Запретный дневник - Юрий Барков

Когда-то я читал рассказ американского писателя Бена Джонса о присутствующем на казни через повешение. Он от первого лица замечает такую особенность: у казнимого через повешение во время казни встает хуй. То же, видимо, происходит и при любовной асфикции — хуй невероятно крепнет! У меня мелькнула мысль: она душила мужа, чтобы он дал ей большее наслаждение! Приятель уже бился в конвульсиях. Я, несмотря на собственный задранный член, бросился ему на помощь: я хотел столкнуть с приятеля его жену-вампиршу, но кровать, вдруг оказавшаяся на колесиках, развернулась от моего толчка, отъехав в сторону, и я, не рассчитав, растянулся на полу. Но странно, моя атака не прервала их занятий. Вскочив, я бросался на них снова, и снова, не рассчитав, лишь ушибся о кровать, она опять увернулась, и опять я упал, и снова вскочил, смутно начиная соображать, что я никогда не достигну своей цели, и моя приятельница из сладострастия все-таки задушит своего мужа. (Правда, исходя из того предположения о сладострастии, было непонятно, хочет он этому сопротивляться, или нет.) И вдруг, перевозбужденный вожделением, мой член взорвался спермой. Я кончил, глядя на предсмертные конвульсии друга, — и проснулся.

Мария лежала рядом и смотрела на меня. Простыня была мокрой — у меня и впрямь случилась предутренняя поллюция, как у какого-нибудь юного семинариста, знающего о женщинах лишь из Библии. И это в мои-то годы, при регулярной половой жизни с Марией! Хотя, как теперь вспоминаю, подобное бывало и раньше, и еще до Марии, — эротические сны, заканчивающиеся семяизвержением — не очень приятный процесс «сухой возгонки» недостающих половых отношений.

Но тут занимает другое: тема сна. Смерть в любви. Или это предупреждение Бога, или я схожу с ума.

Июль, 29

Взял билеты в Анапу. Долго стоял в очереди с Марией, она утомилась и выглядела недовольной. Я с такой точностью научился распознавать ее внутренние движения и переживания, как будто имею возможность общаться с нею на вневербальном уровне: все мне становится понятным. Впрочем, думаю, такое доступно для всякой поистине влюбленной пары.

Купленные билеты мне понравились: боковое место в плацкартном вагоне, нижняя полка. Между прочим, кто не знает: это самое уютное место во всем поезде. По крайней мере, всегда можно быть одному: захотел — и собрал полку, сиди за столиком, захотел — разобрал: лежи себе с подругой, занимайся, чем хочешь, — ото всех остальных ты отгорожен проходом. Тут я вспомнил, как мы однажды таким образом с будущей женой, тогда любовницей, путешествовали в Питер — никто не мешал: лежали себе валетом, то есть головой к ногам друг друга и пальцами ног под одеялом незаметно для окружающих ласкали и возбуждали друг друга. Оба были раскрасневшиеся, оба получали удовольствие. Даже в купейном вагоне такое было бы невозможным. Только длительное стояние в очереди огорчило Марию. Что же делать? Современный мир — пусть привыкает. Остальным я был доволен. А интересная мысль: можно ли как-то объяснить, что связать себя с человеком ей случилось именно в это время и в нашей стране? Есть ли этому какое-то эзотерическое объяснение, например? То есть почему Бытие остановилось именно на моей кандидатуре? Не сам же я в нее влюбился! Браки заключаются на небесах. И конечно, это случилось еще задолго до того, как я ее увидел в новоиерусалимской лавке. Значит, был выбор в горних высотах? И Кто-то ткнул в меня пальцем. И что-то меня толкнуло именно к этой торговке. Почему я был избран для сего акта? Для этой жертвы? Которая скоро должна состояться, как я понимаю. Или я не понимаю? Не хотелось бы. Но не я здесь главный, а Он. И потому — предаю себя в руки промысла Твоего. В сердцевину воли Твоей. Хоть мы с Тобой соперничаем, но я^го понимаю, кто Ты! И не могу занять места Твоего в мироздании, я — червь в навозе. Разве хватит у меня животворящей воли создать такое? Меня и так едва хватает на Твою Марию. Но тут я царь! Здесь не сможешь Ты противостоять мне своими кознями! Тоже мне: очередь придумал! Это так — Мария не должна обижаться на меня: все создал ее Первый Любовник, так что к нему, к нему все претензии. И к очереди тоже.

Ну и как Он, кстати? Берет на Себя ответственность за наше несуразное бытие? А вдруг не Он один тут виноват? Мы тоже не подарочек. Хоть и Сам все создал, но, может быть, такого эффекта не ждал? И слишком уж уповать на Него, может, неправильно? Но тогда это что же? Ведь тогда получается, на нас лежит непереносимая тяжесть: груз личной ответственности. За все: за мысли, за решения, за поступки. Это ведь невозможно: каждый день чувствовать личную ответственность, а значит, и вину за каждую мелочь в жизни. Это ведь не для нас — для нас это невозможно! Плюнул на улице — отвечай перед Вечностью? Гораздо легче спихнуть на беса — попутал или на Бога — выдал. Нет, с Ним намного легче. Да и должен быть какой-то Управитель судеб человеков. Не то перестанем быть стадом и перемрем от одиночества. Нет: Бог есть, был и должен быть! Хотя бы для человечества. Иначе же — откуда Его сын? Да и Мария не была бы выделена из толпы золотошвеек, не была бы изображена на иконе и не стала бы моею. Вот доказательство существования Бога, его проявленность в бытии — Мария! Пресловутое шестое доказательство, материально существующее: иконка у меня в руках. Иными словами, шестое доказательство Его бытия — любовь. И если я верю в любовь, то я верю в Бога. И это неразрывные вещи. Билет лежал рядом на стуле, когда мы совокуплялись с Марией. Он был материализацией нашего будущего. И кончая на нее, я ощущал его рядом, как будто он был живым существом, нашим партнером.

Если веришь в Бога, неправильно думать, что мир предметов вокруг бездушен. Ведь во всем есть частичка Творца, частичка Его созидательных усилий, Его спермы. И материальный мир вокруг нас не может быть бездушен, нет. Он не подчиняется слепой формальной логике точно так же, как и мир живой природы. И доказательство этому, обоснование — вот: моя Мария. И наша любовь.

Июль, 30

Вернулись из Парижа мои, дочка и жена. Довольные сверх меры и загорелые: в Париже было жарко — люди купались в фонтанах, бляди ходили топлесс — вообще без верхнего (я пожалел, что этого не видел). Пообедали. Дочка умелась к подружке хвастаться, а мы с женой расположились поебаться. И то — соскучились. Я же еще дополнительно был рад, что дожил до их возвращения. Потому что, честно говоря, я каждую минуту сейчас готов к смерти. И вся эта доморощенная настроенческая эсхатология придает особую остроту необходимости секса — как подтверждения собственного наличного существования.

Дочка ушла, и жена направилась в ванну мыться. Я быстро разделся и присоединился к ней.