Улыбка Стикса (СИ) - Мельников Владимир

— Рабочий?

— Я не спец. Патроны есть в нем, но я не стрелял. Ко мне он чистым пришел, а что там до меня было, не знаю. Ты человек со связями и покупателя найти достойного сможешь. А я, тут в деревне, только орехи им колоть могу, — улыбнулся Николай, — пошли еще по соточке опрокинем и спать. А ты уже теперь думай, как и кому его пристроить.

О маузере Кречет вспомнил сразу, как только в их зоновском бараке появился осужденный Розенберг, по прозвищу Падишах. Сел он впервые, хотя в криминальном сообществе знали его давно, потому что и сбывали хабар через него, и достать мог много чего. А тут нечистая подтолкнула его связаться с ребятами, которые были близки к бюджетным средствам. Часть средств прилипла и к не намозоленным рукам Роземберга, как раз в период какой-то ментовской операции, да еще в период смены власти в области. Вот на нем показатель перед вышестоящим руководством и сделали, на шесть лет лишив его свободы перемещения по земному шару. А Падишахом его прозвали за любовь к роскоши. Любимая его поговорка: «Попаду ж в рай, а там только яблоки и белые одежды! Тут повеселюсь, ибо там не дадут».

Вот ему и надумал Кречет втюхать пистолет. И фамилия подходит, и бабло имеется. Надо только красивую картинку клиенту нарисовать, да так, что б он сам наживку заглотнул и по пятам ходил, конечно же поднимая цену. И Кречет эту картинку нарисовал.

Вот только «ушла» информация на сторону. Вероятнее всего, что Падишах сам расхвастался, что он потомок революционера и героя гражданской войны. А тут еще и письмо от Шлепноги пришло, что здоровье у него не очень, а денег на лечение нет и очень просил его «наградного красавчика» по скорее пристроить. В общем, за день до освобождения к нему подошел Падишах и, с видом побитой собаки, признался, что к нему подкатил Щур с предложением этот ствол подогнать ему за чуток меньшую сумму. — Да и не в цене дело, Кречет, — оправдываясь мямлил Падишах, — деньги грязь. Он мне намекнул, что ссорится с ним не надо, а мне тут еще долго чалиться.

Хоть Шлепнога и указал на конверте не свой адрес, но у Щура возможности «пробить» адресата имелись.

Вот и торопился Кречет. Но опоздал.

Уже подойдя к лестнице, чтобы подняться наверх, он услышал шаги в комнате, и аккуратно, чтобы не скрипнуть ступенькой, выглянул из люка подвала. Вошедшего он не увидел, только колышущиеся занавески показывали, что он вошел в зал. Быстро, но тихо выскочив на верх, Кречет взял со стола нож, с хорошей наборной рукояткой из цветного плексигласа, и зашел в зал. А там стоял молодой мент.

«Вот и двойной «мокряк» на меня «повесят», — пронеслось в голове, — а за мента на пожизненное! Мочить его нельзя, Щур точно сольет информацию территориалам, чтоб со своих рук кровь на меня перекинуть».

— Зря ты, мусорок, сюда приперся! — неожиданно для молодого милиционера сказал Кречет и, когда тот обернулся на голос, расслабив пальцы, дал выскользнуть ножу клинком вниз, который до этого держал обратным хватом.

— Ну почему же зря? Как раз вовремя. Участковый и должен первым прибывать на место происшествия.

«А мент хоть молодой, но не ссыкливый. Голос не дрожит, руки не трясутся», — с сожалением подумал Кречет. Эффект неожиданности, подкрепленный ножом на фоне двух трупов, не сработал.

— Зеленый ты для участкового. И глупый.

— Это утверждение можно оспорить? — спокойно, но как-то вызывающе, но в то же время иронично, спросил мент и, крутанув в руке кочергой, пошел на Кречета.

Еще сидя в вокзальном буфете, Кречет пересыпал в карман плаща из солонки соль и красный молотый перец, который без жадности был насыпан в дно обрезанной пластиковой бутылки. Позже, туда же, добавил табак из пары сигарет, который предварительно перетер пальцами до состояния пыли. И вот смесь пригодилась. Резким движением руки, он бросил горсть в лицо участковому и сразу же нанес ему удар ногой в живот. Мент, выронив кочергу и обхватив руками лицо, отлетел в сторону дивана и, издавая воющие звуки, съехал на пол.

