Наследник - Владимир Малыхин

английски спокойной ночи (она знала десятка два английских слов) и направилась к двери. Раненый

что-то сказал. Маша подошла и вопросительно на него взглянула. Он взял ее руку, легонько пожал и,

улыбаясь, проговорил по слогам:

— Спа- си-бо, Кать-ю-ша...

Маша сказала ему по-английски "пожалуйста", потом, указывая на себя пальцем, отрицательно

покачала головой:

— Катюша но, аи эм Маша...

Он радостно закивал головой, повторил за ней:

— Кать-юша, Ма-аша, — и, указав пальцем на свою грудь, назвал свое имя: — Антони, Антони

Холмс.

Маша поняла и улыбаясь, спросила:

— Антон?

Он весело рассмеялся и поднял два больших пальца:

— Катьюша-Маша энд Антон!

Так они познакомились. Маша дежурила в госпитале каждый вечер. По просьбе Антона она стала

учить его говорить по-русски. Повторяя за ней русские слова, он очень забавно и смешно их

выговаривал. Это вызывало у Маши искренний смех. Иногда они играли в шахматы и шашки. Он

словами, жестами, рисунками на бумаге старался рассказать Маше о своей жизни. Она внимательно

слушала, переспрашивала, нередко заглядывая в англо-русский словарь. В конце концов Маша узнала,

что он ирландец, родом из города Ольстера, но с раннего детства жил с родителями в английском

городе Ковентри, что отец его работал клерком в каком-то банке, а он сам после колледжа закончил

военно-морское училище. Она узнала, что его родители и младший брат погибли во время одной из

бомбежек Ковентри и что на свете у него никого теперь нет, кроме... Катьюши-Маши. Она смеялась и

просила не говорить глупостей. Когда после операции ему разрешили ходить, Маша, с позволения

врача, несколько раз водила его гулять по Москве, а один раз после того, как они посмотрели в

кинотеатре "Ударник" какой-то фильм, Маша пригласила его к себе домой на чашку чая. В тот вечер

она познакомила его с матерью, которой он весь вечер жестами и невообразимой мозаикой слов

старался объяснить, что ее дочь Катьюша-Маша спасла ему жизнь и есть самая прекрасная на этом

свете сестра милосердия... Машина мать, улыбаясь, слушала, угощая гостя чем бог послал, а когда

Маша, проводив его, вернулась домой, спросила ее, не кажется ли Катьюше-Маше, что ее дружба с

британцем зашла слишком далеко... Маша огрызнулась и ушла в другую комнату. "Нет, нети нет! —

твердила она себе ночью, лежа в постели. — Я люблю Виктора и только Виктора. Антон — это

просто так, романтика..., легкий флирт хорошенькой сестры милосердия с раненым морским волком...

У нас ничего никогда не будет. . Я знаю свой рубеж"...

За день до своего отъезда в Англию Антони пригласил Машу на прощальный ужин в ресторан

"Националь". Маша согласилась, но сказала, что придет с подругой. Она пришла со своей подругой,

соседкой по квартире Зойкой Кузнецовой. Антони заказал роскошный ужин с вином. Зойка за столом

шепнула Маше:

— Я такой вкуснятины сто лет не ела, а ты?

Маша незаметно шепнула в ответ:

— Я тоже, но делай вид, что это нам не в диковинку. Ясно?

— Угу, — кивнула головой Зойка.

Были танцы. Интересные русские девушки пользовались успехом. Их, с разрешения Антони, то и

дело приглашали на танец. Но когда Зойку Кузнецову один из них, военный летчик, пригласил к себе

в номер, она чуть не залепила ему пощечину и не закончив танца, убежала к своему столику. В конце

ужина Антони заказал оркестру "Катюшу", и они с Машей на виду у всей подвыпившей публики, под

шумные аплодисменты и одобрительные возгласы, исполнили нечто среднее между вальсом,

фокстротом и румбой...

Вышли из ресторана в два часа ночи. Антони попросил какого-то знакомого военного англичанина,

у которого машина имела ночной пропуск и стояла возле ресторана, отвезти его знакомых девушек

домой. Тот согласился. Антони поехал с ними.

Мать Маши работала в ночную смену и он уговорил Машу разрешить ему остаться до утра. Он

говорил это ей на том смешанном англо-русском жаргоне, который был понятен только им. В ту ночь

произошло то, чего так боялась ее мать...

Утром, прощаясь с Машей, Антони предложил ей уехать с ним в Англию и стать его женой.

— У меня есть небольшой капиталец в одном солидном банке, и я обеспечу тебе достойную

жизнь.

