Поднебесная (сборник) - Александр Образцов

Зима. Свет из окна. Позже, когда стемнеет, две керосиновые лампы.

Демчик сидит за столом, отмеряет порох, набивает патроны. Бодаревский на своей кровати у печки зашивает рубаху. Иванов варит борщ. Краков валяется на кровати.

Иванов выдвигает ящик с продуктами из-под кровати, роется там, чего-то не находит.

Иванов (в никуда). Кто-то брал у меня вермишель.

Краков. Ты же борщ варишь.

Иванов. Борщ. Но с вермишелью.

Краков. Везде у тебя вермишель! Надоело.

Иванов. Сам вари. На, вари.

Краков. Да я лучше по зимнику километров двадцать отмахаю.

Иванов. Значит, лопай, что дают. Не понимаю, как можно восемь сезонов прожить в тайге и не научиться суп варить!

Краков. Да могу я. Не хочу. Противно. (Ложится на спину, руки за голову, мечтательно). Вот поставлю времянку на двоих, привезу жену…

Бондаревский. Ты бы ему, парень, оладушков испек.

Иванов. Куда же вермишель подевалась?

Пауза.

Краков. Мыши съели.

Иванов. И две банки тушенки.

Краков. А это, наверно, крысы.

Иванов. Нас тут пять человек. До Червянки тридцать километров…

Краков. Или Миша приходил.

Бондаревский. Не, парни. Миша сгущенку любит. Миша вермишель не возьмет.

Иванов. Значит, Миша был на двух ногах… А где москвич?

Краков. За рябчиками пошел.

Иванов. Вчера он тридцать две сосны окорил.

Краков. Ты что, считал?

Иванов. И сегодня пятнадцать.

Бондаревский. Слышь, он рекорд ставит.

Иванов. Подойдет к сосне, встанет и стоит. И скобель тупой, как… Куда же вермишель делась? (Становится на четвереньки, шарит рукой под кроватью, встает). Семен, где вермишель?

Краков. Я откуда знаю?

Демчик (говорит с заметным белорусским акцентом). Возьми у меня. Я ее все равно до весны не съем.

Иванов. Возьми… Свою найти надо. Пять килограмм по нынешним ценам…

(Бормочет еще что-то, надевает ватник, шапку, выходит).

Краков. Ага, найдешь.

Бондаревский. Парни, сегодня сон видел. (Пауза.) Знаешь, такая, в шелковом халатике, такая вся… пухленькая… И что характерно, парни, халатик распахивается и у нее везде сиськи, сиськи!

Краков. Тебе к жене пора.

Бондаревский. Нет, парни, к жене не тянет. (Пауза.) Жена старая. (Пауза.) Вася, забыл сказать. Ты свою хату забудь.

Демчик. А?

Бондаревский. Мастерюга просил передать. Хату, значит, взломали, барахло твое комендантша забрала, а где была хата, там пень вырос.

Демчик (в волнении). Как это так?

Краков. Вася! Идея! Слушай меня! Срочно подавай в суд. А в заявлении пиши: «В правом внутреннем кармане пиджака у меня лежало две тысячи долларов».

Демчик. Да как… куда я? В общежитие я не пойду.

Краков. Нет, а что? Там тебя какой-нибудь бич пригреет с твоими тысячами… А что? тебе, как старому кадру, еще и простыни дадут.

Бондаревский. Летом на месте твоей хаты дом будут строить, четырехквартирный. А тебе, мастерюга сказал, что-нибудь подыщут.

Демчик. Да как… Мне в баню съездить надо!

Краков. В баню… За двести километров в баню. Самим надо было строить с осени.

Бондаревский. Мастерюга на баню еще весной наряд закрыл. Слышь? В тазике помоешься.

Входит Иванов.

Иванов. И в кладовке нет. (Раздевается). Нас тут пятеро. До Червянки тридцать километров…

Краков. Наверно, мастерюга увез.

Бондаревский. Вот тушенку он чью-то ел, сам видел. Слышь? Приезжает в тайгу, а в рюкзаке буханка хлеба.

Иванов. Потащит он вермишель в Братск, как же.

КРЮКОВ. А что? Рюкзачок в кузов, сам в кабинку…

Иванов. Семен, отдавай вермишель! Или будем делиться, и сам себе вари!

Краков. Вот завтра пойду, сохатого грохну…

Иванов. Целый месяц одни разговоры! Кончится тушенка, что будем делать?

Краков. Ты в тайге был? Не был. Значит, слушай меня. Грохну сохатого, мяса до весны хватит. Надо вот только лабаз поставить. Знаешь, какие котлеты из сохатины? Костя, скажи ему.

Бондаревский. Котлеты ничего, есть можно. До двадцати штук.

