Незримого Начала Тень - Елена Руденко

— Право, не стоит так опасаться за жизнь милых дам, — продолжал собеседник, — Ваша Ольга стреляет не хуже гвардейца, а мадемуазель Александра… Эта барышня сумеет уничтожить целый взвод абреков одним лишь взором… Она смертоносна… Удивительное сочетание беззащитности и таинственной непобедимой силы, нежности и жесткости… При виде нее горцы разбегутся как зайцы! Готов держать пари, легенды о шайтан-девице дошли до имама Шамиля.

Его тон не был шутлив. Моя душа рвалась дальше по опасным неизведанным тропам, по которым ушли "хищники", разорившие мирный аул.

Я подумал, что стоит отложить ответ до утра, дабы посоветоваться с нашими спутниками. Пусть они помогут решить, как дальше продолжить путь.

Глава 13

Как память песни…

Из журнала Константина Вербина

Спутники поддержали решение отправиться следом за "хищниками", разорившими аул. Разве что князь Вышегородцев принял эту идею весьма холодно, но возражать не посмел. Северин на удивление быстро сориентировался, и даже не выказал никакого волнения по поводу возложенной на него миссии, и с первого раза повторил за мною описание дороги к крепости.

Наши пути разошлись. Я долго смотрел вслед Ольге и Аликс, пока они не скрылись из виду.

— Вы готовы поделиться со мною некоторыми размышлениями? — поинтересовался я у Странника, обратившись к нему на "вы" согласно светскому этикету, горская манера на "ты" в разговоре меня несколько коробила.

— Да, — мрачно ответил он, — поговаривают, будто появился очень умный и опасный человек, желающий затмить имама Шамиля… Сам Шайтан не знает, что он удумал… Смерть всякому, кто встанет у него на пути…

В истинности слов Странника я не сомневался, возможно, именно за это и поплатились жители аула. А вдруг никакого зловещего соперника Шамиля не существует, а мы столкнулись всего лишь с обычной местечковой войной.

Клановая вражда горских народов настолько сильна, что не ослабла при встрече с общим противником — нашей армией. Каждый горец слишком самолюбив, чтобы простить обиду соседу даже на время войны с другим врагом, против которого разумнее объединиться. Таков их кодекс чести. Множество семей кланов воюет против нас из-за укрытий, попутно следуя праведному закону мести. Но клановая вражда редко доходит до убийств женщин и детей… хотя мне приходилось не раз сталкиваться с подобной жестокостью.

— Хочу поделиться предположениями, где может укрыться Асланбек, так его имя, — задумчиво произнес мой невольный компаньон. — Понимаю, что полной уверенности нету, но стоит рискнуть… Без бахвальства скажу, чутье меня редко подводит…

Мы отправились в путь. Дорога наша началась через каменистый овраг, заросший раскидистыми колючими кустарниками.

Я вновь погрузился в размышления.

Пора бы сбыться предсказанию о смерти князя. Неужто Аликс ошиблась? Вышегородцев повешен… Не похоже на смерть от руки черкесского "хищника". Неужто убийца решится взяться за дело собственноручно? А если убийцей окажется дама? Сумеет ли она совершить подобное? Весьма странное дело…

Возможно, я бы предположил, что дар Аликс стал совершеннее, она теперь может предвидеть судьбу, а князя ждут смертная казнь через повешение. Но вот незадача! В России отменена смертная казнь, исключение могут составить лишь бунтовщики или грабители. Сергей Вышегородцев бунтовщик или разбойник — смеху подобно! Его страх не притворство!

Мне сразу же вспомнилось предсказание Муравьеву-Апостолу* самой мадам Ленорман**. Я частенько слышал пересказ этой таинственной пугающей беседы.

— Вы умрете не своею смертью, — сказала ему гадалка.

— Я погибну в бою? На поединке?

— Нет, нет, — перебила Ленорман. — Вас повесят…

— Вы видимо приняли меня за англичанина, но я русский, а у нас запрещена смертная казнь…

Больше гадалка ничего не ответила.

_________________________

*Муравьев-Апостол Сергей Иванович (1796–1826), подполковник, один из вождей декабризма, приговоренный к смертной казни.