— Какой капиталец? — отрешенно смотря на него пустыми глазами, говорила Маша. — Зачем мне

твой капиталец? Уходи, ради бога. Уходи...

Он, волнуясь, говорил ей какие-то длинные английские фразы, которые она не понимала, да и не

желала понимать. Она твердила свое:

— Уходи. Ради бога, уходи... — Антони понял, что говорить с ней в таком состоянии бесполезно.

Он уже в прихожей достал из пиджака кителя конверт и сунул его в первый попавшийся под руку

карман какой-то висевшей на вешалке одежды. Когда за ним захлопнулась дверь, Маша бросилась на

диван и зарыдала.

* * *

...Вынимая утром из общего почтового ящика вечернюю почту, Зойка Кузнецова увидела

треугольник письма со штампом полевой почты. Прочитав кому письмо и откуда, она радостно

вскрикнула и вбежала в комнату Маши с письмом, зажатым в поднятой руке:

— Пляши и пой, подружка! Тебе письмо с фронта от твоего обожаемого маркиза!

Маша поднялась с дивана, протянула руку и сухо произнесла:

— Давай!

— Нет! Танцуй и пой! — не унималась Зойка и стала сама притопывать, словно собираясь пройти

по кругу.

— Давай, тебе говорят! — раздраженно крикнула Маша и тут же бессильно опустилась на диван.

Зойка удивленно высоко подняла тонкие подкрашенные брови.. — Давай же! — устало сказала Маша.

Не нужно шуток, Зойка. Не надо. Мне и так тошно.

Зойка осторожно подошла к Маше, положила письмо ей на колени и на цыпочках вышла из

комнаты, тихо притворив за собою дверь. Маша схватила письмо, встала с дивана, быстро подошла к

окну, зачем-то посмотрела треугольник письма на свет и стала не спеша разворачивать.

Маша прочитала письмо с ходу, стоя у окна. Потом прочитала еще и, упав в кресло, прочитала в

третий раз. Через несколько томительных мгновений, показавшиеся стоящей за дверью Зойке

вечностью, она услышала глухие рыдания подруги. Зойка вихрем ворвалась в комнату с криком:

— Что случилось?! Он убит?! Ранен? Да, говори же!

Маша, всхлипывая, отрицательно замотала головой. Тогда Зойка крикнула:

— Так что же ты ревешь, дура? От радости?!

Тогда Маша поднялась с кресла и сказала, смотря не мигая на Зойку.

— Я, кажется, сойду с ума...

Зойка подошла поближе и неуверенно тихо спросила:

— У тебя той ночью... что-то было... с этим... рыжим?

Маша упала Зойке на грудь и, рыдая, шептала:

— Я ... напишу. . Виктору. . всю правду, я ... все напишу. .

Потом они лежали на диване, накрывшись старой материнской шалью, и говорили, говорили... Их

лица были бледными и заплаканными. Когда стало смеркаться, Зойка вскочила:

— Тебе же скоро в ночную... Полежи, я поставлю чайник, — она схватила чайник и побежала на

кухню.

...Через несколько дней мать Маши, собираясь в магазин и надевая старый плащ, обнаружила в его

кармане конверт. Удивленно повертела в руках, вошла в комнату и показала его Маше:

— Что это?

Маша взяла у матери конверт и, недоуменно пожав плечами, стала осторожно его вскрывать. В

конверте оказалась довольно крупная сумма валюты в английских фунтах и визитная карточка

лейтенанта флота Ее Величества Королевы Англии Антони Холмса.

— Что это такое?! — с дрожью в голосе повторила мать и строго взглянула на дочь. — Что это за

деньги?

Маша сама была поражена и не могла вымолвить ни слова.

— Потаскуха! Бульварная девка! — зло прошептала мать. И закричала: — Беги немедленно к ним

в посольство и верни кому угодно эту пакость!

Она быстрыми шагами вышла в другую комнату принять валерьянку. Скоро оттуда стали

доноситься гневные слова:

— Как он посмел! Какая наглость! Какая неслыханная наглость! Они думают, что все на свете

можно купить... Мерзавцы!

Маша восприняла эти слова как пощечины... Еле сдерживаясь, со слезами на глазах она крикнула:

— Мама, не надо! Он совсем не такой, он добрый и порядочный!

— Хватит! — донеслось из другой комнаты. — Я не хочу больше ничего слушать! Немедленно

отправляйся на Софийскую набережную к ним в посольство и брось им в лицо эти ужасные деньги!

Не хватает еще, чтобы об этом узнал Виктор...