Демчик. А больше ничего не сказал?

Бондаревский. Еще сказал: пусть Вася не журится, из барахла ничего не пропадет.

Краков. Я говорю – подавай в суд. Могло у тебя две тысячи быть? Могло. Ты сколько за сезон получил?

Демчик. Да где они… (Пересаживается на кровать).

Краков. Нету, что ли?

Демчик. Я же аванс брал, пятьсот рублей… Продукты купил…

Краков. Ты тринадцать тонн закрыл живицы! Это… тысячи три с половиной долларов! За месяц, что ли, фукнул?

Демчик. А кто их знает… куда они… Я в Иркутск летел, у меня девятьсот долларов было…

Краков. Зачем ты туда летел?

Демчик. А кто его знает, зачем… В Иркутске шапку купил… А вернулся – ни шапки, ни денег…

Краков. А на срочный вклад ты не мог положить.

Демчик. Да клал я на эти… книжки… толку-то…

Краков. Вася! Идея! После сезона лети в Москву и клади там. Туда не доберешься.

Иванов. Была бы семья, не стал бы… летать.

Демчик. Я вот только в тайге отхожу… Летом выйдешь, ружье за плечо…

Входит Темников. Бросает двух рябчиков в угол.

Темников. Ну и снега в распадке! (Раздевается, принюхивается). Мужики!

Краков. Что?

Темников. Мужики, готова!

Краков. За два дня не выходилась.

Темников. А пшено? Я, Симеон, две горсти бросил. Константин Палыч, давай на экспертизу. Срочно!

Бондаревский. Это, парни, от дрожжей зависит. Бывает, и за два дня выхаживается.

Темников. Симеон, я тебя не узнаю. Что ты такой вялый? Давай, давай, зачерпни.

Краков поднимается, сует ноги в валенки, идет с кружкой за печь. Фляга на тридцать литров укутана тряпьем. Он открывает ее, зачерпывает брагу. Все с интересом наблюдают. Краков сдувает пену, делает глоток.

Краков (неуверенно). Что-то я… Ну-ка, Костя, на свои почки.

Бондаревский (берет кружку). Дух есть. (Делает глоток, чмокает губами). Пошла… Вася, а ну?

Демчик. Я к этой заразе… Видеть не могу!

Темников. Дай-ка мне. (Делает глоток). Симеон, у тебя уже прошла пищевод. А? Как там?

Краков. Печет… (Вслушивается в себя.) Печет, Владимир.

Темников. А ну, взяли! (Берут флягу за ручки, ставят у стола.) По случаю рождества Христова… Господь нам заповедовал: пить хлебное вино, но в меру. Не напиваться. А что получилось? Как вы знаете, Русь крестилась в десятом веке, и эти византийские грамотеи нацарапали в одном из заветов: «Господь нам заповедовал: пить хлебное вино, запятая, без меры». Описку до сих пор не исправили.

Краков (недоверчиво смеется). Так и написали?

Темников. Так и написали, Симеон. Мало того, Микола Боян положил это дело на музыку и пошли гусляры по матери-Руси с песней «Питие есть веселье Руси». Не слыхал?

Краков. Хорош болтать.

Темников. Верно. Хорош болтать, пора делом заниматься… Вася, как я понял, ты – пас?

Демчик. Было б лето, ушел бы в шалаш ночевать, на участок…

Темников. Николай, ты как, поддержишь?

Иванов. Завтра день пропадет…

Темников. И послезавтра. Завтра мы будем в лежку все. А послезавтра только головы начнем подымать. Значит, осталось три бойца. Ты, Константин Палыч, с нами?

Бондаревский. У меня, парни, почки…

Краков. А что, кружечку можно выпить? А, Владимир?

Темников. Ну, так за дело!

Садятся за стол.

Темников. Я думаю, что баночку тушенки мы просто обязаны бросить на сковороду. (Достает тушенку). Ну… (Поднимает кружку, передергивается). Аванти! (Пьют.) В детстве, Симеон, я не пил абсолютно.

Краков (выдыхает). Есть… (Морщится, грызет сухарь). Градусов двенадцать.

Темников. До пятнадцати.

Краков. Нет, пятнадцати не будет.

Темников. Хорошо. Пусть будет тринадцать с половиной. Так вот, Симеон, в детстве я не пил абсолютно. Моя мама хотела видеть меня дипломатом… Оформи тушенку, Симеон. (Краков берет тушенку, нож, открывает банку, вываливает мясо на сковороду). Если я скажу, с кем учился в средней школе, ты… Нет, ты не отреагируешь. И правильно сделаешь. Константин Палыч, махни, а? Составь компанию. Двести граммов пенной браги живительны для организма.