Уходила юность в 41-й - Сонин Н. Т.

Несмотря на разницу служебных положений, мне, признаться, очень хотелось

встретиться с бывшим своим командующим, и такой случай скоро представился.

Одновременно с генералом Потаповым я лечился в окружном военном госпитале.

Больничная обстановка, известно, сближает людей, сглаживая уровень их служебных

взаимоотношений.

Госпитальные больные любили отдыхать в тенистом парке, где росли старые

липы, клены, березы... Однажды я выбрал удобный момент и подошел к развесистому

дубу, под которым на диване отдыхал генерал. Он был в госпитальной пижаме, с книгой

в руках.

Представившись, я коротко рассказал ему о себе. Вспомнил, конечно, о сорок

первом. Михаил Иванович оживился, широко и приветливо улыбнулся: «Ну коли так —

присаживайся!» Я мельком взглянул на книжку, отложенную в сторону, прочитал

название: «Г. Гудериан. Воспоминания солдата». Генерал Потапов, перехватив мой

взгляд, усмехнулся:

— Занятная книжица. — Мгновенно погасил улыбку: — Выходит, что они — это

не они! Зачинщик фашистской танковой стратегии во всех грехах обвиняет своего

«обожаемого фюрера». Отмывает с генеральского мундира пятна недавних поражений.

Облачился во фрак завзятого политикана и угождает своим новым хозяевам. Льет масло

в огонь реваншизма, изо всех сил подпевает Аденауэру и заокеанским претендентам на

мировое господство. «Советская военная угроза» — заезженный донельзя конек, но

империалисты вновь и вновь его зауздывают, чтобы тащил возок «холодной войны».

Вот и Гудериан силится доказать, что они, фашисты, вовсе не нападали на нашу страну,

а лишь нанесли «упреждающий удар». Вели, мол, против Советов некую превентивную

войну.

Михаил Иванович на некоторое время умолк, возможно, собираясь с мыслями.

[102]

— Но нам ли не помнить тот «упреждающий удар» Гудерианов, Клейстов и

других гитлеровских громил? Канун и начало войны стали для нас одновременно и

жестоким уроком и строгим экзаменом. Один бескомпромиссный вопрос стоял: на что

способен каждый из нас, будь то большой или малый командир или просто боец?

До последней предвоенной минуты давило мучительное предчувствие: будет

война! Гасилось оно против своей воли. Вокруг твердили: бдительность и еще раз

бдительность!

Да, приходилось думать об одном, а поступать по-другому. В то же время ясно и

неотвратимо сознавали, что война — на пороге и, стало быть, воинский долг, как всегда,

превыше всего!

* * *

...Упали первые бомбы на Луцк, где дислоцировался штаб 5-й армии. Командарм

бросился к телефонам. Звонил в одно соединение, в другое. Молчание, как пытка! Мозг

сверлило: промедление смерти подобно! Как подтверждение — звонок пограничников:

«Западный Буг в огне. На отдельных участках фашистским танкам удалось форсировать

реку. Они беспрепятственно движутся на Владимир-Волынский!»

Вдруг вспомнился Москаленко, с которым встречался накануне поздним вечером.

У этого молодого генерала под командой артиллерийская противотанковая бригада. Она

сейчас, как никогда, кстати!

Взялся за трубку. Москаленко был в городе, на квартире. Он ответил: «Бригада в

резерве Главного командования и в чрезвычайных обстоятельствах должна следовать на

Львов». Командарм Потапов мгновенно принимает решение, идя на большой риск:

«Бригаде выступить на Владимир-Волынский и отбить атаки противника. Приказываю!

Ответственность — на мне!»

Собственно, неведомо, как бы все было, если бы противотанковая бригада,

повинуясь плану, двинулась на юг, вдоль фронта и наверняка оказалась бы в бешеном

потоке вражеских бронетанковых полчищ, хлынувших к Ровно и Дубно. Оставшись же

в 5-й армии, она превратилась в непробиваемый щит на танкоопасных направлениях,

одним из устойчивых центров борьбы с сильным врагом. [103]

Выяснилось, что против наших пяти дивизий штата мирного времени брошено 13

—14 вражеских дивизий, объединенных в 6-ю полевую армию. Да, ту самую, что

позже, сея смерть, огненной колесницей прокатится через всю Украину и донские степи

и найдет свой конец у стен Сталинграда.