** Ленорман Мария — французская гадалка, известная своим предсказанием о падении Наполеона.

Вновь охватили меня воспоминание о том неспокойном, но судьбоносном для меня времени. Мне было всего лишь двадцать лет, когда пришлось принять сложное решение и выступить против тех людей, к которым я когда-то испытывал огромное уважение. Я стал противником декабристов, одним из врагов, которые помешали им. Я не прельстился всеобщими пылкими идеями, выбрав свой долг. Меня не страшили проклятия и насмешки за спиною… Как глупо вольнодумцы, поддавшись массовым порывам, воображают, будто идут против течения и упиваются своей исключительностью. Напротив, против течения двигался именно я, а они лишь поддались общей стихии безумия. В те дни мне казалось, будто я один против всего высшего света. Отец одобрил мое решение и сказал, что гордится своим сыном.

Я, тогда еще корнет, действовал в паре с агентом тайной полиции господином Серовым*, не намного старше меня, но гораздо мудрее. Уже тогда он снискал дурную славу в обществе, а его пристрастие к одежде черного цвета и мрачный облик, давали повод для болтовни. Недоброжелатели наперебой соревновались в красноречии, болтая, будто Серов продал душу Дьяволу и прочие россказни загробной тематики, о которых я не задумывался. Меня даже не занимали его молчаливые усмешки, когда я отправлялся помолиться перед важным предприятием.

___________________

*Агент Серов — персонаж фигурирует в рассказе "Взгляд Сфинкса" (цикл "Следствие Демона").

Да, господа свободолюбивых взглядов ненавидели Серова, они не только распускали страшные истории, но и частенько посмеивались за его спиною. Однако стоило им встретиться с моим компаньоном лицом к лицу, былая бравада моментально исчезала, и насмешка в глазах сменялась ужасом.

— Вы хотели со мною побеседовать? — спрашивал Серов с бесстрастной улыбкой, наводившей ужас на весельчаков.

Мне казалось, если Серов бросит противнику вызов на дуэль, тот скончается на месте от разрыва сердца.

Серов оказался очень надежным товарищем в деле, у которого я многому научился. Он раскрыл мне два секретных приема в сабельном фехтовании, а также научил фехтовать с завязанными глазами, уверенно утверждая, что эта наука мне обязательно понадобиться. Как в воду глядел — после ранения я почти не вижу в темноте. Теперь, благодаря его урокам, я сумею отбиться от нападения даже ночью в темной комнате.

Тогда мы победили, хотя я испытывал некоторые угрызения совести, что сыграл свою роль, помогая привести на виселицу людей, когда-то обедавших в доме моего отца. Серов, напротив, наслаждался победой, он улыбался, глядя на казнь, а когда у осужденных оборвались веревки и нечастные упали в яму эшафота, зло усмехнулся.

— Забавно, их казнят дважды! — воскликнул он, и, заметив мое замешательство, безразлично добавил, — Вы скоро привыкнете!

Наша победа принесла мне первые огорчения в любви. Не могу описать ту боль, когда я узнал, что барышня, благосклонно отвечавшая на мои знаки внимания, вдруг внезапно переменила мнение и вышла замуж за одного из бунтовщиков — тщедушного болтливого мальчишку — дабы отправиться с ним в ссылку в Сибирь. Не вынося молчаливых страданий, я поделился своим горем с Серовым, который в ответ только расхохотался во все горло. Потом он называл благородный порыв жен, отправившихся за мужьями в ссылку, "новой бестолковой модой".

Мы с Серовым прослужили как компаньоны несколько лет, начальство оставалось довольно нашими успехами, но горы Кавказа поманили меня, и я подал прошение отправиться в очередную экспедицию. Странное желание для офицера с успешной карьерой в Петербурге. Обычно на Кавказ отправлялись господа, чья репутация успела изрядно пострадать, пытаясь вернуть былое расположение в свете, но были и другие, кто рвался, как говорят — "за счастьем и чинами". А я не знал, какая непреодолимая сила манит меня в опасное странствие. Наверно, судьба… именно на Кавказе после ранения я встретил Ольгу, возможно, в Петербурге наше знакомство могло и не состояться.

На Кавказ сослали немало моих врагов, которые, узнав о моем решении, пытались пустить слухи, будто я добровольной ссылкой желаю загладить свою вину перед ними, но я немедля пресек подобные толки. К моему удивлению, многие из былых бунтовщиков, преодолев множество лишений в суровых горных походах, удивительно переменили свои свободолюбивые взгляды. Два года назад мне довелось побеседовать с господином Лорером*, я полагал, что бывалый декабрист даже не подаст мне руки, но он оказался весьма приветлив. Неужто задумался? Неожиданные перемены во взглядах вызвали у многих вольнодумцев чувство разочарования. Дескать, как Лорер мог столь легко отречься от былых высоких идей — недоумевали они.