в огонь и в воду. Отношения их, хотя и основаны на разуме, сродни сектантству. Ищущие идола. Патрон тоже ищет подельников неосознанно. Не успокаивается пока не найдёт. Соискатели сами стремятся к нему, потому в воздухе запахло парадигмой «дал-взял».

Хотя, если разобраться, кто я, со своими оценками? Досужий куратор нравов? Что позволяю себе? И что из того, что мир катится к очередной катастрофе? Такое в порядке вещей и случалось не раз.

Господи, помоги. Мой брат, которого нет в живых, помогает мне. В рассказе Хемингуэя «Никто никогда не умирает» схваченная близ Гаваны девушка повторяла: «Они помогут мне. Мертвые помогут мне.»

«Казалось, – написал Хемингуэй. – она обрела теперь странную уверенность. Такую же уверенность почувствовала чуть больше пятисот лет назад другая девушка её возраста на базарной площади Руана… потому что здесь была древняя магия, посильнее амулетов».

В чем моя магия? Давно девушки не выделяют меня из деталей интерьера. Но мне интересно, что они думают. У них незамутненный взгляд.

– У вас Маша расцвела», – говорят мне экономистки.

Действительно, я дал возможность цвести лопуху. Приют бездомным. И пострадал. Нечего теперь причитать.

В действительности Маша для Public Relations не подходит. Она лишена плацебо художника.

Искусство живет своей выдуманной жизнью. Видение технаря отличается от представлений художника. Об обелиске покорителям космоса Раушенбах говорил: «Он из авиации. С разгоном взлёта. Взлетающая ракета вертикальна, а если она летит как на монументе после старта, то упадёт рядом, в районе кинотеатра «Космос».

Время с Раушенбахом – время справедливости. Борис Раушенбах с тортом «Монумент покорителям космоса».

Дались нам эти эмблемы. Но если выбирать, моей собственной эмблемой мог бы стать крохотный озерный рачок эпишура, живой фильтр, пропускающий через себя байкальскую воду, обеспечивая её чистоту.

А что для шефа годится символом, что его выразит? На его знамени я бы изобразил аспида, старославянское чудище, пугавшее и заморачивающее. Соблазняющее замужних женщин или вдов, прикидываясь их отсутствующими мужьями.

Моя ежедневная терапия – виды с высоты. Проснувшись, я ещё парю надо всем и в голову приходит разное. В кухне, заваривая в джезвэ молотое кофе, я бросаю мимолётный взгляд из окна на Москву, на ту непарадную её часть, открывающуюся с нашего девятнадцатого этажа. Рядом близкие корпуса фирмы Архипа Люлька, славного авиационного предприятия, известного мне лишь понаслышке, где по логике вещей следовало бы служить и мне. Рядом сгрудившиеся «красные дома». Дальше зелёные Сокольники и до горизонта россыпью разновеликие дома южной и восточной Москвы, большого города, который я покину через полчаса спустившись с девятнадцатого этажа в кабинке лифта или по лестничному винту и унесусь электричкой от окраины столицы у северянинского моста в Подлипки Дачные, которые и названием предназначены для приятных дел – огорода и отдыха. А прибыв в этот славный маленький городок, казалось вопреки логике, заспешу от знакомой и родной второй территории, что рядом со станцией, мимо первой, остающейся в стороне, к дальней третьей и по значению, и по счёту на которой теперь и всё для меня.

Наш корпус, признанный на территории главным, по-прежнему мой конечный пункт.

Наша производственная жизнь – симбиоз и мешанина. От славного и даже исторического ракурса, где даже случайный разговор претендует стать строкою воспоминаний, (это понимаешь задним числом), до технической бытовухи, где бортовой поручень или винт крепления прибора – в фокусе внимания и стоят нервов и крови твоей. Не до возвышенного и твои старания не особо ценятся. Они в порядке вещей.

Шеф уже в свободном плавании в верхах, в министерстве и Совмине. Ему теперь важно не потеряться в коридорах власти