Основные силы 5-й армии сразу оказались в ожесточенных сражениях: у Ковеля,

под Владимир-Волынским... Но особенно жаркие и неравные бои шли южнее, на стыке

5-й и 6-й армий, куда противник устремил свой главный удар. Замысел врага раскрылся

полностью: он рвался на шоссе Луцк — Житомир, чтобы быстрее овладеть Киевом и

мостовыми переправами через Днепр.

Лавина фашистских танков и мотопехоты почти беспрепятственно двигалась на

Дубно и Ровно, оттесняя левого соседа, 6-ю армию, на юг. Чем и как остановить

фашистскую орду? Командование Юго-Западным фронтом приказало генералу

Потапову объединить усилия своих войск и совместно с соединениями второго

фронтового эшелона нанести по противнику фланговый удар.

Собственных сил и средств у армии явно не хватало. Тем временем 9-й и 19-й

механизированные, 31-й стрелковый корпуса, что составляли фронтовой резерв, еще

находились на пути в приграничье, с трудом одолевая топкие дороги Волыни.

Припомнилось Михаилу Ивановичу, как было на Халхин-Голе, где он командовал

Южной группой войск. Когда назревал решающий бой, задержалась танковая бригада

полковника Повелкина. Несмотря на это, Южная группа разгромила самураев. Но то —

Халхин-Гол. Тут, понятно, иные мерки, другой масштаб и, главное, — пока противник

навязывает свою инициативу, а не наоборот.

Долгой показалась командарму та июньская ночь...

Но уже на другое утро обрадовал генерал Рокоссовский: «9-й корпус — на

подходе!» Как это ему удалось? Умница, энергичный комкор! Оказывается, «одолжил»

во фронтовом автобате двести грузовиков, на которых мотострелковые части прибыли

на место одновременно с танками. Вскоре подтянулся 19-й мехкорпус. И с ходу — в

бой!

Завязалось на целую неделю крупное и ожесточенное танковое сражение, на

которое, как помнится, немалые [104] надежды возлагал наш политрук Ерусланов. Я

сказал об этом генералу.

— И хоть оно не достигло коренных результатов, — ответил он, — зато

значительно обескровило и задержало движение врага. Его танки и машины с

мотопехотой не катились по ровному и гладкому асфальту. Они, испытывая наши

непрекращающиеся контратаки, буквально продирались через горы Кременецкого

кряжа, лесные чащобы и болота... Затем поступил приказ на наш отход, в котором

решалась серьезная и ответственная задача — при отводе войск в старые укрепрайоны

ни в коем случае не допустить, чтобы враг опередил нас. Строго приказывалось к

девятому июля занять: 5-й армии — Коростеньский, а 6-й армии — Новоград-

Волынский укрепрайоны.

Командарм снова замолчал, видимо, сильно волнуясь. Откинулся на спинку

дивана, подперев голову рукой. Я ни о чем не спрашивал, ждал, когда он продолжит.

— Расположился наш командный пункт где-то близ Емильчино. Устали

дьявольски, но об отдыхе никто не помышлял. Связывались с частями и соединениями,

выясняя обстановку, во все концы направлялись делегаты связи. И вдруг — гонец из 19-

го мехкорпуса. В донесении, казалось, каждое слово выдает тревогу генерала Фекленко:

«Танки противника у Новоград-Волынского. Свое новое начальство — командование 6-

й армии — ищу вторые сутки и безрезультатно. Имею тридцать танков. Как быть?» Кто-

то из наших штабников заметил: «Этот корпус передан в подчинение генералу

Музыченко. Новоград-Волынский южнее разгранлинии, не в нашей полосе». Даже

генерал Писаревский, наш начальник штаба, засомневался, показывая на карту: «В

самом деле, разгранлиния проходит через станцию Рахальскую на Сербо-Слободку и

далее на запад, что в двадцати километрах севернее Новоград-Волынского. Может,