Улыбка Стикса (СИ) - Мельников Владимир

На следующем этапе операции, по отвлечению противника, пригодилась водка. Язык не был любителем алкоголя, но как всякий русский, был противником его использования не по назначению, а именно, употребления во внутрь организма с последующим принятием пищи, именуемой в таких случаях, закуской. Единственным исключением было использование данного напитка в качестве согревающей жидкости при растираниях тела, хотя, в принципе, это такой же способ введения алкоголя в организм, но только с большими потерями и окольным путем.

В данном случае, Язык потратил найденную водку, для смачивания гимнастерок, в которых находились патроны, а уже намоченную ткани завернул в несколько слоев газет «Дивизионный вестник», именуемый в простонародье «окопная правда». Получившуюся «колбасину» он просунул до половины сквозь решетку, а за тем поджег.

Сверток сначала бодро загорелся, но потом пламя, сожрав большую часть верхних газет, немного угасло, пока не добралось до алкоголя в ткани гимнастерок и вновь разгорелось сильнее.

Внизу скучились, привлеченные сначала падающими стеклами, а теперь и огнем, твари. Их многоголосое урчание слилось и походило на гудение огромного растревоженного пчелиного улья.

Дождавшись, когда «колбасина» разгорится как следует, Вадим вытолкал ее наружу. Теперь оставалось только ждать, начнут ли взрываться в этом костре патроны и как это подействует на тварей в казарме.

Поставив табурет возле двери, Вадим весь обратился в слух. Теперь только ждать, ждать и готовится к ближнему, тихому бою.

Очень осторожно, чтобы не издавать никакого звука, он отцепил ремень с одного из оставшихся автоматов, готовя его к использованию в рукопашной схватке, очень сожалея, что так и не взял ни одного штык-ножа в оружейной комнате. «Да уж, откидной приклад, это вам не старый добрый деревянный у АК-47. Тем можно и носы ломать, и черепа проламывать, и грести, как веслом».

Он вспомнил свой первый рукопашный бой, который произошел в далекой Африке. Тогда, при проведении работ по наведению понтонного моста через неширокую реку, с сильно заросшими и топкими берегами, он отошел на край небольшого обрыва, где на него из густых зарослей и выскочило трое местных, то ли повстанцев, то ли бандитов, захотевших подзаработать на обмене или продаже «белого» военного. Вообще-то, это было с их стороны верхом наглости, подобраться так близко к крупному подразделению миротворцев и посреди белого дня пытаться взять пленного. Но на стороне, тогда еще молодого капитана, была удача и везение в виде местного военного по имени Вали, исполняющего при нем то ли роль денщика, то ли соглядатая. Он всегда ходил с автоматом, к которому был примкнут штык-нож. Он не был трусом, но всегда был на стороже. Даже, когда Язык находился в группе своих сослуживцев, Вали осматривал прилегающую местность, в ожидании появления толпы врагов, которые вот-вот должны навредить его офицеру. Особенно он напрягался, когда к Вадиму приближались местные военные или гражданские жители. Он всегда, незаметно, как бы поправляя автомат, снимал его с предохранителя и, продолжая крутить головой, переводил ствол в сторону приближающегося.

В тот день, Вали, который вроде как и отлучился куда-то, возник сбоку от нападавших, и вогнал штык в живот одного из них, а второго застрелил одиночным выстрелом. Третий нападавший, понимая, что их план провалился и, осознав безвыходность своего положения, выхватив мачете, занес его на Вадимом для удара. Вали не мог стрелять, так как капитан был на линии огня. Свой автомат Вадим держал в опущенных руках и из этого положения не успевал изготовить его для стрельбы. Он даже не мог нанести из такой позиции удар ребром приклада. Поэтому, скорее на рефлексе, поднял его к груди и резким толчком, нанес удар магазином автомата в лицо нападавшего, попав его торцом в рот.