Подойдя в плотную к нему, Кречет носком ботинка нанес удар в ребро. — Оспорил? Зеленый и глупый! И запомни, мусорок, я их не кончал. Зашел, как и ты, не вовремя. Если б я их мочканул, тебе бы лекцию сейчас не читал. Полежи, подумай, созревай.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Еще раз, но уже не сильно, а скорее для эффекта закрепления сказанного, пнув ногой куда-то в район живота, он вышел из дома…

Глава 19. Лагерь. Утро.

08.00

Римма застала Талина за столом, когда он доедал из банки тушенку, цепляя куски ножом.

— Ммммм, вкуснотища! Только не говори, что с ножа есть нельзя. Я ж, итак, злой. Тебе открыть банку?

Римма вспомнила, что не ела с прошлого вечера и кивнула головой.

— Думаю, что со следующего утра, как переночуем, надо уходить от сюда, — открывая тем же ножом новую банку, проговорил Иван Васильевич, то ли спрашивая у Риммы совета, то ли ставя ее перед фактом принятого им решения. — Скоро тут вонь такая поднимется, что не продохнем. На, рубай, — он пододвинул к ней банку, тарелку и вилку. — Я из банки всегда любил тушенку хавать, так вкуснее, — и отломив кусок хлеба стал вытирать им остатки мяса со стенок банки, — ууууууу, вкуснотища, — закатив глаза от удовольствия Талин пережёвывал хлеб.

— Детей надо покормить, — сказала Римма, начиная есть.

— Накормим. Тут тушенки хватит на долго, с учетом того, сколько нас осталось, — и наклонившись, достал из тумбочки полупустую бутылку водки, — смотри, что нашел. Видать повариха «втихаря» принимала.

Талин сходил к посудному шкафу и принес два граненых стакана, в которых в столовой давали компот и чай.

Поставив стаканы перед Риммой, он налил водки, в один до середины, а во второй на треть.

— Ну, давай, для снятия стресса и лучшего пищеварения, — Иван поднял свой стакан.

Римма не любила водку, но отказываться не стала. Она взяла свой стакан и быстро, чтобы не чувствовать вкуса, проглотила жидкость, отправив в след за ней большой кусок мяса. Талин пальцами подхватив мясо из ее тарелки тоже закусил и вытер руки о край скатерти.

Он обошел Римму сзади и нависнув над ней, сверху обхватил ее груди ладонями, и слегка сдавил. — А я снова тебя хочу, — проговорил он и поцеловал ее в волосы.

Она встала и Талин развернув ее к себе лицом, начал целовать, покрывая быстрыми, короткими поцелуями губы, шею, щеки Риммы, продолжая поглаживать груди и подталкивая к окну. Когда ягодицы ее уперлись в край подоконника, Иван, скользнув одной рукой по ее телу, подхватив поясную резинку брюк, начал спускать их.

В этот момент в зала столовой, где они начали сооружать временное жилище, раздался звон разбитого стекла и грохот металла. Одновременно с этим все пространство наполнилось многоголосыми, полными ужаса, девичьими визгами.

— Твою ж мать, — крикнул Талин и подхватив со стола свою биту, бросился на голоса. Римма, поправив на себе стянутые брюки и схватив со стола нож, бросилась следом за ним.

В комнате, отчаянно крича, метались дети, а за ними, раскидывая и опрокидывая столы и стулья, громко урча, быстро двигалась жуткая тварь. Рост достаточно высокий, чтобы пригибаться, входя в двери. На голове пучки волос, которые, судя по всему, так же собирались покинуть эту голову. Из одежды на твари была зеленоватая куртка с капюшоном, один рукав которой был почти оторван и болтался в районе локтя, и разорванная на груди почти до пупка, черная футболка. Пальцы были длинные, с увеличенными шишками суставов, и когтями. Сейчас эти когти были обильно перепачканы кровью.

— Эй, красавчег, ау! — крикнул Талин. Тварь повернулась и в открытой пасти он увидел всего несколько, но больших и острых зубов, даже скорее клыков, хоть и располагались они на месте, где у обычных людей имеются резцы. Монстр замер, осматриваю новую цель чёрными, ничего не выражающими глазами, а за тем, очевидно оценив то, что эту цель догонять не надо, да и мяса в ней больше, рванул к нему.

Тварь не учла длинного металлического стола для раздачи пищи, который находился между нею и Иваном, и был прикручен к полу. Она с разбега врезалась в него, как и в предыдущие, сметенные ею столы. По инерции тело перегнулось, подставив затылок под удар Спасателя, который сначала расколол, а следующими ударами раздробил затылочные кости черепа, превратив их в кровавое месиво из костей, кожи, волос и крови.