Такой удар не мог сильно навредить ему, но причинил боль и дезориентировал, а главное, на несколько мгновений отсрочил удар мачете и заставил сделать пару шагов назад, чем тут же воспользовался Вали, прострелив ему голову. Мачете, выпавшее из руки нападавшего, пролетев по инерции, воткнулось в землю возле сапога Вадима.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Вали с интересом взглянул на Языка, а потом своим автоматом повторил такой же удар магазином по воображаемому противнику. Оставшись довольным от осознания полезности такого приема, он широко улыбнулся, обнажая свои белоснежные зубы, что было впервые за время их совместного нахождения, и подняв большой палец вверх, сказал «Гуд».

Спустя две недели, в бою возле какой-то захудалой деревушки из десятка тростниковых хижин, Вадим тащил через залитую грязью лощину, контуженного взрывом минометной мины Вали, который так и не отпускал свой автомат, вцепившись в него мертвой хваткой.

Через два месяца, когда Язык возвращался домой и стоял с группой отъезжающих офицеров на полевом аэродроме в ожидании транспортного вертолета, который должен был доставить их замену, а их отвезти в столицу, к ним подъехал перепачканный глиняной грязью «джип», из которого выскочил Вали.

Он подошел к Вадиму и протянул ему сверток. — Спасибо, Вадим Петрович! С тобой было хорошо служить. Это на память.

И хлопнув его по плечу, вскочив в машину, умчался.

— Ни фига себе, Вадюха, тебя средний сын императора провожает, — изумился один из офицеров, который был советником при штабе местных войск.

— Вот тебе и молчаливый Вали? — удивился Язык и этой новости, и вообще тому, что его «денщик» отлично говорит по-русски, заглянув в сверток. Там была сувенирная африканская маска из черного дерева, которые очень любили привозить из командировок военные, портрет Вали в военном мундире с множеством наград рядом с отцом-императором и то самое мачете, которое было у нападавшего на него. На лезвии теперь имелась гравировка: «Опасность всюду».

Что интересно, при прохождении таможенного досмотра в Домодедово, таможенник, осматривавший багаж, просто переложил мачете, как и другие сувениры, не только не высказав возмущение по поводу перевозки холодного оружия, но даже не удивившись самому факту его наличия в багаже.

Прервав воспоминания майора, за окном хлопнул выстрел. «Сработало! — радостно подумал он, — теперь бы и остальные патроны не подвели». Сразу, как бы услышав его мысли, подряд хлопнуло еще три выстрела и через несколько секунд еще два.

Вадим, прижавшись ухом к замочной скважине, старался расслышать, как отреагируют зомби в казарме. И они отреагировали мгновенным бодрым урчанием и топотом солдатских сапог. Еще он услышал звон разбиваемых стекол окна в казарме. Вероятно, что кто-то из этих недомертвяков от нетерпения первым прибыть на место стрельбы, разбил стекло, вывалившись наружу.

Патроны, тем временем, продолжали взрываться то одиночно, то парами или тройками. Судя по тембру многоголосого урчания за окном, людоеды были весьма озадачены и недовольны. Как же иначе? Они так спешили на звуки стрельбы, а вкусного мяса на месте не оказалось. «Эх, жаль пары гранат не прихватил. Сейчас бы в плотную толпу очень хорошо прилетели бы они», — с сожалением подумал Язык, осторожно отодвинув щеколду и приоткрыв двери.

В казарме никого не было. Только жуткая вонь тухлятины и вывернутых внутренностей, шедшая от остатков пиршества тварей между разбросанными и опрокинутыми солдатскими кроватями, где сожрали или нерасторопного не заразившегося бойца, или ослабшего переродившегося сородича.

Осторожно, на цыпочках, пробежав по ротной «взлетке» к выходу из казармы. Сразу закрыть двери не получилось, так как на пороге валялся слегка объеденный труп солдатика, которого он застрелил, прорываясь с верхнего этажа. Тело пришлось втянуть в казарму за ноги, после чего двери была закрыта и заблокирована просунутым в дверные ручки молотком.

В оружейной комнате царил даже не бардак, а полная вакханалия. Часть шкафов с автоматами были опрокинуты, стекла выбиты, перевернут и изломан стол для чистки оружия, а на полу, истоптанные множеством ног, валялись вперемешку с лентами бумаги для чистки оружия, человеческие внутренности. Весь пол был заляпан кровью и содержимым все тех же внутренностей. Вонь была жуткая.